Его распространение было связано с тем, что старые методы длительных кампаний террора, состоящих из множества локальных актов, стали затруднительны. Усовершенствовавшиеся с 1970-х годов методы работы полиции и спецслужб на ниве борьбы с терроризмом сделали растянутую на долгое время террористическую деятельность малореализуемой.
Если в 1970-е террористическая группа могла совершить много различных актов перед тем, как её уничтожали, то сейчас вероятность разгрома становится предельно высока уже после первой же атаки. Следовательно, террористы стали озабочены тем, чтобы первый же их акт был как можно более крупным и существенным (поскольку велика вероятность, что он же будет и последним).
В настоящее время спецслужбы во многом остаются бессильны против терроризма нового типа. Типичные методы агентурной работы против такого рода структур не работают, а распространение шифрованных проколов общения в Интернете подрывает и информационную работу спецслужб.
Более того, с определённого времени американские политологи заговорили о нормализации «внутреннего терроризма» в США, превращение его в часть «новой нормальности».
Весьма интересным остаётся вопрос грядущего развития всех этих странных постидеологических концепций в современном мире. Здесь мы вынуждены признать, что за ними сейчас большое будущее. Во многом — будущее и принадлежит им.
Во всём нашем анализе нельзя упускать важной детали: любая постидеология является весьма правой политической концепцией.
Как известно, в феодальном обществе идеологии в собственном понимании не существовало. Место идеологии занимала религия, во много также обычай, но полноценных идеологических концепций как явления там не было.
В классическом буржуазном обществе XIX века впервые появляются партийная парламентская борьба, газетная полемика, первые ассоциации свободных граждан, а также ещё одно важное нововведение — социализм, так или иначе противопоставляющий себя действующим институтам. При этом сохраняется отчасти и влияние аристократии и церкви. Именно тогда появляется феномен цельной политической идеологии.
В отличии от религиозных и политических идей прошлого, современная (в значении принадлежности Модерну по М. Веберу) идеология обладала рядом определённых черт.
Она представляла собой вполне цельное учение, в известном смысле претендующее на универсальность. В то же время она явно размежёвывалась и с религией, и с наукой. И хотя некоторые идеологии того времени явно претендовали на совмещение одного с другим, — здесь важен сам факт разделения твёрдого этих понятий, не вполне характерного для более ранних эпох. Идеология имела явно политическое и социально-экономическое направление, побуждала к действию и давала человеку возможность через неё осмыслить своё существование. Подчас оперируя моральными концепциями, идеология, однако, возвышалась над моралью.
Любая идеология того времени была догматична. Она усматривала первопричины общественного зла в определённых явлениях. Коммунизм видел их в частной собственности, социализм — в имущественном неравенстве, анархизм — в государстве, социал-демократия — в общественной несправедливости.
Идеология основывалась на некоторых догмах, редко когда изменяемых, очень устойчивых и не подвергавшихся сомнению.
Золотым веком идеологии становится эпоха «Массового общества» — период, продолжавшийся с начала Первой Мировой войны и продолжавшийся вплоть до конца 1970-х годов.
На этот период выпал расцвет массовых политических партий и фронтов, насчитывавших от сотен тысяч до миллионов и даже десятков миллионов людей. В это время человечество пережило тоталитарные режимы гитлеровской Германии, сталинского СССР, маоистского Китая.
Однако же не тоталитарные режимы стали главным, определяющим феноменом того времени. Куда большее значение имел тот факт, что практически во всех странах именно в этот период имело место массовое вовлечение людей в политику. Подобное, пожалуй, никогда не наблюдалось ни до, ни после этого. В этот период и либеральные демократии, и тоталитарные и авторитарные режимы — вовлекали огромные массы в политическую борьбу. Активистами и рядовыми членами партий являлись миллионы людей. Люди мыслили политически и являлись агентами той или иной политики.
Таким образом, именно участие масс в политике в этот период стало определяющим фактором истории.
С конца семидесятых годов положение радикально меняется.
В связи с упадком Советского Союза, долгой политикой «разрядки» и «мирного сосуществования», постепенной деградацией компартий в Европе, изменением самой классовой структуры западных обществ, деиндустриализацией Запада и поражением попыток построения социализма в отсталых странах, — оказывается, что мобилизация масс со стороны правящего класса более не требуется (по крайней мере в прежних объемах).
Важным отличием нового исторического этапа стала яркая деполитизация масс.
Если в эпоху «Массового общества» общественные лидеры и правящие классы, элиты и контр-элиты вынуждены были для своего политического успеха постоянно привлекать к политической борьбе на своей стороне огромные массы людей, — то теперь этого отныне не требовалось. Если раньше в ответ на мобилизацию трудящихся со стороны Коминтерна правящие классы отвечали мобилизацией со стороны фашистских партий, — теперь такие мобилизации больше не были нужны ни одной из мейнстримных политических сил (а у маргинальных партий возможности для этого и не было).
Если Рузвельту и Сталину требовалось вовлекать в политическую деятельность миллионы граждан только для того, чтобы спасти свою власть и удержать от распала собственные страны, — то Рейгану и Брежневу, наоборот, нужно было как можно сильнее ограничить участие масс в политике, максимально деполитизировать общество.
Массы стали мешать. Их необходимо было утихомирить.
Тем не менее, в связи с повышением образовательного уровня масс, вернуться к старой системе их полного неучастия в политике феодальной эпохи, было уже невозможно. Также хотя необходимость массовых мобилизаций упала, — она всё же не исчезла полностью. Иными словами, правящим классам и лидерам мнений по-прежнему периодически необходимо было призывать общественность к действию в свою пользу, но уже значительно реже и на более короткие сроки.
Отныне массы требовалось мобилизовывать в рамках конкретных кампаний (избирательных, пропагандистских, политтехнологических или военных). Большая их часть была весьма кратковременна. После таких кампаний массы опять становились ненужными, а их участие в политике — избыточным. Необходимо было получить возможность быстро, в сжатые сроки призывать на помощь себе пусть ограниченную по численности, но идейно заряжённую публику, — после чего так же резко, практически по щелчку, эту публику демобилизовывать и возвращать в пассивное состояние.
Во многом именно такое положение стало возможным благодаря распространению неолиберальной политики, которая вся строчилась на превращении населения в деполитизированных, атомизированных и аномичных обывателей, никак не выходящих за рамки своего повседневного существования. Лишь изредка требовалось посредством пропаганды быстро собирать их в агрессивную толпу для участия в политических кампаниях в пользу тех или иных отрядов правящего класса.
В связи с этим власти и доминирующие политические силы постепенно отказываются от традиционной идеологии, основанной на тех или иных догматах религиозного, философского или квазинаучного свойства. На место раз и навсегда утверждённых принципов идеологий XIX века приходит нечто иное.
«Железные законы бытия» XIX века не подходили для быстрой мобилизации и не способствовали столь же быстрому роспуску мобилизованных масс. Новые законы идеологии должны стать мягкими, как губка.
Отныне пропаганда работала не с цельными концепциями христианской демократии, христианского социализма, фашизма, национализма, консерватизма. Отныне она работала со «смыслами» — то есть эфемерными, фрагментарными концепциями, сиюминутными и локальными.
От обывателя отныне не требуется последовательно придерживаться «генеральной линии партии» (поскольку ни партии, ни генеральной линии нет). Не требуется от него и строить свою жизнь в соответствии с определённой идеологией (это сделало бы его крайне негибким и потому неподходящим для манипуляций).
Отныне определенные элитные группы лишь время от времени вбрасывали в общество определённые идеи — «мемы» в изначальном понимании этого слова. От населения требовалось лишь вовремя подхватывать их и транслировать, иногда осуществлять некие действия (символические или реальные).
Так, прекрасным примером такого рода манипуляции стали «Оранжевая революция» 2004 года и «Майдан Незалежности» 2013–2014 годов на Украине.
В обоих случаях политические события начались как бы искусственно, были в известной степени спровоцированы активным действием СМИ и лидеров мнений. Через популярных блогеров, через журналы и интернет-сайты в общество вбрасывались мемы: «Украина — это Европа»; «Европейский путь»; «Возвращение в общую семью европейских народов»; «Европейские ценности»; «Независимость»; «Борьба с тоталитарным прошлым».
Все эти идеологемы не составляли никакого единства: они не объясняли ни что такое «европейский путь», ни какова суть «европейских ценностей».
Это были идеи одновременно и фрагментарные, вырванные из контекста, — и при этом удивительно всеохватывающие, вплоть до того, что каждый мог увидеть в них нечто своё, близкое своему сердцу. Это, однако, делало их удивительно бессодержательными.
Под «европейскими ценностями» одни люди могли подразумевать высокий уровень жизни и социальное государство, другие — рынок и невмешательство в него со стороны властей, третья — поддержку ЛГБТК+, а кто-то — идеи «белой Европы», White Power.
Тем не менее, все эти люди, в рамках классических идеологических представлений прошлого века никак не могущие оказаться вместе, в новом веке оказались по одну сторону баррикад.