– А к навигации это какое-то отношение имеет? – спросил я.
Она сосредоточилась. Мне нравилось, как у нее вытягивается лицо, когда она соображает. «Хорошие мозги под красивой прической», – подумал я.
– Это странно, – сказала наконец Луиза, – но мне кажется, что, возможно, это имеет какое-то отношение к тому, какой вес может поднять аэростат.
– Воздушный шар? – переспросил я, поразмыслив.
– Все зависит от того, что такое двадцать две целых двадцать четыре тысячных, – сказала она. – Это у нас константа. А значит, – добавила она, – это некое свойство того, к чему относится уравнение.
– Мне легче сказать, кто выиграет скачку в три тридцать.
Она бросила взгляд на часы:
– Уже поздно, она закончилась три часа назад.
– Ну, завтра тоже будет скачка в это время.
Она откинулась на спинку кресла и протянула мне книгу.
– Не думаю, что это пригодится, – сказала она, – просто вы искали хоть что-нибудь, что осталось от Никки.
– Может, и пригодится. Никогда не знаешь.
– Но к чему?
– Это книга Джона Викинга. Возможно, Джон Викинг знает Никки Эйша.
– Но… но ведь вы-то не знаете Джона Викинга!
– Не знаю, – сказал я, – но он интересуется воздухоплаванием. А я знаю одного человека, который тоже интересуется воздухоплаванием. Могу поручиться, что мир воздухоплавателей очень тесен, так же как и мир скачек.
Она посмотрела на кипы писем, посмотрела на книгу. И медленно произнесла:
– Подозреваю, вы его найдете, так или иначе.
Я отвел взгляд в сторону.
– Дженни говорит, вы никогда не сдаетесь.
Я слабо улыбнулся:
– Именно так и говорит?
– Да нет. – я по голосу понял, что она тоже улыбается. – Она говорит, вы упрямый, эгоистичный и всегда добиваетесь своего.
– Ну, примерно то же самое. – Я хлопнул ладонью по книге. – Можно я оставлю это себе?
– Конечно.
– Спасибо.
Мы смотрели друг на друга, как смотрят не старые еще люди, когда эти люди мужчина и женщина и сидят в тихой квартире вечером в апреле.
Луиза поняла, о чем я думаю, и ответила на незаданный вопрос.
– Как-нибудь в другой раз, – сухо сказала она.
– Вы еще долго будете жить у Дженни?
– А почему вы спрашиваете?
– Ну-у…
– Она говорит, вы жесткий, как кремень. Она говорит, по сравнению с вами сталь соломинка.
Я подумал об ужасе, об отчаянии, об отвращении к себе. И покачал головой.
– Лично я вижу, – медленно произнесла она, – человека, который выглядит больным, но старается быть вежливым с гостьей, которая явилась некстати.
– Вы кстати, – сказал я. – И со мной все в порядке.
Однако Луиза встала, и я тоже встал вслед за ней.
– Надеюсь, вы любите свою тетю? – спросил я.
– Обожаю!
И она усмехнулась невозмутимой, слегка ироничной усмешкой – в которой, однако, проглядывало удивление.
– Ну, пока… Сид.
– Пока, Луиза.
Когда Луиза ушла, я включил пару настольных ламп, чтобы разогнать собирающиеся сумерки, налил себе виски, посмотрел на гирлянду бледных сосисок в холодильнике и варить их не стал.
«Больше никто не придет», – подумал я. Все они по-своему разгоняли обступившие меня тени, особенно Луиза. Из настоящих людей больше не придет никто, но он будет здесь, со мной, так же как был в Париже… Тревор Динсгейт. Он останется здесь, неумолимо напоминая о том, что хотелось забыть.
Через некоторое время я вылез из брюк и рубашки, накинул короткий синий халат и отцепил руку. В этот раз снимать ее было в самом деле больно. Впрочем, по сравнению со всем остальным это не считается.
Я вернулся в гостиную, чтобы хоть как-то разгрести весь этот бардак, но хаос был слишком необъятен, я не знал, за что взяться, поэтому просто застыл, глядя на него и сжимая свою слабую увечную руку сильной, целой, подвижной правой рукой – я часто так делал, чтобы почувствовать себя уверенней, – и думал о том, какое увечье страшнее: ампутация части тела или души.
Унижение, отверженность, беспомощность, поражение…
«Неужели, – уныло думал я, – неужели после стольких лет я все-таки уступлю страху?!»
Глава 9
Лукас Уэйнрайт позвонил на следующее утро, когда я ставил чашки в посудомойку.
– Ну как, – спросил он самым командорским тоном, – дело продвигается?
– Боюсь, что я потерял все выписки, – виновато сказал я. – Придется все делать заново.
– Ради всего святого!
Он был не в восторге. Я не стал ему говорить, что потерял выписки потому, что меня огрели по голове и большой бурый конверт полетел в канаву.
– Тогда приезжай прямо сейчас. Эдди не будет до обеда.
Я медленно, рассеянно закончил уборку, не переставая думать о Лукасе Уэйнрайте и о том, что бы он мог сделать для меня, если бы захотел. Потом я сел за стол и написал все, что мне нужно. Потом прочел написанное, посмотрел на собственные пальцы, сжимавшие ручку, и содрогнулся. Потом сложил бумагу, спрятал ее в карман и поехал на Портмен-сквер, решив все-таки не отдавать это Лукасу.
Папки лежали наготове у него в кабинете, я сел за тот же стол, что и раньше, и заново переписал все необходимое.
– Но ведь ты же с этим тянуть не будешь, а, Сид?
– Первое на очереди, – сказал я. – Прямо завтра и начну. Завтра после обеда поеду в Кент.
– Хорошо.
Пока я убирал новые выписки в свежий конверт, он встал и стоя ждал моего ухода – и не потому, что ему не терпелось выставить именно меня, просто такой уж он был человек. Нетерпеливый. Одно дело сделано, сразу беремся за следующее, нечего тянуть кота за хвост.
Я малодушно колебался и заговорил помимо собственной воли, еще не решив окончательно, стоит ли это делать.
– Командор… Помните, вы обещали заплатить мне за эту работу не деньгами, а помощью, если мне потребуется?
В ответ мне досталась сдержанная улыбка: прощание откладывалось.
– Помню, конечно. Однако работа-то еще не сделана. А какая помощь?
– Ну… да так, ничего особенного. Сущие пустяки.
Я достал бумажку и протянул Лукасу. И стал ждать, пока он прочитает короткую записку. У меня было такое чувство, словно я заложил мину и собираюсь на нее наступить.
– Ну почему бы и нет? – сказал он. – Если тебе нужно именно это. Но ты, часом, не затеваешь ли нечто, о чем нам следовало бы знать?
Я кивнул на бумажку:
– Если сделаете, то вы узнаете об этом одновременно со мной… – Ответ был уклончивый, но Лукас не стал вытягивать подробности. – Единственное, о чем я прошу, – ни в коем случае не упоминайте мое имя! Не говорите, что это моя идея, не говорите вообще никому. А то я… э-э-э… в общем, командор, это может стоить мне жизни. И я не шучу.
Он посмотрел на меня, на записку, снова на меня, нахмурился:
– Сид, это не то, из-за чего могут убить.
– А никогда не знаешь, пока тебя не убьют.
Он улыбнулся:
– Ну ладно. Я отправлю письмо от имени Жокей-клуба и всерьез приму твои слова о том, что это смертельно опасно. Устроит?
– Конечно устроит.
Мы обменялись рукопожатием, и я ушел из его кабинета с бурым конвертом. Выходя на Портмен-сквер, я столкнулся с входящим в здание Эдди Кейтом. Мы оба запнулись, как бывает в таких случаях. Одна надежда, что Эдди не заметил моего смятения оттого, что он явился раньше, чем собирался, и не заподозрил, что я, возможно, приближаю его падение.
– Привет, Эдди! – улыбнулся я, чувствуя себя предателем.
– Привет, Сид! – жизнерадостно ответил он. Его глаза весело сверкали на круглощекой физиономии. – Зачем явился? Что затеваешь?
Нормальный дружеский вопрос. Никакой подозрительности. Никакой дрожи в голосе.
– Так, крошки подбираю, – сказал я.
Эдди зычно хохотнул:
– Судя по тому, что я слышал, это мы за тобой крошки подбираем! Так ты у нас скоро всю работу отнимешь.
– Да куда уж мне!
– Ну, Сид, ты уж дорогу-то нам не перебегай.
Эдди по-прежнему улыбался, в его голосе – ни малейшей угрозы. Пышные волосы, большие усы, широкое мясистое лицо – все по-прежнему лучилось благодушием; только глаза на миг блеснули арктическим холодом, и я ни на миг не усомнился, что получил серьезное предупреждение.
– Ни за что, Эдди! – неискренне ответил я.
– Ну, пока, приятель, – сказал он, собираясь войти в здание: кивнул, широко улыбнулся и, как всегда, душевно хлопнул меня по плечу. – Береги себя!
– Вы тоже, Эдди, – сказал я в его удаляющуюся спину и с какой-то грустью добавил себе под нос: – Вы тоже…
Мне удалось благополучно донести свои заметки до дому, там пораскинул мозгами и позвонил своему знакомому из мира воздухоплавания.
Он сказал: мол, привет, рад тебя слышать, как насчет встретиться и пропустить по кружечке, и нет, про человека по имени «Джон Викинг» он слышит впервые. Я прочел ему уравнение и спросил, говорит ли ему что-нибудь эта формула. Он расхохотался и сказал, что, кажется, кто-то собрался лететь на аэростате на луну.
– Ну спасибочки! – съязвил я.
– Нет, Сид, серьезно. Это расчет максимальной высоты. Поищи тех, кто воздушными шарами занимается, это они вечно за рекордами гоняются: максимальная высота, максимальная дальность полета – вот это все.
Я спросил, знает ли он сам таких людей, но он ответил, что нет, извини, сам он больше по дирижаблям, и мы расстались, сговорившись непременно встретиться где-нибудь, когда-нибудь, как только выдастся свободный денек. Я принялся рассеянно листать телефонный справочник, в полной уверенности, что это бесполезно, и каково же было мое удивление, когда я увидел перед собой, черным по белому: «Воздушные шары-монгольфьеры», адрес в Лондоне и телефон.
Я дозвонился. Приятный мужской голос в трубке ответил, что, конечно, он знает Джона Викинга, кто же его не знает, псих первостепенный.
Псих?
Голос объяснил, что Джон Викинг склонен к рискованным выходкам, на какие ни один вменяемый воздухоплаватель никогда в жизни не решится. Голос сказал, что если я хочу с ним пообщаться, то он наверняка будет на гонках воздушных шаров в этот понедельник.