Я расплатился по счету и пошел в аэропорт. Там было множество рейсов во все страны мира, беги – не хочу. Я испытывал огромное искушение сбежать. Но куда бы ты ни делся, все равно себя ты возьмешь с собой. От себя не убежишь. Так что куда бы я ни делся, в конце концов все равно нужно вернуться.
Но если вернуться в своем нынешнем расколотом состоянии, мне придется вести двойную жизнь. Вести себя как ни в чем не бывало, так, как от меня ожидают. Думать, водить машину, разговаривать, вообще жить как раньше. Возвращение означало все вот это. Это означало, что мне придется делать это все и доказывать себе, что я могу делать все это, когда внутри я уже не тот.
Я подумал, что, возможно, я потерял что-то важнее руки. Для руки можно сделать протез, которым можно брать, хватать и вообще – выглядеть как обычный человек. Но если у тебя сломался внутренний стержень, как жить дальше?
Если я вернусь, мне придется попытаться.
Если я не смогу даже попытаться, зачем тогда возвращаться?
И после долгих одиноких раздумий я все же купил билет до Хитроу.
Я прилетел в полдень, позвонил в «Кэвендиш», попросил их передать мои извинения адмиралу и сказать, что прийти я не смогу, и взял такси до дому.
Внизу, в подъезде, на лестнице, на этаже все было как обычно – и все стало совершенно другим. Это я стал другим. Я вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь и вошел в квартиру.
Я предполагал, что там никого нет, но, еще не успев запереть дверь, услышал шорох в гостиной и вслед за этим голос Чико:
– Адмирал, это вы?
Я просто промолчал. Вскоре в дверях появилась его голова, а вслед за головой и весь Чико.
– Давно пора! – сказал он.
В целом Чико явно вздохнул с облегчением, увидев меня.
– Я ж тебе посылал телеграмму.
– Угу, конечно. Вон она, на полочке. «Уезжай из Ньюмаркета возвращайся домой меня несколько дней не будет позвоню». Что это за телеграмма такая? Отправлено из Хитроу, в ночь на пятницу. Ты что, каникулы себе устроил?
– Ага.
Я прошел мимо него в гостиную. В гостиной как раз все изменилось. Повсюду, на всех поверхностях, были разложены папки и бумаги, придавленные чашками и блюдцами со следами кофе.
– Ты же без зарядки уехал, – сказал Чико. – Ты ее всегда с собой брал, даже когда уезжал всего на одну ночь. И запасные аккумуляторы тоже все оставил. Ты же этой рукой шесть дней шевельнуть не мог.
– Давай кофейку попьем.
– Ни одежду не взял, ни бритву…
– Я в отеле жил. Там дают одноразовые станки, если тебе интересно. Это что тут за бардак?
– Полирольные письма.
– Что?
– Ну, знаешь, письма про полироль. Из-за которых у твоей жены неприятности.
– А-а-а…
Я тупо смотрел на эти письма.
– Слышь, – сказал Чико, – горячие бутерброды будешь? Жрать хочу – умираю.
– Да, спасибо большое.
Это ненастоящее. Все ненастоящее.
Чико ушел на кухню и принялся греметь посудой. Я достал из руки сдохший аккумулятор, вставил заряженный. Пальцы разжались и сжались, совсем как раньше. Оказывается, мне этого не хватало куда сильнее, чем я мог предположить.
Чико принес бутерброды. Он стал есть свой, я посмотрел на свой. «Наверно, надо поесть», – подумал я, но сил у меня не было.
Я услышал, как в замке провернулся ключ, потом из прихожей донесся голос моего тестя:
– В «Кэвендиш» он не пришел, но, по крайней мере, передал сообщение.
Он вошел в комнату. Я сидел спиной к двери и увидел, как Чико кивнул в мою сторону.
– Он вернулся, – сообщил Чико. – Собственной персоной.
– Привет, Чарлз, – сказал я.
Он смерил меня взглядом. Очень сдержанно, очень культурно.
– Знаешь, мы беспокоились.
Это был упрек.
– Мне очень жаль.
– Где же ты был? – спросил он.
Я понял, что не могу ему этого сказать. Потому что, если сказать где, придется сказать почему, а говорить об этом я был просто не в состоянии. Поэтому я промолчал.
– У Сида был приступ аллергии на лондонские стены! – жизнерадостно ухмыльнулся Чико. Он взглянул на часы. – Так, адмирал, раз уж вы здесь, пожалуй, поеду-ка я к себе в школу, поучу тамошних спиногрызов кидать бабушку через плечо. Кстати, Сид, пока я не уехал: на автоответчике – сообщения, штук пятьдесят. Два новых расследования, связанные со страховкой, и работа охранника. Лукас Уэйнрайт тебя ищет, четыре раза названивал. Розмари Каспар звонила, орала в трубку так, что я чуть не оглох. Короче, там все записано. Ну, пока. Я сюда еще вернусь.
Я чуть было не попросил его не уходить, но он уже убежал.
– Ты исхудал, – заметил Чарлз.
Еще бы. Я снова посмотрел на горячий бутерброд и подумал, что раз уж я вернулся, значит, наверное, придется и есть тоже…
– Хотите бутерброд? – спросил я.
Он бросил взгляд на стынущий квадратик:
– Нет, спасибо.
Мне тоже не хотелось. Я отодвинул тарелку и остался сидеть, глядя в пространство.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего.
– На той неделе в «Кэвендише» ты был как пружина, – сказал Чарлз. – В тебе бурлила жизнь. Глаза сверкали. А теперь? Посмотри на себя!
– Не надо, – попросил я. – Не надо на меня смотреть. Так что у вас там с письмами?
– Сид!
– Адмирал, – я занервничал и встал, стараясь уйти от его пристального взгляда, – оставьте меня в покое.
Он помолчал, поразмыслил.
– Ты вроде бы приторговывал на бирже. Ты разорился, да?
Я так удивился, что мне сделалось почти смешно.
– Нет, – ответил я.
Он сказал:
– Я уже видел тебя таким, неживым, когда ты лишился карьеры и потерял мою дочь. Что же ты потерял на этот раз, если не деньги? Что может быть так же плохо… или даже хуже?
Я знал ответ. Я узнал его в Париже, в стыде и мучениях. «Мужество!» – мысленно выкрикнул я всей душой, так громко, что испугался, как бы Чарлз не услышал моих мыслей.
Но он, кажется, ничего не услышал. Он по-прежнему ждал ответа.
Я сглотнул.
– Шесть дней, – ответил я ровным тоном. – Я потерял шесть дней. Давайте все же вернемся к Николасу Эйшу.
Чарлз покачал головой неодобрительно и разочарованно, но принялся рассказывать о том, чем он занимался:
– Вот эта толстая стопка – от людей с фамилиями на «М». Я их разложил в строгом алфавитном порядке и напечатал список. Мне показалось, что одной буквы может оказаться достаточно… ты меня слушаешь?
– Да.
– Я сходил с этим списком в «Кристис» и «Сотбис» и уговорил их оказать содействие. Но их список рассылки каталогов на букву «М» не совпадает с этим. И я обнаружил, что с этим сопоставлением могут возникнуть проблемы, потому что в наше время адреса на конвертах часто надписываются с помощью компьютера.
– Вы серьезно потрудились, – заметил я.
– Мы с Чико работали тут посменно, отвечали на звонки и пытались выяснить, куда же ты делся. Твоя машина стояла на месте, в гараже, и Чико говорил, что ты бы никогда по своей воле никуда не уехал без зарядного устройства для руки.
– Ну вот… уехал.
– Сид…
– Не надо, – сказал я. – Теперь нам нужно раздобыть списки подписчиков журналов и прочей периодики, имеющей дело с антикварной мебелью. Там тоже попробуем для начала посмотреть список фамилий на «М».
– Это же неподъемная работа, – с сомнением произнес Чарлз. – А потом, ну допустим, найдем мы этот список, и дальше что? Я имею в виду, вот человек из «Кристис» верно указал: даже если мы выясним, чей список рассылки был использован, что нам это даст? Ни в фирме, ни в журнале никто тебе не скажет, который из множества людей, имевших доступ к этому списку, и есть тот самый Николас Эйш, тем более что с ними он почти наверняка вел дела под другим именем.
– Угу, – кивнул я. – Но есть шанс, что он снова затеял такую же аферу где-то еще и по-прежнему использует тот же список. Ведь он забрал его с собой, когда уходил. Если мы сумеем выяснить, что это за список, мы можем попробовать обратиться к людям, которые в нем присутствуют, с фамилиями, начинающимися на буквы от «А» до «К» и от «П» до конца алфавита, и выяснить, не получали ли они в последнее время подобных писем. Потому что если да, на письмах будет адрес, куда высылать деньги. И там, по этому адресу, мы, возможно, найдем мистера Эйша.
Чарлз сложил губы трубочкой, будто собирался присвистнуть, но вместо этого вздохнул.
– Что ж, по крайней мере мозги у тебя не пострадали, – сказал он.
«Да боже мой, – подумал я, – я ж нарочно заставляю себя думать, чтобы отвернуться от пропасти. Я разбит в щепки… я никогда уже не буду прежним». С моими логическими, аналитическими способностями все было в порядке, но то, что зовется душой, болело и умирало.
– И еще этот полироль, – сказал я. В кармане у меня так и лежала бумажка, которую Чарлз дал мне неделю назад. Я достал ее и положил на стол. – Если список рассылки тесно связан с идеей особого полироля, значит для достижения наилучших результатов необходим полироль. Не так уж много частных лиц заказывают полироль ящиками в мелкой расфасовке в неподписанных банках и белых коробочках. Можно попросить фирму-производителя дать нам знать, если поступит новый заказ. Существует некая вероятность, что Эйш снова обратится в ту же фирму, пусть и не сразу. Он должен понимать, что это опасно… но, возможно, он дурак.
Я устало отвернулся. Подумал о виски. Пошел и налил себе внушительную порцию.
– Пьянствуешь? – осведомился из-за спины Чарлз самым оскорбительным тоном, на какой был способен.
– Нет, – процедил я сквозь зубы.
Я всю неделю не пил ничего, кроме воды и кофе.
– Ты впервые в жизни ушел в запой?
Я оставил стакан нетронутым на подносе для напитков и развернулся. Чарлз смотрел холодно и недобро – совсем как в те времена, когда мы встретились впервые.
– Хватит чушь пороть! – бросил я.
Он чуть приподнял голову.
– Есть контакт! – насмешливо заметил он. – Смотрю, твоя гордость никуда не делась.
Я поджал губы, развернулся к нему спиной и принялся вливать в себя виски. Через некоторое время я заставил себя расслабить кое-какие зажатые мышцы и сказал: