— Что нужно? — неприветливо буркнула она.
Адам отодвинул её плечом и прошёл внутрь. Эльза тоже. Баба сменила вслед за нами и причитала.
— Вы что? Сегодня не мы дежурим, видите, ни одной скорой? Вам в пятый роддом нужно, он здесь близко, мы не принимаем.
— Где врач? — отрывисто спросил Адам. Усадил меня на обитую кожзаменителем кушетку, запахнул посильнее норовивший сползти с плеч халат и сказал уже мне: — Подожди, я все решу.
И ушёл. Я поджала ноги в полосатых носках, на коже были явственные подтеки высохшей крови, крови убитого нами человека. Странно, но это меня почти не мучило, об этом даже не думалось, словно невзаправду было или не со мной.
— Я вам по-человечески говорю, — баба увеличила громкость, я раздражённо поморщилась. — Думаете, приехали ночью, без документов, без обуви, в крови, и мы должны принять? В пятый…
— Рот закрой, — гаркнула Эльза.
Баба испуганно отпрянула. Но рот закрыла. Я вздохнула с облегчением. Пахло хлоркой, единственное, что совпадало в реальности с моими мечтами. Тишину гулких коридоров прервали шаги. Мне не нужно было гадать, я знала, что это шаги Адама. Просто знала, и все. Ребёнок в животе легонько толкнулся.
— Пойдём. Я все решил.
Меня вновь подхватили на руки, понесли вглубь больницы. Остановились перед дверью, на которой висела лишь белая табличка, без каких-либо надписей. Эльза осталась там, на лавке. Мигала, выводя из себя, лампа на потолке. Я слушала, как бьётся сердце Адама. Он же перехватил меня удобнее, открыл дверь. В кабинете ещё никого не было, меня вновь усадили на кушетку.
— Сейчас придет врач. Я отойду решить оставшиеся вопросы. Не бойся.
И я старалась не бояться. И не прислушиваться к тишине, шагам, изредка шелестящим в коридоре. Вдруг остро, до боли, захотелось домой. Уткуться в подушку, свернуться калачиком на продавленном диване, и пошёл он на хрен, весь остальной мир… Но в моём животе ребёнок. Мой ребёнок. Ребёнка надо родить. Все просто.
— Ждете? — спросила молодая заспанная женщина, входя в кабинет.
— Жду, — согласилась я.
— Ложитесь на кушетку.
Я легла. На мой заметно подросший животик был выдавлен холодный гель, и вскоре по нему заскользил датчик УЗИ.
— Один ребеночек, — пробормотала женщина, скорее для себя, чем для меня. — Размеры немного меньше, чем того требует срок. Отслойка плаценты налицо, я так вижу, что она у вас уже не первый день. Почему вы не обратились сразу?
Я промолчала. Мне было нечего сказать. Придумывать варианты, где я пропадала, не хотелось, а если я скажу правду, меня из роддома увезут в психушку. Не дождавшись ответа, женщина вернулась к работе.
— Сохраняться будем?
— В смысле? — удивилась я.
— У вас активное кровотечение. Если решите сохраняться, вам лежать ещё несколько месяцев. А это тяжело, поверьте мне. Куда проще от беременности избавиться и попробовать ещё раз. Возраст вам позволяет.
Я уставилась на женщину, не веря глазам своим. Ах, мне бы решимость Эльзы! Заставить её закрыть свой рот! Как она не понимает? Следующий ребёнок будет следующим. А сейчас во мне нуждается именно тот, что сейчас лежит внутри моего живота. Маленький, беспомощный. Мой.
Ничего не говоря, я встала, вытерла одноразовой пеленкой живот и пошла прочь, уступая на холодную плитку пола ногами в полосатых носках.
— Вы куда? — всполошилась женщина.
Я уже открыла дверь и вышла в коридор. Все так же мигала лампочка. Адама не было.
— Дамочка, вы куда? Ну разве так делают?
Она бросилась за мной, я испугалась, что сейчас она схватить меня за полы халата, и утянет назад, в кабинет, и будет шептать гнусности, убеждая меня в том, что это правильно. Если бы не живот, который вновь твердел на глазах, я бы просто убежала. Мной овладевала паника. Но шаги — шаги Адама, которые я уже слышала, говорили о том, что все будет хорошо. Должно быть.
— Женя? — удивился он. — Она тебя обидела?
Я помотала головой и потянулась к нему руки. Дойдя до меня в три широких шага, он подхватил меня на руки. Я уткнулась в его грудь, пряча своё горящее лицо.
— Что ты сказала? — шагнул вперёд Адам. — Разве я выразился не ясно?
— Но… — заблеяла женщина. — Я думала…
— Не надо думать. Надо делать. То, что я сказал.
Так меня отправили в палату. С тремя, уже спящими девицами. Адам уложил меня на постель, а мне хотелось плакать, хватать его за руки и никуда не отпускать. Мне было страшно и одиноко. Адам опустился на колени у моей постели, склонился, прижимая меня к себе.
— Не бойся. Я приеду через час.
И я отпустила, и вновь старалась не бояться. Лежала, смотрела на светлый квадрат от фонаря на нашем потолке, слушала, как ворочаются в постелях потревоженные соседки. Пришедшая медсестра включила ночник у моей постели и ловко поставила капельницу, пообещав вернуться через час. Весь этот час я лежала и молча глотала слёзы. А потом уснула. За что себя винила, потому что Адам, если это конечно был он, а не Эльза, вернувшись, меня не разбудил. Зато в тумбе у моей постели лежали вещи. Мои вещи. Они пахли домом, ненавязчиво пахли уютом и моими духами. Я прижалась лицом к своей футболке, чувствуя себя глупо, от того, что слёзы закипают на глазах и что я не могу их остановить.
— Я тоже очень домой хочу, — сказала, садясь в постели, девушка с огромным животом. — Меня Катя зовут.
— Женя, — ответила я, вытирая дурацкие слёзы своей розовой футболкой.
Помимо своих вещей у меня были тапочки, документы и еда, которая не лезла в горло. Санитарка, усадив меня после завтрака в кресло-каталку, отвела в душевую и даже помогла помыться. Судя по тому, как подобострастно она заглядывала в мои глаза, её помощь была либо оплачена, либо вытянута криками Эльзы. В любом случае душ в разы поднял мне настроение. После него я вынула мандаринку из бумажного кулька, внезапно вспомнив, как совсем ещё недавно мне её хотелось. Мандаринка была кислой, терпкой, но упрочила моё настроение на высоких позициях. Теперь я была готова лежать в этой палате до победного, до самого дня икс, не отвлекаясь и никак не реагируя на внешний мир.
В первые дни, когда угроза кровотечения была сильна, когда капли алой крови появлялись на белье, едва мне стоило встать, я просто лежала. Читала книги, которые наверняка натащила Эльза. Наверняка — потому что я её не видела. Все про меня забыли, чему я, признаться, была рада. Также в моей тумбе появился сотовый телефон. После недолгих сомнений я позвонила маме. Выслушала кучу упреков в своей черствости и бессердечности — разве можно не звонить матери неделями? Но…но о беременности так и не рассказала, трусишка. Мне было комфортно, этот комфорт не хотелось нарушать. Впервые самостоятельно в коридор я вышла через две недели. Долгих, мучительных, но таких нужных недели. На улице буйствовал июнь, опьяняющий своей молодостью, наивностью и чистотой. Жара медленно поднималась от асфальта и сочилась в наше окно. Я дошла до конца коридора, полюбовалась в окно на пыльную стоянку и вернулась обратно в палату. А ночью проснулась от стонов Кати.
— Катя? — шепотом спросила я в темноту. — Что случилось?
— Рожаю, — по голосу было слышно, что она усмехается. — Ещё полчаса потерплю и пойду сдаваться.
Я встала и подошла к её постели. Уселась на краешек. Робко коснулась её ладони. Она чуть стиснула её в ответ.
— Все будет хорошо, — сказала она. — Все через это пройдём. В конце концов, что я, зря девять месяцев мучилась? Сейчас ещё несколько часов пострадаю и вытолкаю сыночка своего.
Эти полчаса я провела рядом с ней. Две другие девочки спали, и мы тихо говорили шепотом. А когда время истекло, она села, нашарила тапочки у постели, взяла пакет, в который было сложено все, что по советам на форумах могло ей пригодиться, и ушла рожать. А я лежала до утра и вслушивалась в шорохи больницы. С третьего этажа, на котором находилось родильное отделение, иногда доносились приглушенные стенами вскрики, я гадала — не Катя ли кричит?
На самом рассвете я уснула. А когда проснулась, то увидела Катю. Она сидела на своей постели, лучилась довольством, а её живот…растаял..
— Родила, — довольно сказала она. — Три восемьсот! За три часа! Пятьдесят шесть сантиметров, богатырь! За вещами пришла, буду с сыном в палате теперь. Ждала, когда ты проснёшься.
Я была рада за неё. За Матвея, который сегодня только родился. За их молодого папашу, который кричал за окнами, потрясая букетом цветов и шариками на связке. Немножко завидовала, но все равно радовалась. А когда Катя ушла, стало одиноко. С двумя оставшимися девочками я не сдружилась. Время текло неторопливо, лишь один раз я спустилась на второй этаж и секундочку, пока не выгнала медсестра, полюбовалась ревущим, бордовым от натуги Матвеем.
Девочки в моей палате, слишком молодые, слишком зацикленные на своём состоянии, были мне неинтересны. Катина кровать пустовала. Я поглядывала на неё в печали и надеялась, что скорее подселят кого-нибудь, с кем я смогу поговорить. Господь явно услышал мои молитвы. Или скорее это был джин, коварный, как и вся их порода. Услышал и воплотил, вывернув на своё усмотрение. Соседку подселили. Сначала вошёл её живот. Огромный и круглый, как барабан. А затем показалась и она. И мне сразу захотелось назад, в комнату в заброшенном доме, даже быть там мне казалось лучше, чем здесь. Именно в мою палату, а не в какую-нибудь ещё подселили Вику. Она вошла, широко улыбаясь, настроившись на знакомство с будущими соседками, и замерла, споткнувшись об меня взглядом. И тут же шагнула назад, едва не опрокинувшись со своим огромным животом.
— Я не буду жить в этой палате, — сердито сказала она.
— Как это — не будете? — удивилась провожавшая её санитарка.
— Я хочу в другую!
— Ну уж, милочка, либо здесь, либо в коридоре. Мест нет.
Вика проскрежетала зубами, я явственно услышала этот звук. И прошла к свободной кровати.
А во мне бурлило озорное веселье. Хотелось смеяться в голос, я кусала губы, чтобы удержаться. Уж тогда-то Вика точно сбежит и будет рожать в подворотне. А я же не зверь. Я хорошая.