» (Polyb. III, 80). Замысел Полибия очень прост. Главный акцент историк делает на то, что Фламиний был искусным демагогом и бестолковым военачальником, не имеющим представления о ведении крупных армейских операций. Но мы знаем, что это было не так. Историк пишет о том, что консул боялся каких-то насмешек, однако Гай Фламиний не боялся ничего и никого, ни богов, ни людей. Это тоже было известно. Вывод напрашивается простой: рассказывая о деятельности Фламиния, Полибий сознательно лукавит и вводит читателя в заблуждение.
Теперь те же самые события, но уже в изображении Тита Ливия: «Консул Фламиний со времен его предыдущего консульства преисполнен был дерзостью: и сенат, и законы, и сами боги были ему нипочем. От природы он был человеком безрассудным, и судьба питала его опрометчивость успехами на войне и в гражданской деятельности. Было ясно: он станет действовать неистово и стремительно, не спрашивая совета ни у богов, ни у людей. Чтобы еще сильней подчинить этого консула власти его пороков, Пуниец начал дразнить его и выводить из себя: оставив неприятеля слева, он направился к Фезулам, идя серединой Этрурии, чтобы пограбить и чтобы консулу издали было видно, как враг опустошает страну, какие пожары устраивает, как избивает людей. Фламиний, который, даже видя, что враг ведет себя тихо, не усидел бы на месте, теперь, когда у него почти на глазах грабили и разоряли союзников, счел для себя позором, что Пуниец разгуливает посреди Италии и, не встречая сопротивления, пойдет прямо на Рим» (XXII, 3). Слова другие, а смысл одинаковый. С той лишь разницей, что Ливий ничего не пишет о заискивании консула перед «толпой» и его страхе перед «насмешками».
Предоставим слово Плутарху: «Когда Ганнибал вторгся в Италию, одержал первую победу при реке Треббии и двинулся через Этрурию, опустошая страну и приводя Рим в ужас и смятение, и одновременно распространились слухи о многих знамениях (не только о привычных римлянам громах и молниях, но и поразительных, дотоле не слыханных явлениях – рассказывали, будто щиты вдруг сами собой сделались влажными от крови, будто близ Антия жали кровавую жатву, будто сверху падали раскаленные, пылающие камни, а над Фалериями небо разверзлось, и оттуда посыпалось и рассеялось по земле множество табличек, на одной из которых было написано: «Марс потрясает оружием»), консула Гая Фламиния, от природы горячего и честолюбивого, гордившегося блестящим успехом, которого он перед тем совершенно неожиданно достиг, вступивши, несмотря на приказ сената и сопротивление товарища по должности, в бой с галлами и нанеся им поражение, – Гая Фламиния все это нимало не образумило» (Fab. Max. 2). Как видим, именно Плутарх наиболее лояльно из процитированных выше авторов относится к Гаю Фламинию. И это в какой-то степени закономерно, поскольку греку из Херонеи не было нужды очернять консула. Гай был второстепенным персонажем биографии Фабия Максима и своим безрассудным поведением лишь подчеркивал достоинства главного героя. Да, Фламиний был горяч и честолюбив и всего в жизни добивался сам, проявляя при этом железную волю и упорство. Но Плутарху и в голову не приходит осуждать римского полководца за эти качества.
Подведем итоги. Ганнибал узнал, что командующий римской армией Гай Фламиний – человек храбрый, горячий и скорый на решения. Тщательно проанализировав ситуацию, карфагенский полководец пришел к выводу о том, что его можно спровоцировать на сражение и благодаря этому разбить римские армии по очереди: сначала – легионы Фламиния, затем – легионы Гнея Сервилия Гемина. Составив план кампании, Ганнибал стал последовательно воплощать его в жизнь.
Карфагенская армия снялась с лагеря и выступила на юг. Беспрепятственно пройдя мимо Арретия и оставив в тылу легионы Фламиния, карфагеняне подвергли земли между городом Кортоной и Тразименским озером жесточайшему разорению. Жгли дома и разрушали деревни, вытаптывали поля и вырубали сады, угоняли скот и устраивали облавы на местных жителей. Пленников либо убивали на месте, либо отводили в лагерь, чтобы потом продать в рабство: всё зависело от того, в каком настроении находились пунийцы. В лагере Фламиния появились первые беженцы. Днем легионеры видели черный дым от многочисленных пожарищ, а по ночам стоявшие на валу часовые наблюдали бушующее на юге багровое зарево.
В шатре Фламиния собрался военный совет. Заложив руки за спину, консул медленно прохаживался вдоль выстроившихся в ряд трибунов и легатов, разъясняя им план предстоящей кампании. Да, противник совершил невозможное и сделал то, чего от него не ждали. Но это не значит, что надо сидеть сложа руки и ждать, когда он превратит близлежащие земли в дым и пепел. Чтобы прекратить этот ужас, достаточно просто выйти из лагеря и выступить в ту сторону, где находится карфагенская армия. Ганнибал, который распустил своих воинам по окрестностям в поисках добычи, будет вынужден отозвать их назад и собрать все силы в один кулак. Одного этого будет достаточно, чтобы прекратились грабежи и убийства мирного населения. К консулу Гнею Сервилию уже послан гонец, и вскоре Гемин прибудет со своими легионами. А как только армии объединятся, следует дать решительный бой Ганнибалу. Но пока долг Фламиния как консула заключается в том, чтобы спасти беззащитное население страны.
Не все военачальники были согласны с командующим, они приводили в ответ на его слова свои обоснованные возражения: «Подождем сотоварища и, объединив войска, будем действовать согласно и по общему плану, а пока с помощью конницы и легковооруженных союзников будем препятствовать повсюду разбредшимся наглым грабителям». Но консул решительно пресёк подобные речи: «Да, конечно, мы посидим под стенами Арретия: ведь здесь наше отечество и родной дом. Выпустим из своих рук Ганнибала; и он вконец разорит Италию, все сожжет и уничтожит, подойдет к стенам Рима, а мы не раньше снимемся с места, чем сенаторы позовут Фламиния из-под Арретия, как некогда Камилла из-под Вей» (Liv. XXII, 3). Гай не зря вспомнил Марка Фурия Камилла. Когда в 396 г. до н. э. римские легионы под командованием Камилла захватили этрусский город Вейи, против полководца было выдвинуто ложное обвинение, и он удалился в добровольное изгнание. Но когда спустя несколько лет Рим был захвачен галлами, сенаторы уговорили Марка Фурия вернуться и возглавить римскую армию. В данный момент Фламиний проецировал ситуацию на себя, поскольку прекрасно понимал, что «отцы отечества» сделают всё, лишь бы победу над врагом одержал не он, а Гемин. Просто в сенате ещё не до конца осознали весь масштаб нависшей над республикой опасности. Консул объявил, что военный совет окончен, и приказал выводить легионы из лагеря. Облачившись в доспехи, Фламиний вышел из шатра и ловко вскочил на коня, подведенного телохранителями. Но конь, чего-то испугавшись, резко шарахнулся в сторону, и командующий свалился на землю около статуи Юпитера Статора (Становителя). При падении Гай сильно стукнулся головой о землю, но шлем смягчил удар, и вскоре Фламиний вновь сидел на коне.
В это самое время к нему прибежал посыльный и доложил, что знаменосец не может вытащить из земли штандарт. Нервы консула и так были на пределе, поэтому он не выдержал и обругал легионера: «Ты не от сената с письмом? Мне запрещают сражение? Ступай, скажи, пусть выкопают знамя, если выдернуть его не дает страх, сковавший им руки» (Liv. XXII, 3). Посыльный убежал, а Фламиний, подождав некоторое время, решил сам съездить на место происшествия. Когда консул подъехал к группе стоявших кругом легионеров, то увидел, как посредине толпы знаменосец вяло выкапывает штандарт из земли. Направив коня в гущу людей, Фламиний подъехал к штандарту, схватил его крепкой рукой за древко, вырвал из земли и протянул воину. После чего обратился к легионерам с пламенной речью, призывая храбро сражаться за свою землю с дерзким врагом. Гай умел красиво говорить и смог воспламенить сердца воинов. Легионеры передавали слова консула товарищам, и вскоре в армии забыли обо всех дурных предзнаменованиях. Легионы хотели только одного – встречи с карфагенянами на поле боя. Фламиний воспользовался настроением подчиненных и поспешил выступить против Ганнибала. Легионеры восторженно приветствовали своего командующего, разражаясь радостными криками, когда он проезжал вдоль марширующей колонны. Уверенность римлян в победе передалась не только сопровождающим армию торговцам, но и многим местным жителям. В расчете на богатую добычу и пленников они прихватили цепи, кандалы, веревки, погрузили всё это на повозки и отправились следом за уходящими на юг легионами.
Пунийские разведчики, наблюдавшие за римским лагерем, доложили Ганнибалу о том, что армия Фламиния выступила в поход, и полководец понял, что противник проглотил приманку. Карфагенский командующий спешно отозвал пешие войска, грабившие близлежащие деревни, и стал быстро отступать в сторону Тразименского озера. Зато отряды конных нумидийцев, испанцев и галлов продолжали свирепствовать в окрестностях Кортоны, дымы пожарищ указывали Фламинию путь, по которому шла армия Ганнибала. Сын Гамилькара словно дразнил своего врага, предлагая ему продолжить преследование.
Проехав далеко вперед и тщательно осмотрев местность, Ганнибал увидел то, что давно искал. Около Тразименского озера дорога заметно сужалась, а за узким проходом между холмами лежала неширокая равнина, омываемая с одной стороны водами озера, а с другой стороны окаймленная предгорьями Кортонских гор. На выходе из долины, где находился труднодоступный холм, дорога снова сужалась, а затем вырывалась на простор и уходила в сторону Перузии[35]. Зная от лазутчиков, что вражеская армия приближается, Ганнибал стал готовиться к битве. Свой лагерь он разбил на холме, что возвышался на выходе из долины, оставив в нем часть ливийских копейщиков и иберийскую пехоту. У противоположного входа в ущелье полководец поместил всю конницу и галлов, укрыв их за холмами, а вдоль склонов гор по дуге разместил ливийцев, балеарских пращников и мобильные войска. Закончив приготовления к битве, Ганнибал удалился в свою палатку.