Мало того, начались волнения среди «штрафных легионов», расквартированных на Сицилии. Воины были недовольны, что, несмотря на многочисленные обращения, Марцелл уехал в Рим, так и не улучшив их положения. Больше всего опальных легионеров раздражало то, что им было запрещено останавливаться на зимние квартиры в пределах городской черты. Протесты росли, но прибывший на место претор Марк Корнелий Цетег сумел погасить недовольство. После этого военачальник выступил в поход против отпавших городов и в очередной раз привел их под власть Рима. Как пишет Тит Ливий, исполняя волю сената, город Мургантию и окрестные земли Цетег передал испанцам для поселения (XXVI, 21). Среди них находился и Беллиген, тот самый, что уговорил Мерика открыть ворота Ахрадины. За свои заслуги перед Римом испанский солдат вспомогательных войск получил 400 югеров[59] земли.
В 210 г. до н. э. на остров прибыл консул Марк Валерий Левин. Левин был опытным военачальником, в течение нескольких лет он командовал сухопутными и морскими силами республики в Первой Македонской войне. Во время кампании на Балканах Марк Валерий сумел проявить себя и на дипломатическом поприще, сумев создать мощную коалицию против македонского базилевса Филиппа V. Консул блестяще разбирался во всех хитросплетениях политики балканских греков, и этот огромный опыт мог быть востребован при ведении дел с сицилийскими эллинами. Учитывая все эти факторы, Марк Валерий идеально подходил на должность командующего римскими войсками на Сицилии. Сенаторы проявили политическую мудрость, заставив Марцелла и Левина обменяться провинциями.
Первым делом консул озаботился ситуацией в Сиракузах. Разграбленный и частично разрушенный город погрузился в пучину смут и неурядиц, что делало ненадежными тылы римской армии на Сицилии. Поэтому, наводя порядок в Сиракузах, Левин держал в уме поход на Акрагант. А там творились удивительные вещи.
Муттин превзошел сам себя. Нумидийская конница под его командованием в буквальном смысле слова творила чудеса, лихие наездники безнаказанно разъезжали по всей Сицилии и нападали на союзников Рима. Римские командиры были бессильны остановить неуловимого карфагенского военачальника и только скрипели зубами от бессильной ярости. Власти на местах охватила паника, и никто не знал, что делать дальше, поскольку Муттин очень искусно обходил все расставленные ловушки. После каждого похода начальник конницы уводил своих людей в Акрагант, где они отдыхали и набирались сил, а через некоторое время вновь вел нумидийцев в рейд по землям римских союзников. Кавалеристы уважали своего бесстрашного командира, пользовавшегося среди подчиненных огромным влиянием. Все надежды карфагенский гарнизон Акраганта связывал с Муттином, и пока нумидийская конница под его командованием господствовала на полях Сицилии, римляне не могли приступить к осаде города.
В очередной раз всё погубил Ганнон. Бездарный военачальник и завистливый человек, он совсем потерял покой из-за успехов Муттина. Ганнона грызла зависть, он забросил обязанности командующего и целыми днями думал о том, как бы ему навредить своему удачливому сопернику. Даже победы Муттина над римлянами не радовали Ганнона, и он открыто желал ему поражения. Так ничего не придумав, карфагенский военачальник не выдержал и свой властью отстранил Муттина от командования кавалерий. А вместо него на эту должность назначил своего сына.
На этом всё и закончилось. Муттин был оскорблен до глубины души, так же как и его воины. Взвесив все «за» и «против», бывший командир конницы отправил к консулу доверенных лиц и предложил сдать Акрагант. С таким командующим, как Ганнон, Муттин не видел никаких перспектив продолжать войну. Он понял, к чему идет дело, и решил позаботиться о себе и своих людях, которым сообщил о намерении перейти на сторону римлян. Нумидийцы искренне ненавидели Ганнона и безоговорочно поддержали своего любимца. Судьба города была решена. Левин повел армию на Акрагант, и когда легионы подошли к городу, нумидийцы перебили стражу и распахнули ворота. Легионеры потоком хлынули в город, от топота тысяч ног загудела земля.
Услышав шум, Ганнон подумал, что это взбунтовались нумидийцы, позвал Эпикида и в сопровождении телохранителей отправился успокоить мятежников. Но едва он вышел на агору, как увидел бегущих навстречу воинов. Приглядевшись, Ганнон узнал римлян. Этого оказалось достаточно, чтобы военачальник подобрал полы плаща и бросился наутек, за ним побежали Эпикид и личная охрана. Беглецы выскочили к воротам, от которых начиналась дорога к морю, и устремились к побережью. Их никто не преследовал. В конце концов, Ганнону и Эпикиду удалось на небольшом корабле беспрепятственно покинуть Сицилию и добраться до Карфагена. Что же касается воинов гарнизона, то, оставшись без командующих, они не смогли организовать оборону и разбежались по Акраганту. Но Марк Валерий быстро оценил ситуацию и отправил легионеров занять все городские ворота. Там всех карфагенян и перебили.
Заняв Акрагант, консул стал вершить суд и расправу. В отличие от Сиракуз, отданных Марцеллом на разграбление армии, Левин действовал иначе. Свой гнев он обрушил на представителей городской верхушки, казнив одних и продав в рабство других. Всю добычу консул также продал, а деньги отправил в Рим, и это опять-таки отличает его подход к делу от того, что творил Марк Клавдий, заполонивший Вечный город трофейным добром.
По мнению Ливия, падение Акраганта радикально переломило ситуацию на острове в пользу квиритов. По свидетельству историка, двадцать городов предатели сдали римлянам, сорок сдалось добровольно и шесть пришлось брать приступом. А дальше писатель сообщает сведения о том, каким образом консул умиротворял Сицилию и как поступал с городами, где встали римские гарнизоны: «Их правителей и старейшин консул наградил или покарал, как они того заслужили; сицилийцев принудил бросить оружие и заняться земледелием, чтобы плодородный остров не только кормил свое население, но чтобы и в Риме, да и по всей Италии, жизнь стала дешевле; ведь так бывало уже много раз. Из Агафирны он увел в Италию беспорядочную толпу в четыре тысячи человек; это был всевозможный сброд: изгнанники, должники, много преступников, нарушивших законы своих государств. В Агафирне все они собрались случайно; но участь их была одинаковой – они кое-как перебивались, живя воровством и разбоем. Левин решил, что на острове, только что замиренном, еще не набравшемся сил, опасно оставлять этих людей, всегда что-то злоумышлявших, а в Регии они пригодятся: там подыскивают шайку разбойников, чтобы опустошать Бруттий» (Liv. XXVI, 40). Если называть вещи современным языком, то Марк Валерий сделал на острове зачистку и удалил оттуда нежелательных элементов.
Активная фаза войны на Сицилии закончилась.
Однако жизнь продолжалась. После окончания боевых действий положение дел на острове было плачевным, поскольку он оказался совершенно разорен войной. Многие города были разграблены, деревни сожжены, поля вытоптаны, масса населения перебита или уведена в плен. Но даже после того, как римляне захватили весь остров, бедствия местного населения не закончились. Теперь уже карфагеняне совершали набеги на южное побережье Сицилии, грабя и уничтожая поселения, уцелевшие после римского погрома. Отголоски этих грозных событий сохранились в труде Страбона: «Что касается остальных сторон Сицилии, то сторона, простирающаяся от Пахина до Лилибея, совершенно заброшена, хотя и сохраняет некоторые следы древних поселений, к числу которых принадлежала Камарина – колония сиракузян. Однако Акрагант (который был колонией жителей Гелы) и его якорная стоянка, а также Лилибей еще продолжают существовать. Так как эта область была особенно подвержена нападениям со стороны Карфагена, то бо́льшая ее часть была разрушена долгими и непрерывными войнами» (VI, II, 5).
Но время шло. Вновь отстраивались города, на месте сожженных деревень возводились новые, на полях былых сражений заколосилась пшеница, а вместо военных кораблей к берегам Сицилии устремились торговые суда. Жизнь вошла в прежнюю колею, с той разницей, что теперь сицилийские греки трудились на благо державного Рима и навсегда забыли о своей свободе. Богатствами Сицилии распоряжались совсем другие люди: «К чему говорить о всеми восхваляемом плодородии этой страны, которая, говорят, нисколько не уступает Италии. В отношении зерна, меда, шафрана и некоторых других продуктов Сицилия, можно сказать, даже превосходит ее. Благоприятствует этому и близкое расположение острова. Ведь остров этот является некоторым образом частью Италии и снабжает Рим всевозможными продуктами легко и без особого труда, как бы с италийских полей. И действительно, Сицилию называют житницей Рима, так как все продукты, за исключением немногих, потребляемых на месте, вывозятся туда. К числу предметов вывоза относятся не только плоды, но и рогатый скот, кожа, шерсть и т. п.» (Strab. VI, II, 7). Римские легионеры знали, за что сражались.
9. Боевые действия в Южной Италии
В 210 г. до н. э. Марцелл принял командование армией в Италии. К этому времени стратегическая ситуация стала медленно, но верно меняться в пользу римлян. Однако пунийцы пока не наблюдали признаков надвигающейся катастрофы: «Никогда за все время войны ни карфагеняне, ни римляне так не чувствовали, сколь переменчиво военное счастье – то страх, то надежда владели ими» (Liv. XXVI, 37). Другое дело, что карфагенское командование не знало, что делать дальше.
Действительно, отказавшись от похода на Рим после победы при Каннах, Ганнибал сам себя загнал в стратегический тупик, из которого не было выхода. Его ставка на то, что союзники бросят римлян на произвол судьбы, была бита. Мало того, карфагенский полководец оказался не в состоянии обеспечить защиту тем городам, которые перешли на его сторону. Ярким примером здесь была Капуя. Аппиан очень четко уловил суть момента, обратив внимание как на растерянность Ганнибала, так и на его неспособность что-либо изменить в лучшую сторону: «