Пепе откомментировал мое преображение так:
— Черт побери! Tue s belle! (Да ты красотка!)
— Vreiment? (Правда?)
— J’aime une fille avec un peu de jonque dans le tronc. (Мне нравится девушка с кой-чем в кильватере.)
— Comment?! (Что?!)
— J’ai dit, «J'aime une fille avec un peu de jonque dans le tronc». (Я сказал: «Мне нравится девушка с кой-чем в кильватере».)
— Il у a un probleme avec ta traduction. (У тебя проблемы с переводом.)
— J’aime une fille avec un booty. (Мне нравится девушка с задницей.)
— Oh. Je le recous maintenant. (О. Понятно.)
— Oh, tu l’as recu! (О, понятливая какая!)
«Кой-что в кильватере» — должно быть, причина того, что Пепе влюблен в Бриджит, которая располагала задницей и прочими атрибутами аж с седьмого класса. У меня это заняло восемнадцать лет, но я наконец-то напоминаю девушку, может быть, лет на пять моложе, чем я есть, однако уже кое-что. Когда я смотрю в зеркало, мне нравится то, что я там вижу.
К сожалению, мне не удалось проскользнуть мимо бдительного ока матери.
— Ты не можешь пойти в таком виде.
— Почему это?
— Потому что это чаепитие, Джесси, — сказала мать, — а не пивная вечеринка.
— Но послушай, — попыталась возразить я, поднимая ногу, — я же не в кроссовках.
— Ты поднимешься и переоденешься во что-нибудь более подходящее.
— Мааааааам, — заныла я. — Я думала, это вполне подойдет.
Мать зашагала наверх и устроила шухер в моем шкафу.
— Нет, нет, нет, нет, — говорила она, перебирая вешалки, пока не добралась до тайных глубин гардероба, где висели шмотки, которые я не надену никогда в жизни.
— Мам, — сказала я, — там ничего н…
— Вот это просто прелесть! — сказала она, вытаскивая один из нарядов, доставшихся мне от Бетани: темно-серый костюм в пластиковом чехле.
— Ни за что! — взвизгнула я. Меня до чертиков напугала перспектива быть похожей на клерка с Уолл-стрит. Неработающая домохозяйка, которая периодически подрабатывает на Уолл-стрит.
— Джесси, — сказала мама. — Это же от Барни. Очень дорогой и великолепно сшитый костюм. Тебе повезло, что сестре не подошел этот цвет. — Она хмыкнула. — Забавно.
Ничего забавного.
— С ее стороны было очень мило подарить его тебе, и поскольку ты немного поправилась, он должен сидеть как влитой.
— У меня уже есть стипендия, мам, — возмутилась я. — Я не понимаю, почему должна одеваться так, чтобы произвести впечатление.
И тут моя мать пустилась в воспоминания о том, как устраиваются чаепития в доме мисс Сьюзен Петрон, блестящей выпускницы Пьедмонта 1986 года. Теперь она — преуспевающий адвокат, и если я не поступлю в Пьедмонт, она сможет наилучшим образом помочь мне устроиться на работу, и бла-бла-бла.
— Второго шанса произвести первое впечатление не бывает.
Мне нравится, когда моя мама изрекает коммерческие истины.
— Мам?
— Да?
Еще одна прекрасная возможность исповедаться насчет Колумбии.
— Ничего.
Верно. Я сдалась и напялила этот колючий, тесный до боли костюм. Сдрейфила.
— Ты выглядишь настоящим профессионалом, — сказала мама, оглядывая меня.
Да уж, очень важно выглядеть профессионалом, когда единственная работа, обозначенная в резюме, это подавать жирные закуски и пиво упитанным кретинам в забегаловке «Уолли Ди» на побережье. Господь наш Иисус. И как я позволила себе вляпаться во все это?
Мы приехали в Ошенхед, классический американский кукольный городок на самом побережье, ничего особенного. Мисс Сьюзен Петрон жила в одном из огромных домов с окнами от пола до потолка, откуда открывался великолепный вид на кремовый песок и пенный прибой. Частный пляж, никаких окурков, пивных банок и оберток от мороженого.
Не приходится и говорить, какое впечатление это произвело на мою маму.
— Представляешь, сколько это стоит? — спросила она. — По меньшей мере, три миллиона.
Также не приходится говорить, что я единственная как дура вырядилась в костюм. Все в комнате были одеты в легкие цветастые платья пастельных тонов, одна я — как лесбиянка на масленичном карнавале. Поэтому я решила вести себя совершенно не по-лесбийски.
— А почему здесь нет мальчиков? — нарочито громко спросила я.
— Это чаепитие для девочек из колледжа Вестлейк при Пьедмонтском университете, — ответила мисс Сьюзен Петрон, высокая тощая женщина с тщательно уложенными волосами, изящными украшениями и высокомерной манерой держаться.
— Но в Пьедмонте обучение совместное…
— Действительно, — оборвала мисс Сьюзен Петрон весьма авторитетным тоном, словно в суде. — Однако одно из величайших преимуществ Пьедмонта — система раздельного проживания, предоставляющая все плюсы роста и развития в исключительно женском окружении.
— О, — отозвалась я, слабо припоминая, что нечто подобное читала в их брошюрке в прошлом году. Сейчас, когда я была сыта по горло мужчинами, такая тема была очень к месту.
— Собираемся в круг, леди, — объявила она, — и я объясню вам все преимущества раздельного проживания — одного из самых малоизученных компонентов обучения в Пьедмонтском университете.
В течение следующего получаса она распиналась о том, что в кампусе Пьедмонта лица разного пола живут раздельно, словно в летнем лагере, когда мальчики с девочками обитали на разных берегах озера — мальчики из Пьедмонтского колледжа, девочки из Вестлейка. У них разные общежития, студенческие советы, но обучение тем не менее совместное. Согласно мнению мисс Сьюзен Петрон, грандиозное преимущество раздельно-совместного проживания-обучения состоит в том, что женщины живут и работают без «давления патриархата».
Вот это точно смахивает на псевдофеминистское дерьмо, которое исповедует Мэнда. Я никогда не понимала девиц, которые верят в то, что единственный способ для женщины добиться чего-либо — это исключить мужчин из жизни. Не поймите меня неправильно, наличие У-хромосомного набора не означает полного дебилизма. Но как мы сможем оставить след в истории, если отвергнем половину населения Земли? Это как Пол Парлипиано говорил по поводу ЛПКУ: лучший способ изменить систему — это работать в ней. (Он должен гордиться мной! Меньше трех недель до Марша Змей! Йеххху!)
Самое странное, что в настойчивой пропаганде «разнополости» отчетливо звучало желание сделать эту концепцию основополагающей. Я не думаю, что это совпадение, что в сверкающей цветной брошюре Пьедмонта такая система упомянута чуть ли не как вторая по значимости. Я считаю, что популисты знают правду: если «однополость» — ваш конек, это замечательно. Но почему мальчики — или, что логичнее, девочки — должны ходить в школу, где двести менструаций синхронизированы до минуты? Кошмар!
Поэтому я ненавижу пиарщиков из Пьедмонта, которые лезут из кожи вон, чтобы всучить идею, которая кажется им единственно правильной — тем более что я почти купилась. Оказывается, мы так мало знаем о вузах, на которые возлагаем большие надежды. Я не могу поверить, что готова была подавать туда документы, пока не вмешался Пол Парлипиано. О Колумбийском университете я вряд ли знаю больше, но одно мне известно: он — диаметральная противоположность Пьедмонту, а это уже шаг в правильном направлении. Спасибо тебе, Гей Моей Мечты, за то, что помог мне избежать катастрофы. (Девятнадцать дней! Я в восторге! Я в таком восторге, что даже не осознаю, насколько патетично будет отметить в своем весеннем социальном календаре день, когда я выйду на марш протеста бок о бок с гомосексуалистами! Пока девчонки пляшут, я протестую!)
И еще один пунктик насчет колледжа — я хочу узнать все типы людей, включая — о ужас! — парней. В Колумбии (если я поступлю, о, пожалуйста, Боженька, пусть я поступлю) я буду пялиться на противоположный пол ежедневно, потому что даже ванные комнаты там — совместные. Я не понимаю, как Пьедмонту удается продвигать что-то кроме неестественных отношений между разнополыми людьми. Парни — лентяи. Они не собираются покидать свои комфортные общаги, чтобы преодолеть милю по мосту над озером и через лес для просмотра передач по телику. Нет, единственная причина, по которой они готовы пройти эту милю, состоит в том, что там их будут ублажать, пока они смотрят телевизор. Вообще-то такая система напоминает публичный дом — отличное учебное заведение для Мэнды, не так ли?
К слову о гнусных уродливых бабах…
— Посмотри, кто здесь! — весело сказала моя мать. — Вот так совпадение!
Называй-Меня-Шанталь. И ее мама.
Вот дерьмо!
Это было не совпадение. Это был знак. В любую секунду я ожидала появления Эшли — с ее носом-картошкой и несусветным занудством, с чайником в руке, грызущей безвкусное сухое пирожное.
— Может быть, мы снова станем соседками по комнате! — восторженно пискнула Называй-Меня-Шанталь.
Я огляделась. В комнате было полно возбужденных трещащих девиц. Это было безумие. Почему я здесь, одетая в идиотский ненавистный прикид, нацепившая маску дурацкого счастья для своей мамы и слушающая идиотские бредни Называй-Меня-Шанталь?
— Так это правда? — сказала я.
— Что — правда? — спросила меня Называй-Меня-Шанталь.
— Что психоз — один из симптомов запущенной стадии сифилиса, — прошептала я ей на ухо.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ты, должно быть, подцепила передающийся половым путем вирус, который пагубно влияет на мозг, иначе ты ни за что бы не решила, что я буду делить комнату с тобой.
Рожа Называй-Меня-Шанталь побагровела от ярости и напомнила мне в точности стоп-знак на дороге. Я была почти уверена, что мне сейчас предстоит схватка с 75 килограммами ее веса, но мне было лень предпринимать что-либо, чтобы ее избежать. Моя мать и миссис де Паскаль были настолько заняты болтовней о стипендии Пьедмонта, что даже не заметили возникшего между их дочерьми напряжения. Я схватила маму за руку и сказала, что нам пора идти.
— Но Джесси, дорогая, — простонала она, — мы же только приехали…
— Мы довольно долго пробыли тут, чтобы я поняла: я никогда в жизни не буду учиться с этими людьми в этом колледже! — отрезала я, продолжая тянуть ее к выходу.