– Конечно! Правда, ему уже двадцать шестой год… Скоро будем его рекомендовать кандидатом партии…»[198]
Интересно, что в случае с главным героем (а в книге, к тому же, рассказчиком) – Владимиром Шараповым – такого не произошло: Владимиру Конкину, когда он сыграл двадцатидвухлетнего Шарапова, было немногим больше, чем его герою, – двадцать восемь лет. Но эта явно заметная разница в возрасте персонажей, внезапно появившаяся в фильме, существенно изменила подоплеку отношений Шарапова и Жеглова, вернее, читательское восприятие этой подоплеки.
Причем самым неожиданным и очень важным образом.
А в первую очередь, изменилась кинематографическая биография Глеба Жеглова – по сравнению с биографией романной. Причем, что интересно, биография, не рассказанная авторами, а угадывающаяся за героем (или героями). Ярчайшая личность Владимира Высоцкого совершенно поглотила личность придуманного писателями (и режиссером, кстати) персонажа. Высоцкий никогда не был «просто актером», всегда он оставался, в первую очередь, именно Высоцким, то есть уникальным явлением русской (советской) культуры. Потому и фильм – а опосредованно и роман – стали не просто фильмом и романом, не просто детективом из жизни послевоенной милиции, а романом-мифом, романом-загадкой. Не потому что роман оценивается теперь одновременно с фильмом и отдельно оцениваться уже не может. Дело в другом. Фильм проявил те черты книги, о которых, возможно, читатели не догадывались – в относительно краткий, но все же достаточно значительный временной промежуток между первой публикацией (1975) и экранизацией (1979).
Но прежде вспомним, о чем рассказывает роман Аркадия и Георгия Вайнеров «Эра милосердия». И, кстати, «Место встречи изменить нельзя» – название не только фильма, но и первоначального, журнального варианта романа. Именно под названием «Место встречи изменить нельзя» роман Вайнеров о соперничестве двух МУРовских оперов, Глеба Жеглова и Владимира Шарапова, впервые увидел свет на страницах журнала «Смена» в 1975 году[199].
Пестрая лента и черная кошка
Фронтовой разведчик, молодой лейтенант, вернувшись после войны в Москву, получает от райкома комсомола направление на службу в уголовный розыск – знаменитый МУР, на Петровку, 38. Здесь он попадает под начало более опытного сотрудника и начинает свою карьеру с участия в расследовании убийства молодой женщины и одновременно – противостоянии банде грабителей, терроризирующих послевоенную столицу. По ходу сюжета перед нами проходят картины жизни послевоенной Москвы – в том числе жуликоватых хозяйственников, профессиональных уголовников, театральной богемы.
В конце концов, дело завершается победой оперативников, причем важную роль сыграло успешное внедрение бывшего фронтовика в уголовную среду под чужим именем…
Нет, перед вами отнюдь не краткое изложение сюжета «Эры милосердия» (а похоже, правда?). Собственно, я решил немного помистифицировать, и внимательный читатель, наверное, это понял. По тому, хотя бы, что в романе Вайнеров бывший разведчик, ставший опером МУРа, Владимир Шарапов, имеет звание старший лейтенант. А я пишу о лейтенанте.
О лейтенанте Сергее Коршунове, главном герое детективной повести Аркадия Адамова «Дело “пестрых”»:
«Ранней весной демобилизованный офицер комсомолец Сергей Коршунов возвращался домой из Германии…»[200]
Именно так развивается сюжет повести, которую принято считать первым советским милицейским детективом, поскольку она вышла на заре хрущевской «оттепели», в 1956 году, сначала в журнале «Юность», затем, в том же году, отдельным изданием – в издательстве «Молодая гвардия». Действительно, с нее начинается отсчет советского милицейского романа. Хотя до войны были попытки, более или менее успешные; что до послевоенных, то тут первенство было за военными приключениями и «шпионскими» романами. Так что определение «Дела “пестрых”» как первого советского милицейского детектива вполне оправданно.
Вот о старшем товарище Коршунова, ставшем его наставником:
«Гаранин был на четыре года старше Сергея. Он родился на Урале, вечернюю школу окончил уже в Москве, работая у мартена на “Серпе и молоте”. Войну Костя провел на бронепоезде, в глубине души полагая, что для него, металлурга, на фронте нет более подходящего места. Возвратившись в Москву через год после победы, он мечтал снова стать к мартену, но райком партии рассудил иначе, и коммунист Гаранин пришел в уголовный розыск»[201].
А вот аналогичный персонаж, знаменитый Глеб Жеглов из «Эры милосердия»:
«Я как-то и не задумывался над тем, что Жеглову всего на три года больше, чем мне»[202].
Правда, насчет пребывания на фронте прямо не сказано. Но…
«Жеглов привинтил свой орден Красной Звезды, значки отличника милиции, парашютиста и еще какую-то ерунду»[203].
Личным оружием у Жеглова был парабеллум-люгер:
«Жеглов… высунулся наружу, и его длинноствольный парабеллум качался в такт прыжкам машины…»[204]
Официально этот пистолет не стоял на вооружении в СССР, но в годы Великой Отечественной войны много люгеров досталось бойцам Красной армии в качестве трофеев. Иногда, в послевоенное время, люгеры использовались в качестве наградного оружия.
Конечно, орден «Красной Звезды» Жеглов мог получить и не на войне, а за какую-то серьезную операцию в тылу, которую проводил МУР. Правда, боевые ордена работникам тыла, даже за подвиги, давали неохотно. И, учитывая сочетание с не самым распространенным личным оружием, можно предположить, что старший оперуполномоченный МУРа Глеб Жеглов какое-то время воевал на фронте. Возможно, он, как многие московские милиционеры, был зачислен в народное ополчение и отправился оборонять столицу в особо тяжкое, критическое время – осенью 1941 года. Когда же немцев отбросили от столицы, вернулся в уголовный розыск.
Продолжим сравнение. Дальнейшие судьбы Сергея Коршунова и Владимира Шарапова так же схожи. В романе А. Адамова «Круги на воде» и последующих произведениях главным героем серии становится инспектор угрозыска Лосев, который говорит о подполковнике Коршунове как своем учителе:
«Мне становится удивительно легко и уверенно на душе. Я уже кажусь самому себе эдаким асом розыска, эдаким Мегрэ, черт возьми, для которого нет тайн, с которым советуется на равных Кузьмич, а полковник Коршунов [курсив мой. – Д.К.] из министерства, мой и Игоря давний кумир, приглашает меня к себе в помощники, инспектором по особо важным делам…»[205]
В романах А. и Г. Вайнеров «Ощупью в полдень» и последующих произведениях у главного героя, инспектора угрозыска Тихонова, учитель и начальник – подполковник (затем полковник и даже генерал) Владимир Шарапов:
«Я пошел к Шарапову [Курсив мой. – Д.К.]. Как было бы хорошо, окажись он на месте, мне так был нужен чей-то разумный совет!»[206]
Принципиальная же разница – в порядке написания книг. Адамов пишет последовательно, его герой от книги к книге становится старше, читатель оказывается свидетелем этого процесса. Не то у Вайнеров: в первых произведениях Шарапов предстает перед читателями опытным оперативником и следователем, и лишь в последнем романе[207] цикла мы узнаем о начале его пути.
И эта разница отнюдь не случайна. Она говорит о том, что Вайнеры вполне сознательно, фактически уже в финале своей эпопеи о советской милиции, отсылают читателей к повести Адамова – первому советскому детективу.
Да и странно было бы подозревать прославленных писателей в плагиате по отношению к предшественнику и старшему товарищу, создателю детективного жанра в советской литературе, настоящему подвижнику, к которому Аркадий и Георгий Вайнеры относились с величайшим уважением. Уж чего-чего, а блистательной сюжетной фантазии братьям Вайнерам занимать вряд ли было нужно.
Все равно что предположить, например, заимствование А. и Б. Стругацкими какого-нибудь сюжета у А. П. Казанцева. Ту же «Полярную мечту», к примеру.
Такое можно было бы предположить, если бы мы имели дело с начинающими авторами – мол, подражали мэтру. Но тут-то – сами мэтры, мастера и знатоки.
Откуда же и почему появилось это удивительное сходство «Дела “пестрых”» и «Эры милосердия»?
Нет, сходство двух книг, написанных с интервалом в двадцать лет, вовсе не связано со слепым заимствованием, смысл этого сходства куда глубже, сложнее и важнее – не только для конкретной книги А. и Г. Вайнеров, но и – шире – для всего жанра в целом.
И это еще одна загадка популярного произведения.
«Воронья слободка» послевоенной Москвы
При первом же прочтении романа Вайнеров я обратил внимание на удивительную особенность. Некоторые детали меня просто поразили. Причем детали, казалось бы, не главные, а второстепенные.
«На кухне огромной коммунальной квартиры оказался только один человек – Михаил Михайлович Бомзе [Курсив мой. – Д.К.]. Он сидел на колченогом табурете у своего стола – а на кухне их было девять – и ел вареную картошку с луком. Отправлял в рот кусок белой рассыпчатой картошки, осторожно макал в солонку четвертушку луковицы, внимательно рассматривал [Курсив мой. – Д.К.] ее прищуренными близорукими глазами, будто хотел убедиться, что ничего с луковицей от соли не произошло, и неспешно с хрустом разжевывал ее. Он взглянул на меня так же рассеянно-задумчиво, как смотрел на лук, и предложил: