— Вы это серьезно? — удивилась Саша. — Может, вам пуговочку с петелькой или молнию там пришить? Захотела — расстегнула, потом застегнула.
Девица пыталась что-то объяснить, упросить, путалась в словах, не договаривая до конца ни единой фразы.
— Понимаете, я как бы хотела… потом так получилось…
Саша торопилась домой: сегодня Таня хотела порепетировать дома несколько сцен из нового КВН, ожидался и Леха — впервые после долгого отсутствия. Ей хотелось, чтобы ничего в доме не смущало его, чтобы все происходило, как прежде. Конечно, Таня сама справится, но лучше, считала Сашенька, если бы и она при этом присутствовала, а то мало ли что может выкинуть Татоша — вожжа под хвост и понеслась.
А девица все тянула, все мямлила, теребя пуговицу на блузе.
— Тамара, ты что-нибудь понимаешь? — едва сдерживаясь, обратилась Сашенька к медсестре.
— Пока не очень. Если можно, Александра Михайловна, я попробую поговорить с ней сама.
— Да ради Бога! Только не тяните время.
Тамара усадила девицу и, стоя над ней, отчего той пришлось задирать голову, отвечая на вопросы, стала, как заправский следователь, вытягивать из нее слово за словом.
— Ну сделали мы тебе все, и ты вышла замуж. Так?
— На самом деле… понимаете…
— Милочка, можешь ответить толком: вышла ты замуж или нет?
— Сначала я как бы… понимаете… я же не думала…
— Короче, — начала заводиться Тамара, — ты замуж не вышла, опять с кем-то связалась и снова — облом! Правильно?
— Вообще-то… вроде бы да… только если вы не сделаете это… ну, эту… как бы операцию…
— Поняла. Ты хочешь сказать, что и новый жених желает иметь невесту-девственницу?
— Когда девственница, то такса получается как бы больше, — вдруг на одном дыхании проговорила девица и опустила голову — то ли от смущения, то ли просто шея устала удерживать ее задранной кверху.
Сашенька, словно ее шилом кто кольнул, подскочила к ней и тоном, не допускающим возражений, потребовала:
— А вот с этого места попрошу поподробней! Подробно, но коротко и ясно! Никаких «как бы» и прочей словесной шелухи.
Девица расплакалась, зашмыгала носом и, не имея при себе носового платка, стала рукавом вытирать, нос и глаза. Тамара взяла со стерильного столика корнцангом[3] марлевую салфетку и бросила ей на колени. Та схватилась за спасительный лоскуток, стала промокать лицо, стирая дешевый грим и помаду. В результате несвязного, сбивчивого рассказа выяснилось, что она — самая обыкновенная проститутка, и на операции ее направляет сутенер, чей доход значительно прирастает при торговле девственницами.
Горю несчастной не было конца, казалось, она прямо здесь, в кабинете изойдет слезами и истает, как Снегурочка.
— Он выгонит меня, прибьет… я потеряю работу… никто меня не возьмет, потому что они все друг с другом связаны… Меня убьют…
Сашеньке было и жаль ее, и страшно за себя — сколько же проституток скрывалось за пациентками, что прошли через ее руки? Получается, что она сотрудничает с ними, вольно или невольно участвует в общем деле, служит этому Молоху и в ус не дует. «Черт возьми, как же я раньше не подумала!» И тут же внутренний беспощадный голос спросил: «А ты считала, что наставляешь на путь истины невинных, оступившихся овечек?»
Словно какая-то глыба навалилось на нее, сковала и не давала ни шевельнуться, ни промолвить слово.
Тамара взяла незадачливую жрицу древней профессии за руку и вывела за дверь.
— Успокойся, никто тебя убивать не станет, ну а все остальное — издержки твоей профессии. Думать надо было, когда выбирала, чем бы заняться в столице. Поправь макияж и шагай отсюда. Не вздумай еще раз появиться здесь.
Когда Тамара вернулась в кабинет, Сашенька снимала халат. Движения ее напоминали кадры замедленной киносъемки, глаза — широко раскрытые, остановившиеся.
— Александра Михайловна… — начала было Тамара.
Саша перебила ее:
— Так. Контора закрывается. Больше ни одной — слышишь? — ни одной пластики!
— Но, Александра Михайловна, это же не значит, что все…
— Тамара, — не стала дослушивать ее Сашенька, — я не могу проводить каждый раз следствие, чтобы разобраться — кто из них проститутка, а кто случайно напоровшаяся на сук девица.
— Ну не все же будут приходить по второму разу, почему надо отказываться? В конце концов — какая нам разница, кто они, эти дурехи!
— Я понимаю, что жаль терять приработок, который так и прет сам в руки. Но я больше не могу, нет.
— Так ведь в каждой коммерческой поликлинике преспокойно делают эти операции, и все узаконено.
— Тогда почему они идут к нам? Почему такая трагедия — «выгонит, прибьет, убьет»! Я понятия не имею, что творится в платных консультациях и, честно говоря, никогда этим не интересовалась. Вот пусть туда и ходят. В чем проблема?
— Да как же вы не поймете, Александра Михайловна, ведь все эти девчонки — приезжие, к тому же большинство из деревень. Они и райцентра-то, может, своего не знают, что они могут знать в Москве? Что они здесь видят, кроме тех закутков, куда их поселяют? Вот одна через кого-то узнала, сказала другой, та третьей — так и пошло-поехало. А их сутенеры, тоже из начинающих, не все еще заматерели, нашли место под солнцем, они что, будут добывать информацию о платных женских консультациях? Рекламы-то на это дело нет.
— Любой бизнес рано или поздно займется рекламой. Это закон. И если разрешено — на здоровье. Вот мы с тобой сейчас спорим, рассуждаем, а на самом деле каждая из нас решает свою проблему, свою линию поведения.
Сашенька заметила, как сникла Тамара, как руки ее, всегда умело, четко, без суеты раскладывавшие инструменты и стерильный материал в начале и в конце работы, теперь стали вялыми, движения неточными, без привычной последовательности в действиях. «Утрачен автоматизм», — подумала Сашенька и сказала:
— Томочка, дорогая, мы с тобой давно работаем вместе, не будем кривить друг перед другом душой. Я хочу, чтобы ты поняла меня: мне не все равно — кто в кресле у меня, я не хочу превращаться в штатного сотрудника подпольного борделя, кстати, в этом вопросе я достаточно хорошо информирована: их пока еще у нас не разрешили… Прости меня, если я невольно подвожу тебя, но я приняла решение — считай, что мы начинаем новую жизнь. — Чуть помолчав, она добавила: — Вот если не найдут гинеколога на третий участок, давай возьмем с тобой полставки.
— Они вчера уже взяли новенькую, после института, — мрачно проговорила Тамара.
— Значит, полставки не берем и — все! Вопрос закрыт.
К дому Сашенька подошла уже немного успокоившись — в конце концов, никакой трагедии не произошло, будем жить, как и прежде жили, без этих денег, зато и без риска, без вечного волнения, что кто-то узнает, что возникнут неприятности, пересуды и всякое такое…
У подъезда стояла Лиля, засунув руки в карманы легкой курточки и ожидающе поглядывая на дверь.
— Ой, тетя Саша… я тут просто… извините, пожалуйста… я бы не хотела…
— Что происходит? Объясни вразумительно, — потребовала Сашенька, начав волноваться.
— Я жду Лешу. Он сказал, чтобы я его здесь встретила, мы собирались погулять.
— Бред какой-то, — с облегчением сказала Саша. — Почему ты ждешь его здесь, а не поднимешься к нам?
— Ну… мне неловко… — начала оправдываться Лиля, но Сашенька перебила ее:
— С первого класса школы ты ходила сюда и при этом не испытывала неловкости. Отчего же сейчас все изменилось? И не вздумай мне ничего объяснять — я не стану слушать всякую инфантильную чушь. Пошли! — И она подтолкнула Лилю к двери.
— Но, тетя Саша, а что скажет Танька?
— Вот поднимемся к нам — и услышишь. Пошли, нечего тут расхаживать, как охранник.
Они вошли в квартиру, и Лилька сразу оказалась в объятиях Таньки, которая все время их невольной разлуки терзалась из-за несправедливого охлаждения к подруге. Она понимала, что Лиля на самом деле не совершала предательства. Просто что-то внутри Татьяны грызло ее, похожее на обиду, но постепенно все прошло, и если она осталась с Лехой в дружеских отношениях, то почему нужно ссориться с лучшей подругой?
Девочки обнимались, что-то тихо говорили друг другу, улыбались, а потом Лилька шепнула Тане на ухо:
— Не сердишься? — И, не дожидаясь ответа, добавила: — Мы с Лехой любим друг друга.
— Представь себе, — улыбнулась Танька, — я это поняла.
Они вошли в комнату, где смех стоял коромыслом — отчего же дым может стоять коромыслом, а смех нет?! Кроме Лехи, на диване сидели парень и девушка, оба в голос хохотали.
Увидев Лильку, Леха вскочил, подошел к ней, смущаясь, стал оправдываться:
— Я как раз собирался спуститься вниз. Мы тут увлеклись, прости. Знакомься — это Ира, а это Андрей.
— Можно, я послушаю ваши шуточки? — спросила Лиля.
— Нужно! — воскликнул Андрей. — Нам требуется свежая голова, потому что мы начинаем терять критерий — что смешно, а что не очень.
— Судя по вашему смеху — все очень смешно, — заметила Лиля.
— Мы собираем смешные объявления, — пояснила Ира.
— Как Задорнов?
— Почти. Вот послушай: объявление на женском парикмахерском салоне — «Апофеоз красоты». Как тебе?
— Ну, это вы придумали, — засмеялась Лилька.
— Клянусь, — воскликнула Ира, — сама видела, могу даже адрес дать!
— А я могу вам подбросить еще одно объявление, которое прочитала прямо здесь, на Танькином подъезде, пока ждала Леху, — крупными буквами написано: «ИСХУДАТЬ!» Не похудеть, как пишут все, а именно исхудать.
— Ой, это же можно спеть, как арию Полины из «Пиковой дамы», — бросилась фантазировать Ира. — Помните, она поет: «Ах, истомилась, устала я…» Послушайте, как это прозвучит в новой, нашей, редакции: «Ах, исхудала, устала я, ночью и днем все об одном…» — тоненьким голоском, фальшивя, пропела Ира. — Ну как? Годится?
— Сойдет, — снисходительно заметил Леха.
Сашенька решила приготовить ребятам ужин, чтобы они посидели подольше, поговорили, пусть пробежавшая между девочками кошка исчезнет, растворится в общей беседе, в новых знакомствах, остроумных придумках. Господи, какая ерунда вся эта история в консультации! Вот что для нее важно — чтобы дома у нее все было наполнено сердечным теплом и участием. Она принялась сооружать салат, нарезать бутерброды, зная точно, что Митя сегодня придет поздно и уже сытый: вечером предстоял грандиозный банкет по поводу юбилея их главврача, на который тот как ни в чем не бывало пригласил и Дмитрия. На домашнем совете решили, что нужно идти, не обострять и дальше отношений.