ы римлянин не испортил его работу. Пренебрегши повелением озверелого победителя, Архимед был убит и «кровью своею смешал чертежи своего искусства» (VIII, 7, 7). Если следовать Валерию Максиму, то получается, что Архимед сам виноват в своей гибели.
Свою версию излагает и Диодор Сицилийский. Когда римлянин схватил Архимеда, занимавшегося расчетами, то ученый, даже не взглянув на него, гневно воскликнул: «Прочь от моей диаграммы!» А когда увидел, кто же перед ним, громко крикнул: «Кто ни будь, быстро подайте одну из моих машин!» (Diod. XXVI, 18). После таких слов перепуганный насмерть легионер прикончил старика. Марцелл был сильно огорчён этим бессмысленным убийством и устроил Архимеду торжественные похороны, где присутствовали римские военачальники и местные аристократы. Что касается убийцы ученого, по мнению Диодора Сицилийского, ему отрубили голову. Вот все основные версии гибели Архимеда.
Если подходить к вопросу формально, то Марцелл, как командующий армией, несет полную ответственность за то, что произошло в Сиракузах. В том числе и за убийство Архимеда. Но если принять версию Валерия Максима, то на ситуацию можно взглянуть и по-другому. Впрочем, всё равно ничего хорошего из этого не получилось. То ли полководец не удосужился проконтролировать исполнение приказа, то ли ещё что пошло не так. Впрочем, в свете рассказа Ливия о легионерах, «бегавших повсюду и грабивших», судьба Архимеда не вызывает удивления.
Со временем имя легендарного ученого в Сиракузах забылось. Ничего удивительного в этом нет, поскольку при римских властях очень трудно было чтить память одного из руководителей обороны города от тех же римлян. Даже могила Архимеда оказалась заброшена. И первым, кто обратил на это внимание, был Марк Туллий Цицерон. Его рассказ очень интересен и поучителен: «Когда я был квестором, я отыскал в Сиракузах его могилу, со всех сторон заросшую терновником, словно изгородью, потому что сиракузяне совсем забыли о ней, словно ее и нет. Я знал несколько стишков, сочиненных для его надгробного памятника, где упоминается, что на вершине его поставлены шар и цилиндр. И вот, осматривая местность близ Акрагантских ворот, где очень много гробниц и могил, я приметил маленькую колонну, чуть-чуть возвышавшуюся из зарослей, на которой были очертания шара и цилиндра. Тотчас я сказал сиракузянам – со мной были первейшие граждане города, – что этого-то, видимо, я и ищу. Они послали косарей и расчистили место. Когда доступ к нему открылся, мы подошли к основанию памятника. Там была и надпись, но концы ее строчек стерлись от времени почти наполовину. Вот до какой степени славнейший, а некогда и ученейший греческий город позабыл памятник умнейшему из своих граждан: понадобился человек из Арпина, чтобы напомнить о нем» (Tusc. V, XXIII).
Эпопея Сиракуз закончилась. Но война на Сицилии продолжалась.
Овладев Сиракузами, Марцелл неожиданно столкнулся с очень серьезной проблемой – армии и жителям города грозил голод. Не исключено, что огромные запасы продовольствия, находившиеся в Сиракузах, были уничтожены во время взятия города, поскольку никакой информации о том, что осажденные голодали, в источниках нет. Марк Клавдий не знал, что предпринять, но положение спас его родственник Тит Отацилий. Бессменный командующий римским флотом на Сицилии совершил набег на африканское побережье и захватил в гавани города Утика 130 карфагенских барж, нагруженных зерном. После чего привел этот караван в Сиракузы. Как отметил Тит Ливий, «Не прибудь он так вовремя, и победители и побежденные погибли бы от голода» (XXV, 31).
В захваченном городе Марцелл принимал посольства от сицилийских городов. Падение Сиракуз резко изменило стратегическую ситуацию на острове, и это понимали все – от стратегов до рядовых граждан. Многие города, до этого державшие сторону карфагенян, были вынуждены менять внешнеполитический курс и возвращаться к союзу с Римом. Но Марк Клавдий поступил с ними очень жестко, по законам военного времени: «тем, кто сдался из страха после того, как Сиракузы были взяты, победитель диктовал законы как побежденным» (Liv. XXV, 40). Спорить с полководцем и что-то ему доказывать было бесполезно, поэтому сицилийские эллины склонились перед силой Рима. Зато города, сохранившие верность союзу с республикой, заслужили благоволение Марцелла, и он обращался с их представителями как с преданными союзниками.
Неожиданно война в Сицилии вышла на новый виток. Эпикид и Ганнон с остатками карфагенской армии заперлись в Акраганте и практически отказались от активных действий, когда на остров прибыл карфагенский военачальник Муттин. Чаша весов неожиданно качнулась в пользу пунийцев.
Муттин был ливофиникийцем. По свидетельству Диодора Сицилийского, ливофиникийцы – это народ, имеющий много городов вдоль африканского побережья, образовавшийся в результате браков местных жителей с карфагенянами (XX, 55). Об этом же пишет и Тит Ливий: «это был народ, происшедший из смешения пунийцев с африканцами» (XXI, 22). Муттин сражался под командованием Ганнибала, хорошо знал военное дело и был неплохим тактиком. На острове он оказался по приказу своего полководца, который посчитал необходимым прислать замену погибшему Гиппократу. Выбор оказался на редкость удачным. Но Ганнибал запоздал с этим решением, и когда Муттин прибыл на остров, Сиракузы уже пали. А ведь появись он под осажденным городом раньше, и тогда исход осады мог бы быть иным. По крайней мере, в пользу данного предположения свидетельствует весь последующий ход событий.
Обсудив положение дел с Ганноном и Эпикидом, Муттин возглавил отряд нумидийской конницы и стал совершать стремительные рейды по Сицилии. При этом он преследовал двоякую цель – нападал на римские отряды и оказывал поддержку союзникам Карфагена. Муттин действовал молниеносно, его всадники наносили римлянам жалящие удары и быстро отступали, если противник превосходил их числом. Внезапно появляясь там, где его не ждали, карфагенский военачальник привел коммуникации римлян в полное расстройство. Мало того, римские командиры стали опасаться передвигаться по острову небольшими отрядами. Муттин оказался блестящим мастером партизанской войны, и Марк Клавдий ничего не мог с ним сделать. Вся эта карусель привела к тому, что Эпикед и Ганнон рискнули вывести свои отряды за стены Акраганта. Узнав об этом, вновь заколебались ненадежные римские союзники на острове, а сицилийские греки воспряли духом. Ситуация грозила выйти из-под контроля Марцелла.
А Муттин продолжал наводить ужас на врагов. Окончательно осмелев, Ганнон и Эпикид выступили в поход и встали лагерем на достопамятной реке Гимере. Марцелл размер опасности оценил и повел легионы навстречу неприятелю. Приблизившись к противнику, полководец развернул войска в боевые порядки и стал ждать, что предпримут его оппоненты. Но время шло, а Ганнон и Эпикид продолжали оставаться на своем берегу. Желая избежать различных неожиданностей, Марк Клавдий выдвинул к реке караулы и сторожевые посты, а легионерам приказал строить лагерь. Но только он отдал эти распоряжения, как нумидийская конница Муттина перешла Гимеру и ударила по сторожевому охранению римлян.
Сотни нумидийцев, перейдя реку вброд, стремительно атаковали вражеские дозоры. На полном скаку лихие всадники забрасывали легионеров дротиками, нанося римлянам существенные потери, а воины Марцелла лишь укрывались за большими щитами, не смея сдвинуться с места. Марк Клавдий приказал легионерам занять места в строю и приготовиться к атаке, но римляне так и не успели прийти на помощь товарищам. Смертельный хоровод, который закружили нумидийцы вокруг сторожевых отрядов, своё дело сделал, не выдержав яростных атак вражеской кавалерии, легионеры побросали щиты и копья и обратились в бегство. За ними, как стая волков, устремились всадники Муттина. Равнина покрылась телами убитых римлян, и лишь увидев приближающиеся легионы, карфагенский военачальник приказал своим людям уходить за Гимеру. Поднимая тучи водяных брызг, нумидийцы перешли через реку и укрылись в своем лагере.
Марцеллу было над чем подумать, поскольку он никак не ожидал такой прыти от противника. Но главной проблемой римского командующего было то, что он ничего не мог противопоставить легковооруженной нумидийской коннице. Марк Клавдий понимал своё бессилие, но изменить ситуацию было выше его сил. Худшие опасения полководца подтвердились на следующий день, когда легионы были атакованы объединенными силами Ганнона, Эпикида и Муттина. Не выдержав удара вражеской пехоты по центру и массированных атак нумидийской конницы с флангов, легионы отступили в лагерь. Это был очень серьезный удар по престижу римлян и репутации Марцелла как полководца. А впереди предстояли новые бои.
Трудно сказать, чем бы всё закончилось, но, как оказалось, боги благоволили Марку Клавдию. Спасение пришло с той стороны, откуда он и не ждал. Мы не знаем, какая причина вызвала бунт среди нумидийских всадников, но накануне решающего столкновения карфагенские военачальники оказались лишены своей главной ударной силы. Муттин бросился успокаивать подчиненных и в какой-то степени в этом преуспел, тем не менее три сотни кавалеристов покинули лагерь и ушли в город Гераклею. Командир конницы отправился к Ганнону и Эпикиду и объяснил ситуацию. Лишиться такого количества всадников в разгар кампании было, по его мнению, непростительной ошибкой. Поэтому их необходимо вернуть. Поскольку, кроме своего непосредственно начальника, нумидийцы никого не будут слушать, то Муттину придется отправиться в Гераклею. Дело это опасное, но другого выхода просто нет. Что же касается Ганнона и Эпикида, то пусть они до его возвращения не вступают в бой с Марцеллом и любой ценой избегают сражения с римлянами. Без кавалерии у них не будет шансов устоять против легионов в открытом бою. Эпикид согласился с доводами Муттина, и тот уехал в Гераклею.
Но судьба продолжала улыбаться Марцеллу, на этот раз её орудием стал военачальник Ганнон. Как обычно бывает, люди бездарные всегда завидуют тем, кто талантливее их. Для Ганнона, чистокровного карфагенянина, было невыносимо видеть, как ливофиникиец Муттин успешно громит римлян на полях сражений и что именно с ним связывают свои надежды сицилийские греки. Называя в разговорах с Эпикидом начальника конницы не иначе, как «