– Особых повреждений нет, господин капитан первого ранга, – немедленно повернулся минный офицер, которого вызвали в рубку командовать эсминцем после выхода из строя всех тех, кто до этого здесь находился.
– Связь?
– Только с машинным, голосовая. Телефон разбит.
– Понятно. Ступайте к своим аппаратам – авось ещё сегодня постреляете. Я принимаю командование «Москвитяниным».
– Но вы ведь ранены… – попытался возразить минёр.
– На войне как на войне, лейтенант, – пресек разговор на эту тему Колчак. – Ступайте и не беспокойтесь за меня. И ещё, попрошу вас передать Одинцову, чтобы открывал огонь по своему усмотрению, без команды. Всё.
– Есть, – козырнул офицер и отправился выполнять приказание.
– Тебя как звать, братец? – повернулся Александр к новому рулевому.
– Матрос Илья Бескудников, ваше высокобродь! – не оборачиваясь отозвался тот.
– Вот что, Илья Бескудников, будем догонять своих. Четыре румба вправо!
– Есть четыре румба вправо! – эсминец повалило в повороте.
– Машинное рубке! – склонился над амбушюром Колчак.
– Здесь машинное! – донеслось в ответ.
– Говорит капитан первого ранга Колчак. Домбровский убит. Вступил в командование кораблём. Два узла добавить можете?
– Хоть четыре. У нас всё в порядке.
– Четыре пока не требуется. Два узла больше! Бескудников!
– Здесь, вашвысокобродь!
– Отставить титулование во время боя! Наша задача – догнать «Эмира» с «Добровольцем» и пристроиться в кильватер последнему. Справишься?
– Не извольте беспокоиться. Сделаем.
«Москвитянин» уже лёг на параллельный с полудивизионом курс и постепенно стал сближаться со своими товарищами, которые пока вполне себе достойно держались в бою с крейсером.
Да и «Гамбургу» влетело на тот момент неплохо – на борт действовали уже только три пушки из пяти, пожар на юте, одна из труб разворочена…
– Шарах! – подало свой голос баковое орудие «Москвитянина». Третий русский эсминец присоединялся к перестрелке с флагманом германского конвоя. И загрохало с интервалом в пятнадцать секунд выстрел. Вскоре начала стрелять и кормовая.
Александр видел, что немцу приходится лихо, но… Но, хоть и частично, свою задачу он выполнил – головной транспорт, прикрытый бортом крейсера, проскакивал зону атаки, а может быть, его мателот тоже. Упускать было нельзя…
– Право руль! Обрезаем корму немцу! За нашими не идём, – начал сыпать приказаниями Колчак. – Передать на аппараты: «Приготовиться к стрельбе с левого борта по транспортам»!
Комендоры «Москвитянина» сориентировались в ситуации и, в соответствии с манёвром, стали разворачивать свои пушки на левый борт.
Ют «Гамбурга» был охвачен пожаром, и ответного огня его кормового плутонга можно было не опасаться. Поэтому русский эсминец совершенно безнаказанно анфиладно обстрелял вражеский крейсер, обрезая ему корму. А дальше пошёл громить два почти прорвавшихся рудовоза. Не всё обошлось гладко – первая торпеда, исправно скользнув из аппарата, уверенно прочертила свой пузырчатый след к борту транспорта, но взорваться не соизволила. Больше тысячи рублей из-за какого-то бракодела оказались выброшенными на ветер. Вернее, в воду. Пришлось стрелять ещё раз. Последний. Ибо торпедных аппарата на эсминце два (третий заменили на ещё одну пушку), а перезарядить каждый из них требует немалого времени, и уж совсем не в боевой обстановке. Вторая тоже попала. И уж она рванула как следует. Пароход немедленно стал крениться, и стало ясно, что везомая им руда не попадёт в домны Круппа…
Второй рудовоз попытался пройти под шумок, но это была отчаянная попытка, «Москвитянин» хоть и расстрелял уже свои мины, но орудия у него остались. А с такой дистанции каждый семнадцатисполовинойкилограммовый снаряд находил свою цель – почти прямая наводка. За пять минут в борт транспорта вонзилось более полутора десятков таких.
– На транспорте подняли: «Просим прекратить огонь. Команда покидает судно».
– Понятно. Передать на плутонги «дробь», – немедленно отреагировал Александр. – Приготовиться к спасательным работам. Сколько шлюпок у нас целы?
– Нет у нас шлюпок, вашвысокобродь, – удивлённо ответил подошедший боцман. – Один складной вельбот был, и тот разнахратили, ироды…
– Александр Васильевич, ваше высокоблагородие, – подскочил артиллерийский офицер. – Разрешите принять у вас командование кораблём – вы же ранены… Господи Боже! Да вы бледны как простыня!
А морфий действительно собирался всецело командовать организмом каперанга – в глазах уже мутилось, конечности отказывались слушаться… Сознание поняло, что критическая ситуация завершилась, в полной мобилизации всего организма уже нет необходимости, и нужно немедленно спасать этот измученный организм. В глазах Александра сначала запрыгали искорки, потом их вообще заволокло серой пеленой. Колени стали подгибаться… Колчак привалился к стенке рубки и начал медленно сползать по ней.
Одинцов немедленно подхватил падающего флаг-капитана.
– Боцман! Двух матросов сюда! – это было последним, что услышал Александр.
Пришёл в себя он через пару часов в каюте. Рядом сидел матрос, временно прикреплённый к флаг-капитану в качестве вестового. В голове гудело, во рту, в самой глотке, собрались шмотья слизи наиотвратительнейшего вкуса, пробитое плечо и бок ныли, самочувствие было паскудным… И в первую очередь организм требовал избавиться от той противной слизи, которая раздражала почище боли. Благо, что на тумбочке рядом стоял стакан с салфетками.
– Что с конвоем? – Александр отхаркался в салфетку, не стесняясь матроса, и в первую очередь стал интересоваться результатами операции.
– Под орех раскатали, ваше высокоблагородие, – счастливо разулыбался молодой матрос во всю свою конопатую физиономию. – Никого не оставили, всех перетопили.
– Вот это хорошо, – как будто камень свалился с души командующего операцией. – Ты, братец, принеси-ка мне чайку. Да покрепче. И кого-нибудь из офицеров попроси.
– Не извольте беспокоиться! – чуть не подпрыгнул вестовой. – Сей минут сделаем!
– И кого-нибудь из офицеров позови! – вдогонку напомнил каперанг.
«Сей минут», конечно, не получилось: приготовить чай на относительно небольшом эсминце – дело не минутное. Особенно когда он шпарит полным ходом по не совсем спокойному морю.
– Как себя чувствуете, Александр Васильевич? – Одинцов успел появиться раньше чая.
– Благодарю, сносно. Что у нас происходит?
– Идём в Або. Вместе с крейсерами. Конвой уничтожен полностью, потерь в кораблях нет, хотя «Добровольца» и «Эмира» потрепали здорово – только убитых там двадцать человек.
– А немецкий крейсер?
– «Аврора» добила. И все три немецких миноносца потопили, – счастливо улыбнулся лейтенант. – Я же говорю: конвой уничтожен полностью.
– Знатно! – усмехнулся Александр. – Молодцы! Как говорил мой полный тёзка[10]: вот это восторг! Тонущих спасали?
– Не получилось – начали, но с зюйда обозначился большой дым. «Гайдамак» сбегал навстречу и опознал «Блюхера». Вероятно, с миноносцами – пришлось срочно уносить ноги. Даже не успели взять вельбот с «Уссурийца», который как раз немцев из воды вынимал – далеко отошли.[11]
– Почему же немцы не преследовали? – удивился Колчак. – Ведь ход у наших крейсеров по сравнению с «Блюхером» совершенно несерьёзный. Минимум пять узлов разница.
– Так темнеет уже, Александр Васильевич – пойди найди, – широко улыбнулся Одинцов. – Да и тонущих из воды им спасать надо…
Наконец появился вестовой с чаем. Рядом с койкой командующего операцией был поставлен поднос с чайником, кружкой, бутербродами, нарезанным лимоном и розеткой с мёдом.
– Спасибо, братец, ступай! – кивнул матросу Александр. – Чайку, Евгений Сергеевич?
– Благодарю, уже поужинал.
Полегчало от первых же глотков душистого напитка, во всяком случае, смыло отвратительный вкус во рту.
– Какие потери на «Москвитянине»?
– Убиты командир и восемь матросов, двенадцать матросов и вы ранены. Серьёзных повреждений нет, телефонная связь по кораблю восстановлена, – чётко отрапортовал Одинцов.
– Понятно. Когда будем в Або?
– Рассчитываем подойти с рассветом, но… На всё воля божья – загадывать нельзя, – пожал плечами лейтенант.
– Это само собой, – согласился каперанг. – Нужно распорядиться отправить в сторону от курса пару наименее повреждённых эсминцев – пусть помелькают там, милях в пятнадцати, своими прожекторами, вдруг за нами всё-таки немцы увязались…
– Уже сделано, – кивнул офицер. – С крейсеров час назад распорядились. «Амурец» и «Гайдамак» пошли выполнять.
– Разумно!
– Александр Васильевич, – Одинцов начал слегка нервничать, – если я вам больше не нужен, разрешите вернуться на мостик?
– Конечно, конечно, Евгений Сергеевич, всё понимаю. Спасибо, что нашли время меня посетить.
– К вам прислать вестового или фельдшера? – поинтересовался лейтенант, поднимаясь.
– Никого не надо, сейчас допью чай и… Что-то снова меня в сон клонит. Спасибо! Идите!
К утру без приключений прибыли в Або. Рану на руке стало дёргать болью, что являлось грозным признаком начинающегося нагноения. Пришлось обратиться к крейсерским эскулапам, которые уже как следует почистили, продезинфицировали и зашили повреждённую руку. Но москвитянинскому фельдшеру Александр золотую пятирублёвку в благодарность всё-таки подарил – парень старался, как мог, исходя из того, что умел.
* * *
В Гельсингфорс отправился на наиболее боеспособном «Уссурийце». Добрались без особых проблем – ни противник, ни погода не побеспокоили. На «Кречете» Колчака встречали как героя.
– Душевно рад вас видеть, Александр Васильевич, – обнял своего флаг-капитана Эссен после официального приветствия при встрече. – Спасибо! Неужели никто не ушёл?
– Никто, Николай Оттович. Ни транспорты, ни конвой. Корабли дивизиона действовали выше всяких похвал, слаженно и храбро. Да и крейсера наши вовремя подоспели. Я намерен представить рапорт о награждении отличившихся, причём таковых в списке будет немало.