— Очень интересное наблюдение, — заметил Генрих. — В русском языке в старину говорили «рукомесло», и еще, пожалуй, бытует и сейчас слово «рукоделие». А больше вроде и нет аналогов грузинским определениям.
Потом они сидели в небольшом ухоженном садике, где цвели гиацинты и ландыши, ковром расстилался какой-то экзотический низкорослый хвойный кустарник, цвели незнакомые медоносы, убаюкивая и одурманивая своим запахом.
Приятель Генриха, взглянув на часы, откланялся, а Лали сидела в шезлонге, то ли ожидая, когда Генрих предложит отвезти ее в гостиницу, то ли просто о чем-то задумалась.
Генрих встал, протянул ей руку и, когда она рывком поднялась из провисшего шезлонга и лица их на какое-то мгновение оказались рядом, обнял ее и поцеловал.
Лали ответила на поцелуй и спросила по-русски:
— Это вне программы?
— Можем включать, как дополнительный пункт, если не возражаете, — ответил Генрих.
— Не возражаю…
Он повел ее в спальню…
Лали осталась до утра, утомившись и утомив своего неожиданного партнера, а Генрих, еще за обедом заметивший обручальное кольцо на ее безымянном пальце, с легкой иронией подумал, что разговоры о верности кавказских жен несколько преувеличены.
Так и остался этот вечер в его памяти под условным названием «грузинская легенда»…
Сразу после зимних каникул родители настояли, чтобы Танька уволилась с работы. Споров и увещеваний было — хоть отбавляй, но она уперлась и ни за что не хотела соглашаться, что ночная работа может повредить ее беременности.
— Пойми, наконец, — еле сдерживая гнев, твердила Сашенька, — мы даем специальные справки беременным, которые заняты на ночных работах, чтобы их переводили на дневную. Ты обязана заботиться о своем здоровье, потому что это непосредственно имеет отношение и к ребенку, и к тому, как будет протекать беременность дальше, к родам, в конце концов.
— Татоша, мама совершенно права. Ты несешь ответственность за вас двоих, — присоединялся отец.
— Ну что вы мне все прописные истины впариваете, как будто я сама этого не понимаю. Но сейчас у меня все спокойно, и даже тошноты нет. Ну почему я должна увольняться сейчас, если можно доработать до конца учебного года!
— У тебя в школе с арифметикой, кажется, не было проблем, а сейчас ты и до девяти сосчитать не можешь. Ну подумай: тебе рожать примерно в первой половине сентября. Когда ты собираешься отдохнуть, подготовиться к родам? И как ты будешь с пузом ходить по палатам, клевать носом за своим столиком? Черт возьми, — вышел из себя Дмитрий, — ты будешь дежурить и ждать визита этого ухаря или как там его еще…
Если это и был специальный расчет, то Дмитрий попал в точку — Танька вспыхнула, покраснела, вскочила, крикнула:
— Это неправда! Ты не имеешь права так говорить! Разве я не объяснила вам, что не люблю его, что он мне не нужен! Почему мне уже не доверяют в этом доме?
— Вот, вот, твой тон и твоя реакция — типичны для беременных, — заметила Сашенька. — Нужно беречь нервную систему, а в клинике среди больных это не так-то легко сделать. Успокойся, обдумай все хорошенько и решай.
— Я просто хотела немного подзаработать денег, и больше ничего, — тихо ответила Танька, виновато поглядывая на отца. — Ну прости меня, папик.
— Прощу, когда бросишь свои дежурства.
Неожиданно Сашенька предложила сдавать квартиру Галины.
— Мне кажется, что Галина думала о тебе перед смертью не просто так, праздно, а хотела быть тебе полезной. Постараемся найти приличных людей и сдадим квартиру. Это принесет тебе значительно больший заработок, чем зарплата клинической сестры, да еще работающей на полставки. Ты согласна?
— Я об этом как-то не думала… А это не кощунственно? — спросила Таня, глядя почему-то не на Сашеньку, а на отца, полагая, видимо, что только он может быть последней инстанцией в таком щепетильном вопросе.
— Я не вижу ничего кощунственного в этом. Мама молодец, она проявила практичность, что весьма поощряется в наше время. Квартира принадлежит тебе по закону, ты уже вошла в права наследования, можешь поступать, как тебе угодно. Галина, насколько я ее знал, была бы только рада и наверняка одобрила такой шаг.
— Хорошо, — согласилась Танька, — только дайте мне несколько дней, чтобы я могла подготовить старшую сестру, дать ей возможность найти мне замену.
На том и порешили.
В тот же день, словно по закону парности случаев, в доме Лили разгорелся скандал — не скандал, но громкий и принципиальный спор между дочерью и мамой.
Мать прекрасно знала о романе Лильки, Леха приходил к ним, даже порой оставался ночевать при матери. Но все это делалось как бы тайно: мать уходила в свою комнату, а Леха оставался. Правда, никаких возражений со стороны матери не возникало, она тоже играла в эту игру — ничего не вижу, ничего не слышу. Кроме того, она часто уезжала по своим «челночным» делам, и тогда все проблемы отпадали.
Но однажды, посоветовавшись с Лехой, Лиля решилась и попросила у матери разрешение на переезд Лехи к ним. Мать отреагировала мгновенно и решительно:
— Ты с ума сошла! Ни за что!
— Но почему? — удивилась Лилька. — Мы ведь все равно вместе, ты же знаешь.
— Не знаю и знать не хочу! Решили жить вместе — ради Бога, я не возражаю, он вроде хороший парень, хоть и Буратино. Только сделайте все по-людски — зарегистрируйтесь и живите себе на здоровье. А так, не расписавшись, даже и не проси.
— Мам, ну какая тебе разница — есть штамп в паспорте или нет? Что это меняет?
— Тебе моего примера мало? — возмутилась мать. — Обрюхатит и бросит. Ты этого хочешь?
— Мама, мамочка, — уговаривала ее Лилька, — разве тебе помог штамп в паспорте, когда отец ушел от нас, забыл и тебя, и меня?
— Он все-таки присылал хоть какие-то деньги… — уже не столь уверенно возразила мать.
— Ты уже и родила за нас ребенка, и развела, да еще про алименты не забыла… — Лилька заплакала.
— Не плачь понапрасну. Сказала нет, значит — нет! — вновь стояла на своем мать. — Почему, если все так просто, вы не идете жить к нему?
— Да потому, что у них двухкомнатная квартира — в одной Леха с младшим братом, в другой — родители. Куда нам деваться? За занавесочку?
— Никак я в толк не возьму, если уж такая любовь, отчего не пожениться? Значит, не доверяете друг другу или он не уверен, что хочет на тебе жениться.
— Совсем не в этом дело. У меня будущий год последний в училище, потом — я уже актриса и буду работать в театре. Надеюсь, и в кино. А Лехе еще два года учиться. Я не хочу иметь мужа-студента, понимаешь? Получится, вроде актриса содержит неоперившегося студента. Это и по моему престижу ударит, и Лехе будет неловко. Вот закончит он свою академию, станет врачом — мы сразу и поженимся.
— А пока, значит, я буду содержать вас обоих? На это не рассчитывай! Я не для того корячусь в этих поездках, себя не жалею, забыла, что я женщина… — И мать заплакала.
Лилька бросилась ее утешать:
— Ну мама, мамочка, не плачь, пожалуйста, я прошу тебя, не будем ссориться… Я знаю, как обязана всем, что у меня есть, тебе, вижу, как трудно добываются деньги, но и ты меня пойми…
— Престиж… — сквозь рыдания произнесла мать, — ты знаешь, что означает это модное словечко? Ты еще заслужи, заработай свой престиж… Думаешь, мне, научному сотруднику, престижно таскать тюки с турецким и китайским товаром!
— Я ведь тоже кое-что зарабатываю — и стипендия, и разовые выходы в спектаклях, а Леха в «Ростиксе» прирабатывает к стипендии, и родители помогают.
— Это пока он живет с ними, а как переедет сюда, так и перестанут помогать.
— Откуда ты знаешь? Ни разу их не видела, а уже все за них решила. Нельзя же так, — возражала Лиля.
Мать ничего не ответила — разговор прервал телефонный звонок. Звонила Танька, сказала, что у нее срочное дело.
Вечер был окончательно испорчен, и Лилька решила, хоть и позднее время, ехать к Ореховым сегодня же.
— Я к Таньке. Ненадолго, — бросила на ходу Лилька и вылетела из квартиры.
Срочное дело заключалось в Танькиной идее порекомендовать на свое место в клинику Леху. Она знала, что он — человек исполнительный, ответственный, быстро обучаемый.
Лилька обрадовалась, тут же стала звонить Алексею, договариваться, потом передала трубку Таньке.
— Почему ты решила бросить работу? — спросил Леха.
— Я тебе потом, при встрече расскажу. Не волнуйся, тут нет никакого подвоха. Главное — произвести впечатление на старшую сестру. От нее многое зависит. Завтра и начнем штурм, идет?
— Договорились, — ответил Леха. Потом Лиля быстренько пересказала свой разговор с матерью и грустно добавила:
— С твоими родителями наверняка такая проблема не возникла бы. Мою маму никак не уломать…
— А ты не при на рожон, пойди обходным путем, — посоветовала Танька.
— Да я уж и так, и эдак — ничего не хочет слышать, вынь да положь ей ЗАГС и желательно Мендельсона.
— Дуреха, все очень просто. Ты должна согласиться с мамой…
— Ну вот еще! — перебила ее Лилька.
— Да погоди ты! Скажи, что все понимаешь, и поэтому вы с Лехой решили снимать квартиру…
— На какие шиши? — снова перебила Лилька.
— Ты можешь выслушать меня или так и будешь перебивать?
— Ну, слушаю.
— Вот так и скажи: решили снять квартиру, комнату, не важно что. Поэтому все ваши деньги пойдут только на жилье, и вам придется голодать, перебиваться с хлеба на воду.
— Гениально! — воскликнула Лиля.
Все получилось, как и задумали подруги: Леху взяли на работу в клинику на Танькино место с условием, что он возьмет полставки без всяких льгот. Леху это вполне устраивало. Это была первая часть женского заговора.
Вторая часть превзошла все ожидания Лильки: когда она объявила матери, что Леха устроился на работу и теперь они станут снимать комнату, та всполошилась не на шутку:
— Да что я зверь какой, чтобы родную дочь из дому выставить? Для кого, спрашивается, я зарабатываю деньги, если ты собираешься голодать где-то там, на чужой квартире! Ладно уж, пусть переезжает, как-нибудь устроимся… если так приспичило… Только сначала я генеральную уборку проверну, чтобы все блестело и нам с тобой не позориться.