Изучая вопрос о поддержке либертарианцами контрактного рабства, можно с уверенностью ответить, что существуют видные идеологи, которые в целом поддерживают рабство, причем не только добровольно-контрактное, но и возможность продажи одним человеком другого.
Таким образом, идеология либертарианства не имеет ровным счетом ничего общего с провозглашаемым ею же идеалом свободы, поскольку оправдывает эксплуатацию и подавление. Чем власть частной компании, которая имеет абсолютную власть над территорией и человеком, отличается от власти государства над территориями и людьми? Как государство, так и отдельный человек могут быть рабовладельцами, на частной территории может быть произведен геноцид населения (вспомним, пример бельгийского колониализма, когда Конго было частной собственностью короля Леопольда II, а население Конго — фактически его рабами, что не привело к более гуманному отношению к ним, так как населению не удалось избежать геноцида). Рабство само по себе оправдывает эксплуатацию и поэтому, проблема не в том, какое рабство — проблема в самом институте.
Увы, но либертарианство и анархо-капитализм ставят во главе угла не свободу, а право на частную собственность. Здесь мы видим достаточно абсурдное понимание идеологии, при котором человек поддерживает рабство, ибо верит в свободу.
Либертарианство осуждает государство, которое подавляет оппозицию, проводит репрессии, ограничивает свободу слова. Но будет ли оно также осуждать рабовладельца, который истязает своих «контрактных рабов»? Как рабы будут защищать свое положение, прописанное в контракте, кто будет наказывать рабовладельца, который прикончил своих рабов?
Именно рассмотрев пример рабства, мы видим главное противоречие либертарианства: оно просто подменяет государственный авторитаризм частной системой эксплуатации, считая вторую не просто меньшим злом, а даже благом. Права могут спокойно продаваться и покупаться, что создает дополнительный, никем не регулируемый свободный рынок потенциальных услуг. Люди могут спокойно продавать себя в рабство, не имея возможности выйти из него, оказавшись просто живым орудием эксплуататора.
Рассмотрение проблемы рабства в либертарианстве указывает на то, что в целом либертарианцы выступают за сохранение неравенства, что является куда более потенциальной возможностью для возникновения авторитаризма. Сильные не равны слабым, слабые не всегда смогут защитить себя. И теперь уже неравенство доходов перетекает в неравенство прав: одни будут обладать всей свободой действовать, как они захотят, другие будут вынуждены продавать свои возможности за деньги, а в некоторых ситуациях — и собственную жизнь.
Чем же это отличается от современной ситуации? Возможно, большей силой государства, которое обладает инструментами, способными защитить потенциально угнетаемые категории: рабочих, женщин, детей. Большей силой гражданского общества, которое способно противостоять государству и частникам, отстаивая свои интересы, защищать невинно пострадавших и помогать тем, кто нуждается в этом. Не свободный рынок определяет свободу людей, а возможность для угнетенных защитить себя и не стать рабами.
Глава пятая«Культура насилия» в современных США, Militia movement и «альтернативные правые»
Не секрет, что современные Соединённые Штаты располагают развитой и прочно укоренённой в обществе «культурой насилия». В сущности, каждый средний американец — по природе своей насильник.
Вообще тот самый «средний американец» из малограмотных лжесоциологических исследований, выполняемых по заказу крупных корпораций, — нечто весьма убогое и при этом тошнотворно мерзкое.
Средний американец — это всегда человек невежественный, глупый, эмоционально неразвитый. Вследствие этого он равнодушен к чужим страданиям и заботится только о себе. Его идеология — прикрытый тонкой вуалью пуританского ханжества воинствующий индивидуализм и потребление. Он есть расист, женоненавистник и гомофоб.
Первейшая причина, по которой средний американец вырастает именно таким, — это есть невежество. Всякий американец по своей природе — великий невежда. Причина его невежества кроется в структуре американского образования.
Американская средняя школа, «— половинчатая, фрагментарная, в полной мере «клиповая», а ко всему прочему в целом весьма убогая, бедная, с морально разложившимся и малограмотным педсоставом, — представляет собой мощнейшее оружие в руках американского правящего класса [66].
И здесь необходимо сделать одно очень важное замечание.
Разумеется, политические элиты с древних времён знали, насколько огромной контрмятежной силой располагает невежество масс. Неграмотный, погрязший в религиозности и глупейших предрассудках народ едва ли сможет осознать собственные интересы Именно поэтому на протяжении многих веков правители классовых империй и республик делали всё возможное для того, чтобы остановить распространение знаний в народе, подавить его интеллектуальные силы.
На протяжении многих веков эта борьба правящих классов против революции была по сути своей направлена на ограничение доступа народа к знанию и книге. Однако же в девятнадцатом столетии положении дел здесь коренным образом изменилось: в условиях всё усложняющегося промышленного общества, когда в силу самих рыночных механизмов рабочая сила становилась всё более и более образованной, — в англосаксонских странах, где развитие производства оказалось тем более быстрым, — правящие классы впервые начали не ограничивать доступ народа к знаниям, но навязывать ему искусственное невежество.
Отныне правящие классы англосаксонских стран не столько ограничивали доступ народа к высокой, то есть единственно подлинной культуре, — скорее подменяли эту культуру культурой ложной, варварской, дикой. Вместо того, чтобы запрещать крестьянским детям ходить в школу — англосаксонская элита предпочла не сдерживать их в этом, но создала в то же время такую школу, где невежественные и развратные учителя обучали бы детей только дурному [67].
Это всё совершенно неудивительно. Известно, что человек, ничего не знающий и не получивший никакого образования, — по большому счёту открыт для любой агитации, тогда как получивший дурное образование — это существо по определению испорченное и на всю жизнь искалеченное. Собственно, средний американец или англичанин — это и есть в полном смысле нравственный калека.
Британская и американская элита первыми начали навязывать массам отвратительный суррогат, именуемый «массовой культурой» [68].
С самого своего зарождения для всей массовой культуры был крайне характерен культ бессмысленной жестокости.
Первые американские фильмы, предназначенные для массового проката, — это были фильмы про ковбоев. В них прославлялось превосходство англосаксонской расы над «дикарями», воинственная токсичная маскулинность, деляческо-хищнический тип мировоззрения, эксплуатация и немотивированная бессмысленная жестокость.
Вся американская массовая культура, начиная с самого своего рождения, со времён «Шоу Баффало Билла», — это была «культура» чудовищной садистской жестокости, культура обмана, невежества, грубости, насилия вообще и сексуального насилия в частности. «Культура» «Дикого Запада» — это культура диктатуры ножа и «кольта», культура салуна и борделя, культура треньканья на банджо и кровавых зрелищ со стрельбой и кровью.
Из этого отвратительного мира родилась Америка, — та самая Америка, какую мы все превосходно знаем [68].
Как говорил Вильгельм Дибелиус, «вся английская культура — массовая». То же самое можно с известной долей условности сказать и о культуре любой англосаксонской страны [69].
Американская культура — это есть по самой сути своей культура насилия, рабства, угнетения и ненависти. Это культура богатых белых цисгендерных англосаксонских протестантских мужчин.
Вне этого контекста нельзя рассматривать такое чисто американское явление, как Militia movement.
Сами адепты этого движения утверждают, что их цель — защита американской конституции, законного порядка, противодействие тоталитарным тенденциям власти и так далее в том же духе. В реальности, однако, это движение не имеет почти ничего общего с его декларируемыми целями [70].
«Американская милиция», как часто называют у нас это движение, выросла из большого количества структурно разнородных, но идейно близких организаций девятнадцатого века. Главными её предшественниками были так называемые «комитеты бдительности», распространившиеся по всему Американскому Югу и Среднему Западу на исходе первой половины девятнадцатого века, — в 1840–1850-х годах.
Что они представляли собой?
Как уже не раз говорилось, полицейские структуры в тогдашней Америке были развиты слабо. Почти всюду имелась лишь местная полиция, возглавляемая шерифами. Полиции часто не хватало сил, а потому всюду учреждались те самые «комитеты бдительности», — организации, состоящие из волонтёров, целью которых было помогать полиции бороться с правонарушителями.
Так это выглядело на бумаге. Реальность, как правило, была иной.
Начнём с того, что в тогдашней Америке шерифы сами нередко были либо пособниками местных бандитов, либо даже бандитами. «Комитеты бдительности» тоже были далеко не мирными организациями: во-первых, многие из них представляли собой де-факто легализованные банды, занимавшиеся всеми обычными для тех мест и того времени видами криминальной деятельности; во-вторых, даже те из них, что бандами в точном смысле слова не являлись, часто вершили самосуд, подчас весьма жестокий. В качестве мер воздействия на преступников использовались такие меры, как публичные избиения, различные унижения (обливание дёгтем, вываливание в перьях), «суды Линча» и даже сексуальное насилие.
Нельзя забывать здесь про классовый и расовый аспект: повсеместно в состав «Комитетов бдительности» входили только зажиточные граждане соответствующей местности. Бедняки (даже если они были белыми протестантскими мужчинами англосаксонского происхождения) до принятия туда не допускались. Негры почти никогда не входили в состав «Комитетов» (известно несколько исключений в северных штатах) [71].