Я поблагодарила ее за компанию, сгребла из шкафчика новую пачку «Капитана Кранча» и бутылку диетической колы и поплелась к себе наверх. И оставалась там до вечера.
Я знаю, что Бетани пыталась увязать мой случай и маньячно-рюкзачную тиранию, но все это выглядело весьма бледно по сравнению с тем, что творилось со мной.
Двадцатое февраля
ШЕСТЬ ЗАБАВНЫХ ВЕЩЕЙ, КОТОРЫЕ ТЫ ДЕЛАЕШЬ ВЕСЕЛО, НО ПРИ ЭТОМ УЖАСНО ЖАЛЕЕШЬ СЕБЯ
Считать «запикивания» Джерри Спрингера.
Укладывать волосы в вавилоны на голове и ждать, сколько времени продержится прическа, если не пользоваться никакими средствами для мытья и укладки, кроме собственной грязи.
Послать письмо своим менторам-геям, чтобы выяснить, знают ли они о гипнозе, который лечит гетеросексуальных людей.
Играть в футбол обрезками ногтей.
Лежать часами на спине. Савасана, поза трупа. Это единственная асана, которую ты можешь сотворить в совершенстве, потому что ее название сильно перекликается с твоим внутренним состоянием.
Писать в дневнике о своем девственном экспарне, который кинул тебя в самый ути-пути-романтический день, чтобы без помех заняться потаскухой. Писать о том, будто ты даже не думала, что это может случиться, и что может быть так больно… Затем рвать только что написанные страницы и поджигать их зажигалкой. Если ее под рукой нет, тогда рвать бумагу на тонюсенькие полоски, чтобы нельзя было различить ни единой буквы, ни следа того, что превратило тебя в тряпку без всякой на то причины.
Двадцать второе февраля
В моей учебной карьере я никогда не пропускала школу больше чем один день подряд. Меня просто тошнило. Играть в прогульщицу в начальной школе было не принято, потому что я любила учиться и даже не могла допустить мысли о том, что одноклассники будут заниматься без меня. Повзрослев, я поняла, что стану умнее, если останусь дома, тогда клетки мозга будут множиться без помех. Но затем меня против моей воли вовлекли во всякие кроссы, газеты и тому подобные вещи.
В отличие от тех загадочных учеников, которые постоянно и с пугающей регулярностью болтаются в списке отсутствующих, для Джессики Дарлинг было весьма подозрительно не появляться в школе неделю. Даже после того, как я всю неделю игнорировала звонки и письма, меня удивило, что в моей спальне появились Пепе и Бриджит.
— Фу! — сморщила Бриджит свой носик.
— Воняет, как в заднице, — добавил Пепе.
Бриджит сделала шаг вперед через депрессивный разгром — сквозь банки из-под колы, ошметки чипсов и рваной бумаги, — чтобы открыть окно. Свежий и чистый воздух оглушил меня, я не смогла даже пожаловаться. Было лучше, чем я ожидала.
— Что это вы тут делаете?
— Мы твои друзья, — сказала Бриджит.
— Мы волнуемся за тебя, — добавил Пепе.
— Я в порядке. — Я попыталась беззаботно рассмеяться, однако это больше напомнило натужный хохот маньяка. — Ха-хи-хи-хи-ха!
Бриджит и Пепе обменялись тревожными взглядами.
— Послушай, Джесс, — сказала Бриджит. — То, что сделал Лен…
— Лен? Ты думаешь, это из-за Лена?
— Ну…
— Это не из-за Лена, — я приняла позу трупа на раздраконенной постели. — Мне никогда в действительности не нравился Лен, так что он здесь ни при чем. Это из-за меня. Я просто решила передохнуть, устроить каникулы для души. Джессикулы. Да! Перерыв в школьных стрессах. Все из-за меня! Меня! Меня!
Еще раз лунатический хохот.
— Не трынди, — Бриджит стянула меня с матраса и потыкала носом в зеркало. — Посмотри на себя!
Блин!
Я не смотрела на себя с тех пор, как бросила взгляд в окно кухни и у меня дыхание сперло, когда я воззрилась на грязный, тощий, вонючий скелет, в который я превратилась.
И тогда я начала плакать. Я плакала не потому, что была похожа на чучело — это быстро исправит мыло, душ и чистая одежда. Я плакала потому, что я позволила себе пасть так ненормально низко. Я стояла на низшей ступени эволюции женщины. И… Лен!
Лен, с которым я встречалась по тем же причинам, по которым я в прошлом году отвергла Скотти:
— мне есть чем заняться теперь по воскресеньям, когда нет Хоуп;
— у меня есть парень, как у любой нормальной гетеросексуальной девушки;
— у меня появился потрясающий выход для сексуального напряжения, которое росло годами.
Как я позволила себе влипнуть в отношения, которых не хотела?
— Как я позволила себе? — вслух простонала я, хлюпая носом.
— Всякое бывает, — вздохнул Пепе, протягивая мне платок.
Я высморкалась и вспомнила, что Пепе пришел ко мне в гости первый раз. Он был кем-то бо́льшим, нежели просто чуточку прибабахнутым французским другом. Он был настоящим другом. Другом, которому я нравилась…
— О господи, — вскричала я, — прости, что отвергла тебя!
Пепе бросил быстрый взгляд на Бриджит.
— Все в ажуре, ma belle, я вернулся.
— И вот что тебе нужно сделать, — сказала Бриджит.
Они начали говорить, что понедельник — это отличный день для того, чтобы преобразиться из отшельника в отличника, потому что Скотти, Лена и Мэнды в этот день не будет. Очевидно, Скотти хорошенько налимонил задницу Лену, когда узнал, что тот ухлестывает за Мэндой, и заполучил отстранение от занятий на две недели. После того как Скотти увели в кабинет директора, побитый Лен вломился туда следом и отвесил обидчику мстительный хук справа. Тоже две недели блокады. А потом Мэнда нашла Скотти и напинала в мешочек с бобами. И опять две недели домашнего ареста.
— И поделом Лену, если он не попадет в Корнуэлл, — заявила Бриджит.
— Ха! — гоготнул Пепе.
— Гм, — я думала о чем-то более общем. — Мне кажется, что Лен не занимался со мной сексом, потому что он гей.
Пепе с Бриджит нервно переглянулись, не зная, как на это реагировать.
— Вы знаете, у меня пунктик насчет гомосексуалистов.
Теперь они заулыбались. Я подала признаки жизни.
— Возвращайся, — прогудел Пепе. — Мы скучаем по твоей физиономии.
— По этой физиономии скучать невозможно, — улыбнулась я.
— Ну не по этой, а по ее неиспорченной версии, — сказала Бриджит.
— Ты не можешь прятаться вечно, — добавил Пепе.
Меня это тронуло, правда. Пепе и Бриджит заботились обо мне, как могла бы заботиться Хоуп.
— Хорошо, — пообещала я.
Но я должна кое-что сделать в первую очередь. После того как приму душ.
Двадцать четвертое февраля
В ту долю секунды, в которую я переступила порог «Серебряных лугов», я поняла, что мой жуткий День святого Валентина уже стал достоянием местной престарелой общественности. Меня встретили сочувственные перешептывания и взгляды, нацеленные на меня пальцы и беззубые улыбки.
Я нашла Глэдди в комнате отдыха, как всегда. Единственная разница в том, что как только я вошла, все, кроме Глэдди и Мо, подхватились и слиняли, словно боялись, что могут подцепить от меня заразу поражения.
— Расслабься, красоооотка, — пропела Глэдди.
— Хочешь, я преподам ему урок? — грозно вопросил Мо, поднимая артритную руку.
— Нет, — ответила я. — Хватит уже. Я хочу только избежать всех этих ссор, драк и отстранений от занятий.
— А ты взгляни с другой стороны, Джей Ди, — проговорила Глэдди. — В море полно рыбы. И первая твоя рыба — не последняя.
Глэдди нежно похлопала Мо по руке, и он улыбнулся, словно она была самая первая красотка в мире, даже со своими девяностолетними морщинами, с размазанной губной помадой, в красном берете, фиолетовой кофте и синих штанах. Может быть, это было умышленно? Красный и синий дают фиолетовый. Я хотела спросить об этом, как вдруг позади раздался его голос:
— Привет.
— Тутти-Флюти! Рада видеть тебя!
— Привет, — повторил он. — Привет, Джессика.
— Привет, — ответила я, не глядя на него.
— Можем поговорить?
Я кивнула. Повернувшись, я увидела его ноги. Те же старые кроссовки с дырочкой на большом пальце. В таком состоянии я не могла заставить себя взглянуть ему в глаза. Я последовала за ним в пустую библиотеку. Камин не горел, в комнате было холодно и темно, пахло будто бы сырой бумагой. Я села в кожаное кресло, он сел напротив, на приступку у камина. На нем была футболка с надписью: ВОЗВРАЩАЕМСЯ ДОМОЙ. Буквы побледнели и истерлись. Я упустила шанс почувствовать их мягкость кончиками пальцев.
— Прости меня.
— За что? Ты не кидал меня в День святого Валентина, чтобы трахнуть другую. — Это прозвучало вовсе не так непринужденно, как мне бы хотелось. И как только я сказала «трахнуть», я почувствовала себя отвратительно. Мне не хотелось выражаться в доме для престарелых — многие из них ходят туда-сюда, подслушивают и прочее. Вроде как в церкви.
— Он не тр… — Маркус вовремя остановился. — Он не занимается с ней сексом.
Я недоверчиво хмыкнула.
— Нет, правда, — он склонился ко мне, балансируя на цыпочках. — Нет. У него и намерения такого не было. Очевидно, Мэнда поняла, что устала от столь частого использования своих женских чар, и ей захотелось испытать прелесть сексуального воздержания.
— Она что, хочет возродиться девственницей?
— Вероятно.
— Дерьмо.
— Типа того, — согласился он.
— Что ж, я надеюсь, что они счастливы, не занимаясь сексом друг с другом. Но я одного не понимаю — почему ради этого он порвал со мной?
Чем больше я об этом говорила, тем меньше смысла было в этом. Маркус знал, что спорить со мной бесполезно, пока я не закончу мысль, так что он просто покачивался вперед-назад, сидя на корточках.
— Почему бы ему не воздерживаться с нами обеими?
Он пожал плечами.
— Почему ты свел нас вместе тогда?
Он близко склонился ко мне и положил руку на колено. И как тогда, когда он в первый раз коснулся моего плеча в кабинете медсестры, перед тем как я пописала с баночку, меня шибануло электрическим разрядом, переполнившим тело изумительными ощущениями.
Но, в отличие от того первого раза, в этом его жесте была искренность, а не греховные побуждения.