– Две тысячи футов… Малость рискованно, как бы в крыши не врезаться. Тут, внизу, ветер слабоват. Но если включить горелку, мы можем не успеть сесть вовремя… Нет, не буду включать.
«Тысяча футов в минуту – это одиннадцать-двенадцать миль в час…» – прикинул я. Вообще-то, я за много лет не раз врезался в землю на скорости вдвое большей… правда, не в плетеной корзинке и не там, где из земли растут кирпичные стены.
Нас несло вбок над городком, под ногами мелькали крыши. Снижение было стремительным.
– Три минуты, – бросил он.
Впереди снова обнаружилось море: оно окаймляло дальний конец городка, и в какой-то момент показалось, что именно туда-то мы и сядем. Однако Джон Викинг все рассчитал.
– Держитесь, – сказал он. – Посадка!
Он сильно дернул за красную веревку, ведущую наверх, к шару. Где-то вверху клапан, выпускающий наружу горячий воздух, раскрылся полностью, шар потерял подъемную силу, и окраина Истборна ринулась нам навстречу.
Мы зацепили коньки серых шиферных крыш, наискосок пересекли шоссе и лужайку и грохнулись на широкую забетонированную набережную в двадцати ярдах от полосы прибоя.
– Не выходить! Не выходить! – заорал Викинг. Корзина накренилась набок и поволоклась по бетону следом за полусдувшейся грудой шелка. – Без нашего веса он может улететь дальше!
Совет был излишним: я все равно застрял среди баллонов. Корзина еще несколько раз качнулась и подпрыгнула вместе со мной, Джон Викинг выругался, сильнее дернул за красную веревку и наконец выпустил достаточно воздуха, чтобы шар остановился.
Он посмотрел на часы, и его голубые глаза торжествующе вспыхнули.
– Успели! Пять двадцать девять! Вот это всем гонкам гонка! Лучшая гонка в моей жизни. А что вы делаете в следующую субботу?
В Эйнсфорд я вернулся поездом. На это ушла целая вечность. Чарлз подобрал меня на вокзале в Оксфорде незадолго до полуночи.
– Ты участвовал в гонках воздушных шаров… – повторял он, словно не веря своим ушам. – И как, понравилось?
– Очень!
– А машина твоя так и осталась в Хайлейн-парке?
– Ничего, пусть постоит до завтра. – я зевнул. – Кстати, у Николаса Эйша теперь есть имя. Его зовут Норрис Эббот. Инициалы те же, вот олух-то!
– Ты сообщишь в полицию?
– Сперва попробуем его отыскать.
Он взглянул на меня искоса:
– Вечером приехала Дженни, уже после того, как ты позвонил.
– Только не это!
– Я не знал, что она приедет.
Что ж, я ему поверил. Я надеялся, что она ляжет спать до того, как мы приедем, – но она не ложилась. Она сидела на золотистом парчовом диванчике в гостиной, и вид у нее был воинственный.
– Мне не нравится, что ты так сюда зачастил! – заявила она.
Моя очаровательная супруга всегда умела ткнуть в больное место.
– Сиду здесь всегда рады, – сдержанно заметил Чарлз.
– Брошенному мужу следует иметь гордость, а не подлизываться к бывшему тестю, который мирится с этим только потому, что жалеет его!
– Да ты ревнуешь? – удивился я.
Она вскочила. Я еще не видел, чтобы она так злилась.
– Да как ты смеешь! – воскликнула она. – Он всегда на твоей стороне! Он думает, ты весь такой замечательный! Он просто не знает тебя, как знаю я, – он не понимает, что ты просто упрямый прохиндей, что ты гадкий, что ты вечно считаешь себя правым!
– Я спать пошел, – сказал я.
– И трус еще вдобавок! – выпалила она. – Не любишь, когда тебе правду в глаза говорят, сразу сбегаешь!
– Спокойной ночи, Чарлз, – сказал я. – Спокойной ночи, Дженни. Приятных тебе снов, радость моя.
– Да ты! Ты!.. Сид, я тебя ненавижу!
Я спокойно вышел из гостиной и поднялся наверх, в спальню, которую привык считать своей, – я всегда ночевал тут, когда останавливался в Эйнсфорде.
«Тебе незачем меня ненавидеть, Дженни, – уныло подумал я. – Я сам себя ненавижу».
Утром Чарлз отвез меня в Уилтшир, чтобы забрать машину. Машина по-прежнему стояла там, где я ее оставил, только теперь вокруг простиралось несколько акров пустынного луга. Питера Рэммилиза было не видать, поджидающих в засаде громил – тоже. Все чисто, можно спокойно возвращаться в Лондон.
– Сид, – сказал Чарлз, когда я отпер дверцу машины, – ты не обращай внимания на Дженни.
– Хорошо.
– И в Эйнсфорд приезжай в любое время, когда захочешь.
Я кивнул.
– Я серьезно, Сид.
– Угу.
– Черт бы побрал эту Дженни! – взорвался он.
– Да нет. Она просто несчастна. Она… – Я помолчал. – Наверно, она нуждается в утешении. В плече, на котором можно выплакаться, и так далее.
– Не терплю слез, – сурово сказал Чарлз.
– Ну да.
Я вздохнул, сел в машину, помахал ему на прощание и покатил по кочковатому лугу к воротам. Дженни нуждается в помощи, но от меня ее не примет; и отец не сумеет ей помочь. Еще одна идиотская ситуация из тех, на которые так щедра эта жизнь.
Я приехал в Лондон, попетлял по переулкам и нашел наконец редакцию «Старины для всех». Это оказался один из множества специализированных журнальчиков, которые выпускала крупная издательская корпорация. Я объяснил редактору «Старины», серьезному молодому блондину в очках в массивной оправе, в чем проблема и что мне нужно.
– Список подписчиков? – с сомнением переспросил он. – Но вы же понимаете, что это сугубо конфиденциальная информация?
Я объяснил все с самого начала, добавив побольше трагизма. Моя жена окажется за решеткой, если я не сумею отыскать этого проходимца, и так далее.
– Ну хорошо, хорошо, – сказал он. – Но эти сведения хранятся в компьютере. Вам придется подождать распечатку.
В награду за терпеливое ожидание я получил стопку бумаги с пятьюдесятью тремя тысячами фамилий и адресов, плюс-минус несколько недействительных.
– Только потом верните, пожалуйста, – сурово сказал юноша. – Целиком и без пометок.
– Но как же эти сведения попали в руки Норрису Эбботу? – спросил я.
Этого юноша не знал, и ни имя, ни описание Эббота-Эйша ничего ему не говорили.
– А можно мне еще и экземпляр журнала на всякий случай?
Я получил и экземпляр журнала и поспешил исчезнуть, пока юноша не пожалел о своей неслыханной щедрости. Вернувшись в машину, я позвонил Чико и попросил его подъехать ко мне на квартиру. «Жди меня на улице, – сказал я. – Отнесешь чемодан наверх – хоть отработаешь свое жалованье».
Когда я занял свободное парковочное место, Чико меня уже ждал. Мы вместе поднялись наверх. В квартире было пусто, тихо и безопасно.
– Придется побегать, сынок, – сказал я, доставая список подписчиков из сумки, в которой я его таскал, и плюхая его на стол. – Причем в одиночку.
Чико посмотрел на список без особого энтузиазма:
– А ты?
– А я в Честер, на скачки, – сказал я. – Завтра в них участвует одна из лошадей синдикатов. Увидимся здесь в четверг утром, в десять ноль-ноль. Идет?
– Ага… – Он поразмыслил. – А предположим, наш Никки пока еще не взялся за дело и начнет рассылать письма только со следующей недели, когда мы уже прекратим поиски?
– Хм… Возьми-ка с собой несколько наклеек с моим адресом и попроси их переправить письма сюда, если они их получат.
– На авось?
– Никогда не знаешь. Людям не нравится, когда их водят за нос.
– Ну ладно, тогда я, пожалуй, сразу и начну.
Он взял папку с журналом и списком подписчиков и явно собрался уходить.
– Чико… Погоди, я сейчас вещи перепакую. Я, пожалуй, прямо сейчас на север двину. Погоди, выйдем вместе.
Он был озадачен:
– Ну ладно, как хочешь, но зачем?
– Ну, так…
– Ладно тебе, Сид! Давай выкладывай.
– Вчера в Хайлейн-парке меня выследил Питер Рэммилиз с парочкой своих парней. Так что я бы предпочел не оставаться тут один.
– Каких еще парней? – с подозрением переспросил Чико.
– Тех самых, – кивнул я. – С жестким взглядом и в жестких ботинках.
– Из тех парней, что забивают людей до полусмерти в Танбридж-Уэллсе?
– Возможно, – сказал я.
– Но ты, я так понимаю, смылся от них.
– На воздушном шаре.
Я рассказал ему про гонку, пока укладывал в чемодан кое-какие шмотки. Чико хохотал до упаду, но потом посерьезнел и вновь вернулся к делу.
– Эти твои ребята не похожи на обычных мордоворотов по три пенса пара, – сказал он. – Так, дай-ка я сложу эту куртку, а то приедешь в Честер весь мятый.
Он отобрал у меня чемодан и сам уложил вещи быстро и аккуратно.
– Аккумуляторы взял запасные? Там один в ванной лежит.
Я сходил за аккумулятором.
– Слушай, Сид, не нравятся мне эти синдикаты. – Он запер дверь и вынес чемодан на лестницу. – Давай скажем Лукасу Уэйнрайту, что мы этим заниматься не будем.
– А Питеру Рэммилизу кто об этом сообщит?
– Мы и сообщим. Звякнем и доложим.
– Ну давай, – сказал я. – Прямо сейчас.
Мы постояли, глядя друг на друга. Потом он пожал плечами и поднял чемодан.
– Ничего не забыл? – спросил он. – Плащ от дождя взял?
Мы спустились к машине, положили чемодан в багажник.
– Слушай, Сид, будь осторожен, ладно? А то не люблю я людей в больнице навещать, сам знаешь.
– Смотри список не потеряй, – сказал я. – А то редактор «Старины» рассердится.
Я целым и невредимым заселился в мотель, провел вечер у телевизора, а назавтра благополучно прибыл на Честерские скачки.
На ипподроме толпились все те же люди, вели все те же разговоры. Я впервые приехал на скачки после той кошмарной недели в Париже, и, когда я шел сюда, мне казалось, будто перемена во мне должна всем бросаться в глаза. Но никто, разумеется, не заметил того жгучего стыда, который я испытал, увидев у весовой Джорджа Каспара, и относились ко мне все по-прежнему. Один только я знал, что не заслуживаю всех этих приветствий и улыбок. Я жулик. Я усох изнутри. Я даже не предполагал, что мне будет так плохо.
Тренер из Ньюмаркета, предлагавший мне поработать с его группой, тоже был здесь и повторил свое предложение.
– Приезжай, Сид! Приедешь в пятницу, заночуешь у нас, а с утра в субботу поедешь работать лошадей.