Когда Гасдрубал, брат Ганнибала, не мог выбраться из горного прохода, так как выходы были осаждены, он вступил в переговоры с Клавдием Нероном и обязался, когда его выпустят, уйти из Испании. Затем он хитроумными переговорами об условиях выгадал несколько дней, в течение которых неукоснительно выводил войско частями по узким, а потому оставленным без внимания тропинкам, а затем он с оставшимися налегке ушел без труда» (Frontin. I, V, 19). Военная хитрость Гасдрубала удалась. Нерон же выдал желаемое за действительное и в итоге оказался обманут. Уж очень ему хотелось получить без боя всю Испанию!
Ситуация на Иберийском полуострове зашла в тупик: «Пока что испанские народы, отпавшие после поражения, не возвращались к римлянам, хотя и новые не отпадали» (Liv. XXVI, 18). И если карфагенян такое положение дел вполне устраивало, то римляне на проблему смотрели иначе. Сенаторы даже поменяли приоритеты: «В Риме после взятия Капуи и сенат и народ больше заботила уже Испания, чем Италия; полагали, что надо увеличить там войско и послать туда командующего» (Liv. XXVI, 18). Слухи о том, как Нерон упустил Гасдрубала, гуляли по Риму, и сенаторы пришли к выводу, что на Иберийский полуостров необходимо послать человека с полномочиями проконсула. Чрезвычайная ситуация требовала чрезвычайных мер, а Гай Клавдий был всего лишь пропретором.
Но когда стали подбирать кандидатуру на должность командующего испанскими легионами, появилась серьезная проблема. «Отцы отечества» перебрали великое множество военачальников, но так и не нашли достойного претендента. В итоге приняли компромиссное решение, чтобы проконсула для войны в Испании выбрало народное собрание. Однако и здесь возникли трудности, поскольку желающих возглавить легионы в Испании не оказалось. После гибели Сципионов многие военачальники испытывали страх перед карфагенскими полководцами, победившими римлян в далекой Иберии. Собравшиеся на Марсовом поле граждане растерялись и стали с настойчивостью поглядывать в ту сторону, где стояли сенаторы и первые должностные лица государства. Но «отцы отечества» отмалчивались и исподлобья поглядывали друг на друга. Никто не хотел ехать в Испанию. В это время молодой Публий Корнелий Сципион, сын погибшего в Испании Публия Сципиона, вышел вперед и объявил, что он готов принять командование над испанскими легионами. Толпа разразилась радостными криками и рукоплесканиями, поскольку именно этот человек, по её мнению, был способен одолеть карфагенян в Иберии. Выступив перед согражданами, Сципион пообещал отомстить за отца и дядю, и не просто покорить Иберию, а перенести войну в Африку и завоевать Карфаген.
Несмотря на молодые годы, Публий Корнелий был в городе известной личностью, причем интерес к своей персоне он старался подогреть различными слухами и сплетнями, которые сам же и распускал. Так следует из рассказа Тита Ливия: «Сципион был человеком удивительным не только по своим истинным достоинствам, но и по умению, с каким он с юности выставлял их напоказ. Он убедил толпу, что действует, повинуясь сновидениям и ниспосланным с неба знамениям, возможно, он сам был во власти суеверия, будто немедленно выполняются приказания и советы, данные оракулом. Он подготовлял людей к этой вере с того самого времени, как началась его политическая деятельность: когда он облекся в тогу взрослого, не проходило дня, чтобы он не пошел на Капитолий и не посидел в храме в одиночестве и безмолвии. Без этого он не брался ни за какое дело, ни общественное, ни частное. Всю жизнь хранил он этот обычай, с умыслом или невольно внушая людям веру в свое божественное происхождение. Потому-то и разошелся о нем тот же слух, что когда-то об Александре Великом (россказней о них обоих ходило достаточно): Сципион-де был зачат от огромного змея, и в спальне его матери очень часто видели призрак этого чудища, стремительно исчезавший при появлении людей. Сципион никогда не рассеивал веры в это диво: не отрицая его и открыто на нем не настаивая, он ловко укреплял веру в него. Множество таких рассказов – и правдивых, и вымышленных – породило чрезмерное восхищение этим юношей: разделяя его, государство и вручило незрелому юнцу такое трудное дело и такую власть» (XXVI, 19). Вне всякого сомнения, Сципион был очень хорошо знаком с историей жизни и походов Александра Великого, откуда и подчерпнул идею о змее в спальне родительницы. Именно македонский базилевс был непревзойдённым мастером информационной войны и самопиара, исключительно удачно используя это оружие против своих врагов. У царя можно было поучиться не только тактике и стратегии.
Сохранилось описание внешности легендарного полководца: «величавость была у Сципиона прирожденной, отпущенные волосы ему шли; щегольства в нем не было – облик его был обликом мужа и воина» (Liv. XXVIII, 35). Античные авторы на все лады расхваливают Сципиона, рисуя образ человека без страха и упрека, с ранней молодости только тем и озабоченного, как бы принести пользу государству. Хотя существует и иное мнение относительно того, какой образ жизни Публий Корнелий вел в юности. Рассказ Авла Гелия достаточно красноречив: «об этом Сципионе, неизвестно, справедливо или нет, однако ходили, когда он был юношей, довольно грязные слухи, и почти несомненно, что поэт Гней Невий о нем написал вот эти стихи:
Кто много подвигов свершил рукою славной,
И чьи дела досель живут, кому дивятся люди,
Того в одном плаще отец сам вывел от подружки.
Я уверен, что эти стихи и побудили Валерия Анциата высказать отличное от всех прочих писателей мнение о нравах Сципиона» (VII, 8). Римский историк Валерий Анциат, на которого ссылается Авл Гелий, жил в I веке до н. э. и написал большое сочинение под названием «Анналы». И вряд ли он стал бы приводить изначально лживую информацию о молодости Сципиона, основываясь только на стихах Невия. Анциата бы сразу уличили во лжи. Не исключено, что в Риме очень хорошо знали, как и где прошла юность Сципиона, но говорить и писать об этом было не принято. И только Анциат нарушил это негласное табу. Не всех такой подход устраивает, но я полагаю, что этой информации доверять можно, ведь гораздо естественнее, когда перед тобой человек со всеми своими достоинствами и недостатками, а не некий идеальный образ. Будущий победитель Ганнибала был личностью яркой и неординарной, но это не значит, что он не допускал в своей жизни ошибок и всегда совершал только исключительно правильные поступки.
Однако молодой Сципион не только предавался увеселениям, он успел отличиться и на военном поприще. Во время несчастливой для римлян битвы при Тицине он вытащил раненого отца из рукопашной схватки и тем самым спас его от карфагенского плена. А после разгрома при Каннах проявил железную волю и характер, сумев удержать своих товарищей от дезертирства из армии.
По свидетельству Тита Ливия (XXVI, 18) и Аппиана (VI, 18), Публию Корнелию на момент назначения командующим испанскими легионами исполнилось 24 года, по информации Полибия, ему было 27 лет (X, 6). Ещё один тонкий момент. Сципион получил назначение на испанский театр военных действий в ранге проконсула вопреки сложившимся традициям, до этого он занимал только скромную должность курульного эдила. Не был ни квестором, ни претором. Но в тот момент, когда Риму угрожала смертельная опасность, государственные мужи предпочли закрыть глаза на нарушение всех мыслимых и немыслимых процедур и вручить командование Сципиону.
Хотя не всё прошло так гладко, как хотелось бы Публию Корнелию, поскольку немало сенаторов посчитали его заявления о переносе войны в Африку опасными и легкомысленными. По Риму вновь поползли тревожные слухи и пошли различные толки, поэтому Сципион был вынужден ещё раз выступить перед согражданами и успокоить народ. А в завершение речи он указал на стоявших неподалеку «отцов отечества» и заявил, что «если кто из более старых хочет взять на себя это командование, то он охотно ему передаст его» (App. VI, 18). Воцарилось молчание, сенаторы отвели глаза, и всё осталось так, как есть.
Новый командующий отплыл из Остии в Испанию на тридцати квинквиремах, имея под командованием 10 000 пехотинцев и 1000 всадников. Флот проплыл вдоль побережья и бросил якоря в Эмпориях (XXV, 19), откуда Сципион по суше отправился в Таррагону. Заместитель Публия пропретор Марк Юний Силан принял командование над легионами Нерона, а сам Гай Клавдий покинул Иберийский полуостров и отправился в Италию. Нерон сильно досадовал на себя за то, что оказался таким глупцом и выпустил из ловушки Гасдрубала. Пропретор мог радикально переломить ситуацию в Иберии в пользу римлян, но не сумел этого сделать. Нерон облокотился на борт квадриремы и смотрел на удаляющийся испанский берег. Ему и в голову не приходило, что через несколько лет он исправит свою ошибку.
О Публии Корнелии Сципионе Африканском больше всего информации содержится в трудах Тита Ливия и Полибия. Но свидетельства этих авторов иногда противоречат друг другу, и поэтому возникает закономерный вопрос – кому из них отдать предпочтение. Дело в том, что Тит Ливий при написании своего эпического труда имел доступ в государственные архивы и мог использовать практически любые документы. У Полибия такой возможности не было, поскольку он находился в Риме в качестве заложника. Зато греческий историк находился в близких отношениях с представителями семей Сципионов и Эмилиев. Можно не сомневаться, что он знал все их семейные предания и мог пользоваться документами из личных архивов. Мало того, благодаря своим связям с римской элитой Полибий познакомился с людьми, лично знавшими победителя Ганнибала, и во время работы над «Всеобщей историей» частенько ссылался на их мнение. Например, Гая Лелия, ближайшего сподвижника великого полководца: «Никто не отрицает, что Публий был благожелателен и великодушен; но что он был проницателен и осторожен, что с напряженным вниманием следил за осуществлением задуманного плана, это может признать тот только, кто постоянно находился при нем и вблизи наблюдал его образ действий. Одним из таких людей был Гай Лелий; с юных лет и до самой смерти он участвовал во всех предприятиях Публия и знал все его планы. Он-то и сообщил нам такое представление об этом человеке, ибо речи его казались нам заслуживающими веры и соответствующими делам Публия