Каждый пытается прекратить старые распри, наладить мир и заручиться хорошим отношением к себе, как будто две недели хорошего поведения искупают несколько лет полного бардака. Замечали, как люди ждут того момента, когда видят вас в последний раз, чтобы сказать вам что-то хорошее? Нигде это так ярко не выражено, как здесь и сейчас, когда одноклассники подписывали мне альбом.
Заметьте, как я брожу вокруг да около, вместо того чтобы написать о самой важной вещи в своей жизни. Это потому, что я не знаю, как к этому подступиться. Вот почему я рада, что Маркус не стал покупать этот альбом. Он сказал, что посмотрит мой, когда ему захочется вспомнить этих людей, но не думает, что это будет происходить так уж часто. Это избавило меня от тягостной необходимости писать ему что-то липко-сладкое, сентиментальное и пошлое.
А вот что он написал в моем альбоме:
Джессика,
я не могу ничего такого написать, чего не мог бы сказать тебе лично.
Навсегда,
Маркус.
Четырнадцатое июня
Сегодня, когда я вернулась домой от Маркуса, я поднялась наверх в свою ванную. Приняла душ. Вытерлась. Обмотала полотенцем волосы. Натянула шорты и майку с надписью: ВОЗВРАЩАЕМСЯ ДОМОЙ, которая все еще пахла им. Придирчиво рассмотрела мельчайшие царапинки на моем лице.
И все это я сделала перед тем, как сесть и написать о чувствах, которые я не могу выразить.
Я не могу писать о любви. Это еще тяжелее, чем писать о сексе.
Я обнаружила, что практически не могу обсуждать это с Хоуп по телефону, хотя должна была. Я должна была знать, что она ничего не имеет против. Я хотела, чтобы она поверила в Маркуса так же, как и я.
— Если бы я не хотела, чтобы вы были вместе, — сказала Хоуп, — я бы не ввязывалась во все это.
Отличное объяснение.
— А ты в порядке, ну… ты же теперь знаешь, что я больше не девственница?
Хоуп фыркнула в трубку:
— Это у тебя был комплекс девственности, а не у меня. Я-то рано или поздно это сделаю.
Так что я успокоилась насчет того, что мои отношения с Маркусом могут как-то встать между мной и Хоуп. Остались вещи, о которых я никому не расскажу. Как я не пошла на очередной школьный праздник, а вместо этого провела этот день с Маркусом. В его постели. Не весь день, конечно, но все утро перед приходом его родителей, и этого мне было вполне достаточно, иначе, боюсь, я превращусь в нимфоманку.
Но как бы счастлива я ни была, я все же не удержалась и задала вопрос, который мучил меня:
— Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь правду?
Маркус оперся на локоть, так, что наши глаза встретились.
— Я всегда говорил тебе правду о чем бы то ни было.
— Спорное заявление, — улыбнулась я.
— А что — не спорное? — подыграл он мне.
— Честный ответ на мой вопрос.
— Давай, спрашивай.
— Что насчет девушек?
Он зарылся лицом в мое плечо и застонал.
— Почему тебе так интересно об этом знать?
— А почему ты должен от меня это скрывать?
Его губы все еще касались моей шеи.
— Потому что мне не нравится об этом говорить.
— Почему? Потому что ты чувствуешь себя виноватым?
— Не совсем.
— Тогда почему?
— Я примирился со своими моральными падениями.
— Так, значит, ты не считаешь, что поступал неправильно? — Я была готова одеться и уйти в этот миг.
— Я просто не вижу смысла в самобичевании. Мне кажется, полезнее сосредоточиться на нужном тебе человеке, чем попрекать себя ошибками прошлого.
Вот оно. Я столько лет этого ждала. Хоуп, должно быть, простила его, теперь пришло мое время.
— Как ты не можешь чувствовать за собой вину, когда брат моей подруги — твой лучший друг — погиб по твоей глупости?
— Хиз… — он запнулся. — Хиз — не я. Я никогда не влипал в это дерьмо так глубоко.
— Правда?
— Да, — ответил он. — Я накуривался каждый день, принимал экстази, немного кислоты, чуть-чуть грибов. Не то чтобы это было здоровое питание, но я никогда не кололся. Никогда. Это просто не мое.
Я знала, что это правда.
— А почему ты чувствовал, что надо срочно что-то принять?
— Чтобы обострить чувства. Или впасть в радостное отупение. Зависело от дня и наркотика.
— Ты скучаешь по тому времени?
— Никогда, — ответил он.
— Правда? Никогда?
— Никогда, — повторил он. — Жизнь — интересная штука и без этого.
— Почему ты позволяешь людям думать, что ты плотно сидел на игле, хотя на самом деле нет?
— Потому что понял, что невозможно контролировать мысли других, поэтому проще абстрагироваться.
Верное наблюдение, как мне кажется. Если бы я жила с такими убеждениями, думаю, мне было бы легче.
Затем я задумалась. Если с наркотиками не прошло, так, может быть, общественное мнение право насчет девушек?
— Так вот, возвращаясь к моему вопросу…
— Джессика… — простонал он, кусая подушку.
— Сколько девушек? Или это тоже преувеличено?
Он широко ухмыльнулся, и я сделала вывод, что насчет девушек преувеличения не было ни на йоту.
— О господи.
Он взял меня за руку.
— Джессика, с тех пор как мы с тобой по-настоящему впервые заговорили — тогда, в машине у твоего дома, — ты единственная, кто хоть что-то значил для меня. Я не хочу обсуждать с тобой девушек, потому что ни одна из них ничего не значит для меня, как Лен ничего не значит для тебя сейчас. К счастью для нас, любовь не работает на основе «обслуживания в порядке поступления». Вспомни о Глэдди и Мо…
Он хотел сказать больше, и я поторопила:
— Что?
Я знала, что он хотел сказать. И мне надо было это услышать.
— Ты не первая девушка, с которой я сплю. Но впервые я чувствую, что не просто трахаюсь, что мы действительно занимаемся любовью, как бы банально это ни звучало.
Клише, как оно есть — то, что самец говорит обычно девушке, которую лишил девственности. Но сейчас я действительно хотела услышать эти слова. Мне нужно было их услышать, ибо я знала, что это правда. Я верила ему.
— Меня зацепило, что ты ждала так долго и выбрала… — Он снова запнулся и спрятал лицо у меня на животе, его руки обхватили мои бедра. — Это так много значит для меня — то, что ты выбрала меня, чтобы я стал твоим первым мужчиной.
Он передвинулся выше, пока наши тела не слились воедино, как живой, дышащий символ инь-янь.
— Я жалею, что была такой дурой.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы весь год могли бы быть вместе, — призналась я. — Подумай, сколько времени мы потеряли.
— Я говорил тебе об этом. Нет смысла сожалеть о прошлом.
— Но мы могли бы столько времени провести вместе…
— Джессика, — прервал он, нежно целуя меня в кончик носа. — Пройдя через все это, мы помогли друг другу стать теми, какими должны были стать.
— Но…
— Это произошло — запутанно и сложно, но произошло.
— Но…
— Джессика, мы были совершенны в своем несовершенстве.
— Но…
— И мы такие, какие есть.
Я прижалась губами к его макушке, чувствуя мягкость его волос. Я вдохнула его мягкий сладкий запах. Мне нужно было нечто большее, чем просто поцелуй, я хотела поглотить его целиком. Я хотела…
— Джессика Дарлинг.
— Маркус Флюти.
«Я хочу, чтобы ты был первым, вторым, третьим и последним», — подумала я.
А затем мы посмотрели друг на друга и начали смеяться. Мне нравилось то, как мы лежали рядом обнаженные и смеялись над тем фактом, что мы — это мы.
Вместе.
Целая вселенная как связанное единство.
Самадхи.
Пятнадцатое июня
Последний выпуск «Дна Пайнвилля».
ЧТО ЗА НИКТО ДУРАЧИЛ ВАС ВЕСЬ ГОД? ТЭРИН БЕЙКЕР, ВОТ КТО. УВИДИМСЯ НА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД В «КРИКЕ ЧАЙКИ».
Я позвонила Тэрин, чтобы поздравить ее с этим храбрым признанием.
— Помни, не издевайся над людьми только ради издевки, — сказала я. — Поначалу это забавно, но потом становится неприятным. И портит тебе карму.
— Да.
— Пытайся делать добро. Даже в такой клетке с крысами, которая называется школой.
— Попытаюсь, — сказала она. — Кто-то же должен продолжить твое дело.
Эта идея, разумеется, вызвала у меня смех. Особенно после всех потуг в этом году.
Я была готова положить трубку, когда Тэрин невинно изрекла:
— Ты и Маркус.
Я и Маркус. Я все еще не могла поверить в это, когда услышала.
— Вы теперь вместе?
— Да, — встревоженно сказала я и прошептала беззвучно: — Я и Маркус. Я и Маркус. Маркус и я.
— Долго же вы ждали.
— Да, — повторила я бездумно. — Да, долго.
Возникла задумчивая пауза, после которой она сказала:
— Не знаю, как я не замечала этого раньше.
И как только я услышала эти слова, я поняла, что она знала правду. Она знала, что я пописала в ту баночку из-под йогурта, чтобы прикрыть Маркуса. Но я совершенно точно знала, что наш секрет никогда не появится в дайджесте «Дна Пайнвилля», в «Крике чайки» и где бы то ни было еще — моя награда за то, что я была первой, кто выслушал Тэрин Бейкер, и обращалась с ней как с нормальным человеком, чем и завоевала ее доверие.
— Спасибо, Тэрин, — сказала я. — За все.
— Нет, Джесс, — с еле заметным смешком в голосе, таким неожиданным для нее, ответила она. — Тебе спасибо.
Двадцать первое июня
Это было так странно — встретить родителей Маркуса. Обычные родители, как у всех, просто сложно поверить, что кто-то вроде Маркуса вообще может иметь родителей. Более логично представить себе, что Маркус случился в результате лабораторного эксперимента, проведенного с целью посмотреть, что будет, если смешать улиток, плюшевые хвостики, искристый смех и виагру.