Вторая Пуническая война — страница 39 из 99

Цель визита была простой – напомнить молодому человеку о договоре, который заключил с республикой его дед. Не исключено, что римляне повели себя недостаточно почтительно по отношению к царю и тем самым спровоцировали его гнев. Иначе ничем другим не объяснишь ту злость, что внезапно обуяла Гиеронима и заставила перечислить все поражения союзников в Италии от карфагенской армии. Опешив от такой наглости, посланцы поинтересовались, кто распространяет такие слухи. Но Гиероним не растерялся, ткнул пальцем в стоящих у трона карфагенских уполномоченных и предложил римлянам их расспросить. Посланцы смутились, но не пожелали вступать в перепалку, а стали нудно говорить о том, что царю надо соблюдать старинный договор. Но Гиеронима понесло, и он задал квиритам вопрос о том, почему при слухах о смерти его деда римская эскадра устремилась к Сиракузам. Послы не моргнув глазом ответили, что союзники поспешили на помощь Гиерониму, поскольку хотели помочь ему удержать власть в государстве. Царь нахмурился и произнес многозначительные слова: «Пусть так, но дозвольте же, римляне, и мне перенести теперь свои надежды на карфагенян и тем обеспечить власть за собой» (Polyb. VII, 3). На этом прием был закончен, и римские послы удалились. Говорить было больше не о чем, всё и так стало предельно ясно. По свидетельству Полибия, именно с этого момента римляне стали смотреть на Гиеронима как на врага.

Это понимал и царь, а потому спешно отправил в Карфаген посольство. Вместе с доверенными лицами Гиеронима отправился и командующий пунийским флотом Ганнибал. В Карфагене посланцев приняли радушно и в оперативном порядке решили все вопросы. Согласно заключенному договору, Сицилия делилась на две части, граница должна была проходить по реке Гимере. Западная часть острова оставалась за пунийцами, восточная – за эллинами. Также карфагеняне обязались помогать Гиерониму войсками и флотом в грядущей войне с Римом. Полибий прямо пишет о том, что власти Карфагена были готовы на все, лишь бы заключить этот союз. Об этом свидетельствует тот факт, что, когда из Сиракуз прибыло ещё одно посольство и предъявило новые требования Гиеронима, правительство Карфагена с ними согласилось. А это говорит о том, что выполнять их на практике никто не собирался, поскольку потребовал правитель Сиракуз немало: власть над всей Сицилией и помощь карфагенян в завоевании острова. Взамен он обещал оказать содействие Ганнибалу в Италии. Поэтому возникает закономерный вопрос – что побудило Гиеронима изменить первоначальные договоренности с пунийцами?

Полибий пишет о том, что такие мысли появились у царя после бесед с Гиппократом и Эпикидом, которые сумели войти в доверие к молодому человеку. Два бравых ветерана настолько красочно и убедительно рассказали Гиерониму о походах и победах Ганнибала над римлянами и испанцами, что царь стал мечтать о лаврах полководца. И действительно, кому, как не ему, внуку великого Пирра, быть освободителем Сицилии от гнета сыновей волчицы! Заметив такие настроения у парня, братья стали их активно поддерживать. И как следствие, в Карфаген явилось второе посольство из Сиракуз, которое никто не воспринял всерьез. Тем не менее пунийцы немедленно начали подготовку к переправе войск на Сицилию.

Но и римляне не дремали, они постепенно наращивали своё военное присутствие на острове. Информацию по этому поводу приводит Тит Ливий: «Все чаще стали поговаривать о том, что в Сицилии идет война. Титу Отацилию велено было отправиться туда с флотом» (XXIV, 12). Произошло это уже после того, как в Риме прошли выборы, были распределены государственные должности и назначены провинции: «Претор Публий Корнелий Лентул получил в свое ведение Сицилию; Тит Отацилий – тот самый флот, который имел в прошлом году против карфагенян» (XXIV, 10). В дальнейшем историк вновь обратит на данный факт внимание: «В Сицилию в это же время отбыло два претора: Публий Корнелий командовать войском; Тит Отацилий – морскими силами (в его же ведении было побережье)» (XXIV, 12). Отацилий очень хорошо был знаком с будущим театром боевых действий, поскольку в 217 г. до н. э. в ранге претора управлял на Сицилии провинцией, а затем командовал флотом в Лилибее. В 213 г. до н. э. Лентул по-прежнему останется на острове, но уже в должности пропретора, сохранит свой пост и Тит Отацилий Красс. О том, что римляне усиливали свои воинские контингенты на Сицилии, сообщает и Плутарх: «Успехи Ганнибала внушали карфагенянам мысль снова завладеть этим островом, в особенности когда в Сиракузах начались волнения после смерти тиранна Иеронима. По той же причине и римляне еще раньше отправили туда войско во главе с Аппием» (13). Аппий Клавдий Пульхр в 215 г. до н. э. был наместником провинции Сицилия, как и Тит Отацилий, он хорошо понимал ситуацию в регионе. В этом отношении кадровая политика сената была очень продуманной.

Римская разведка также не сидела сложа руки, и вскоре на берегах Тибра стало известно обо всех действиях Гиеронима. Вновь в Сиракузы устремилось посольство квиритов, пытаясь отговорить царя от опрометчивых шагов. На приёме римской делегации Гиероним внимательно выслушал посланцев сената, после чего вопросил приближенных о том, что же делать дальше – остаться верным договору с Римом или заключить союз с Карфагеном? Многие молчали, и только уроженцы Балканской Греции стали дружно агитировать за то, чтобы сохранить дружбу с квиритами. Тогда слово взял Адранодор и пояснил, что в данный момент появилась уникальная возможность не только избавиться от римской зависимости, но овладеть всей Сицилией. Выслушав родственника, Гиероним поинтересовался мнением Гиппократа и Эпикида. Первым на правах старшего брата говорил Гиппократ, он полностью поддержал мнение Адранодора. В том же духе высказался и Эпикид. Царь выслушал мнение советников, после чего обратился к римлянам и с издевкой сказал, что он останется верен союзу с республикой в том случае, если квириты возвратят ему всё золото и дары, что получили от деда. И пусть отдадут назад весь хлеб, что поставлял им бесплатно Гиерон, а также признают власть его внука над всеми землями к востоку от реки Гимеры. Гиероним явно намекал на то, как незадолго до смерти его дед приказал отправить в Рим 200 000 модиев пшеницы и 100 000 ячменя. А сколько сицилийского зерна попало в римские амбары с того момента, как Гиерон заключил союз с квиритами!

Это было открытое оскорбление. Римляне выслушали слова царя и с достоинством удались, а Гиероним с придворными и военачальниками стали держать совет о том, какие меры надо принять в сложившейся ситуации. Разрыв с Римом был налицо, и все понимали, что квириты не оставят такие действия безнаказанными. Поэтому было решено готовиться к войне, собирать войска, стягивать отовсюду корабли и заготавливать необходимое снаряжение и припасы для армии. Узнав об этом, Аппий Клавдий спешно отправил донесение в Рим, где докладывал о том, что Сиракузы разорвали договор с Римом и вступили в союз с Карфагеном. Опасаясь вражеского нападения, претор привел в боевую готовность флот, поднял по тревоге войска и расположил их на границе провинции.

Несколько слов о личности Гиеронима. Я уже обращал внимание на то, что Тит Ливий всячески пытался очернить образ молодого царя и что это не соответствовало действительности. Да, Гиероним наделал немало ошибок, и поведение его не всегда соответствовало обстоятельствам, однако это не было свидетельством его особой кровожадности, а скорее определялось свойствами характера. «Легкомысленный от природы» – так характеризует последнего царя Сиракуз Полибий (VII, 4). При этом не будем забывать, что во главе государства Гиероним оказался, когда ему было всего 15 лет. Хотя один раз Ливий всё-таки проговорится и напишет о том, что внука Гиерона подданные всё-таки любили (XXIV, 21).

Странно, но Тит Ливий предпочел проигнорировать рассуждения Полибия относительно молодого царя. Возможно, историка римского не устроило то, как историк греческий высказался при этом о своих коллегах по ремеслу: «Они говорят то о знамениях, возвещавших сиракузянам вступление Гиеронима на престол, и о бедствиях сиракузян, то в высокопарных выражениях рисуют его жестокий нрав и его злодеяния, а в заключение изображают небывалые ужасы, сопутствующие его кончине, как будто ни Фаларид, ни Аполлодор и вообще ни один тиран не был жестокосерднее Гиеронима. Между тем он получил власть в детском возрасте, затем прожил не больше тринадцати месяцев и умер. Возможно, что за это время один-другой человек и был подвергнут им пытке, что был умерщвлен кое-кто из друзей его или иных сиракузян, но невероятны ни чрезвычайные беззакония, ни неслыханное нечестие его. Правда, нельзя не признать, что он был нрава крайне своевольного и необузданного, но его нельзя сравнивать ни с одним из вышеназванных тиранов. Впрочем, и удивляться тут нечему, мне кажется, историки отдельных событий при малозначительности и краткости предмета изложения самым недостатком содержания бывают вынуждены преувеличивать значение маловажных предметов, распространяться высокопарно о том, что и вовсе не заслуживает упоминания. Иные впадают в эту ошибку по глупости» (Polyb. VII, 7). Как говорится, не в бровь, а в глаз, поскольку именно Ливий очень любил рассказывать о разнообразных знамениях и скрывать действительно важные вещи за потоком пустословия. Но вернемся к Гиерониму.

Царь действовал быстро и решительно, собрав под свои знамена 17 000 пехотинцев и всадников. Гиппократ и Эпикид с передовым отрядом из 2000 воинов отправились выбивать из приграничных городов римские гарнизоны, а сам царь с главными силами расположился в Леонтинах. Там он ожидал вестей от своих стратегов.

Каждый день Гиероним в окружении телохранителей по узкой улочке спускался на агору. Однажды, когда царь проходил мимо одного из домов, неожиданно распахнулась дверь и выбежавшие вооруженные люди нанесли ему несколько ударов мечами. Телохранители не смогли прийти на помощь своему повелителю, поскольку один из них, Диномен, участвовавший в заговоре, сделал вид, что у него развязался на сандалии ремень, и задержал отряд. В предателя полетели копья, и он бросился спасаться бегством, но значения это уже не имело, поскольку Гиероним был убит. Окровавленное тело царя лежало на улице, и его приближенные не придумали ничего умнее, как разбежаться в разные стороны.