– То есть вы его в самом деле нашли?!
– Ну да, – сказал я. – Вероятно. Так вы согласитесь приехать и опознать его?
– Да, – ответила она, не раздумывая. – Куда и когда?
– Это в Бристоле…
Я помолчал и добавил не без смущения:
– Я сейчас в Ньюмаркете. И мог бы сегодня заехать в Оксфорд подобрать вас, и мы бы прямо туда и отправились. Возможно, мы его выследим уже сегодня вечером… ну, или завтра утром.
В трубке стало тихо. Потом она сказала:
– Я съехала от Дженни.
– Да.
Снова тишина – а потом ее голос, негромкий, но решительный:
– Ну хорошо.
Луиза ждала меня в Оксфорде. Она захватила с собой сумку с вещами для ночевки.
– Привет! – сказал я, выходя из машины.
– Привет!
Мы переглянулись. Я поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась – надо полагать, от радости – и забросила свою сумку в багажник, к моей.
– В любой момент можно сдать назад, – сказал я.
– Тебе тоже.
Однако же мы сели в машину, и я покатил в Бристоль, чувствуя себя беззаботным и довольным жизнью. Тревор Динсгейт еще не начал меня разыскивать, Питера Рэммилиза с его парнями не видно было уже неделю, и никто, кроме Чико, не знает, куда я еду. Нет уж, туманное будущее не испортит мне приятное настоящее. Я решил ни в коем случае не заглядывать вперед, и большую часть времени мне это удавалось.
Сперва мы приехали в загородный отель, про который мне кто-то рассказывал: на высоких утесах, с видом на ущелье реки Эйвон, рассчитанный на богатых американских туристов, любящих комфорт.
– Ой, да нам сюда и не попасть, – сказала Луиза, окидывая взглядом всю эту роскошь.
– Я звонил.
– Какой ты предусмотрительный! Один номер или два?
– Один.
Она улыбнулась – так, словно ее это вполне устраивало, – и нас проводили в просторную комнату с деревянными панелями на стенах, коврами на полу, старинной полированной мебелью и огромной кроватью под балдахином с белыми муслиновыми оборочками, как любят американцы.
– Господи! – воскликнула Луиза. – А я-то рассчитывала на мотель!
– Про балдахин я не знал… – несколько растерянно проблеял я.
– Вот это да! – рассмеялась она. – Ну, так еще веселее!
Мы бросили сумки, освежились в современной ванной, скромно упрятанной за деревянными панелями, и вернулись в машину. Луиза улыбалась всю дорогу до нового пристанища Николаса Эйша.
Это был явно небедный дом в очевидно небедном райончике. Внушительное сооружение на пять-шесть спален, ухоженное, побеленное, озаренное вечерним солнышком и мало что говорящее.
Я припарковал машину на той же стороне улицы, довольно близко от дома, в таком месте, откуда видны были и входная дверь, и ворота, ведущие на подъездную дорожку. По пути сюда Луиза рассказала, что Никки часто выходил прогуляться часов в семь, после напряженного рабочего дня, проведенного за пишущей машинкой. Может, он и тут выйдет.
А может, и нет.
Окна машины мы держали открытыми, потому что на улице было тепло. Я закурил. Ветра не было, и струйка дыма плавно поднималась надо мной, свиваясь в колечки. «Очень спокойное занятие, – подумал я, – просто сидеть и ждать».
– А ты сам откуда? – спросила Луиза.
Я выпустил колечко дыма.
– Я посмертный незаконнорожденный сын двадцатилетнего мойщика окон, который навернулся с лестницы незадолго до свадьбы.
– Изящно сформулировано! – рассмеялась она.
– А ты?
– Законная дочь директора стеклозавода и судьи, оба они живы-здоровы и проживают в Эссексе.
Мы обсудили еще братьев и сестер: у меня не было ни тех ни других, а у Луизы были и брат, и сестра. Поговорили об образовании: у меня было кой-какое, у нее до фига. О жизни в целом, которую она повидала чуть-чуть, а я чуть побольше.
Так прошел час на тихой улочке. Кое-где пели птицы. Время от времени проезжали машины. Люди возвращались с работы и сворачивали на дорожки, ведущие к домам. Где-то хлопали двери. В том доме, за которым мы наблюдали, ничего не происходило.
– Какой ты терпеливый, – заметила Луиза.
– Ну, иногда часами ждать приходится.
– Скучно все-таки…
Я посмотрел в ее ясные, умные глаза:
– Нет, сегодня не скучно.
Семь часов. Никки не появлялся.
– А долго мы будем так сидеть?
– Пока не стемнеет.
– Что-то есть хочется…
Прошло еще полчаса. Я узнал, что она любит карри и паэлью и терпеть не может ревеня. Я узнал, что у нее большие проблемы с диссертацией, которую она пишет.
– Я ужасно выбилась из графика, – говорила она, – и теперь… Господи, вот он!
Она широко-широко распахнула глаза. Я посмотрел в ту же сторону, куда и она, и увидел Николаса Эйша.
Он вышел не из парадного входа, а из бокового. Мой ровесник или чуть помоложе. Повыше ростом, но такого же сухощавого сложения, как и я. И масть та же. Черные, слегка вьющиеся волосы. Темные глаза. Узкая челюсть. Все то же самое.
Он был достаточно похож на меня, чтобы это бросалось в глаза, но при этом он был совершенно другой. Я достал из брючного кармана свою мини-камеру, открыл объектив зубами, как обычно, и сфотографировал его.
Дойдя до калитки, он остановился и оглянулся. Следом за ним выбежала женщина с криком: «Нед, Нед, подожди, я с тобой!»
– «Нед»! – сказала Луиза и заерзала на сиденье. – А если он свернет в эту сторону, вдруг он меня узнает?
– Не узнает, если я тебя поцелую.
– Ну давай! – сказала она.
Однако сперва я сделал еще один снимок.
Женщина выглядела старше, лет под сорок. Тоненькая, милая, восторженная. Она взяла его под руку, заглянула ему в глаза – и даже отсюда, с двадцати футов, было ясно, что ее глаза полны обожания. Он посмотрел на нее сверху вниз, жизнерадостно рассмеялся, поцеловал женщину в лоб, крутанул ее, словно в танце, потом обнял ее за талию и зашагал в нашу сторону пружинистым, веселым шагом.
Я рискнул сделать еще одно фото из темноты кабины, а потом наклонился и с большим энтузиазмом поцеловал Луизу.
Они прошли мимо. Поравнявшись с машиной, они, видимо, заметили нас, точнее, мою спину, потому что оба вдруг захихикали, как хихикают влюбленные, делящие свою тайну с другими влюбленными. Они чуть было не остановились, но потом зашагали дальше. Их шаги становились все глуше и наконец стихли вдалеке.
Я нехотя отстранился.
– Ух ты! – сказала Луиза, но по какому поводу – насчет поцелуя или из-за того, что Эйш оказался столь близко, – наверняка определить было нельзя. – Он все такой же, – продолжила она.
– Настоящий Казанова! – сухо заметил я.
Она мельком взглянула на меня, и я догадался, что она пытается понять, не ревную ли я его к Дженни. Но на самом деле я гадал, оттого ли Дженни тянуло к нему, что он похож на меня, или же она увлеклась сперва мной, а потом и им, оттого что оба мы соответствуем какому-то ее внутреннему образу сексуально привлекательного мужчины. Надо сказать, что внешность Николаса Эйша расстроила меня куда сильнее, чем хотелось бы.
– Ну вот, – сказал я, – дело сделано. Теперь пора поужинать.
Мы поехали обратно в отель и прежде, чем пойти в ресторан, поднялись наверх: Луиза сказала, что хочет сменить блузку и юбку, в которых проходила целый день.
Я достал из чемодана зарядное устройство и включил его в сеть. Вынул из кармана запасной аккумулятор, закатал рукав рубашки, вынул аккумулятор, стоявший в руке, и вставил их оба в зарядное устройство. Потом достал из чемодана заряженный аккумулятор и вставил в гнездо на руке. Луиза наблюдала, как я проделываю все это.
– Тебе… не противно? – спросил я.
– Да нет, конечно.
Я отвернул рукав, застегнул манжету.
– А надолго этой батарейки хватает? – спросила она.
– На шесть часов, если рукой активно пользоваться. Часов на восемь в обычном режиме.
Она просто кивнула, как будто люди с электрическими руками – такая же обыденность, как люди с голубыми глазами. Мы спустились в ресторан, поужинали камбалой, а на десерт ели клубнику, клубника чуточку отдавала водорослями, но мне было наплевать. И не только из-за Луизы, а еще и из-за того, что с сегодняшнего утра я перестал разрываться на части и потихоньку срастался обратно, обретая прежний покой. Я чувствовал, как это происходит, и это было восхитительно.
Мы сидели рядышком на диванчике в комнате отдыха и маленькими глоточками попивали кофе.
– Ну вообще-то, – сказала Луиза, – теперь, когда мы видели Никки, нам, в сущности, незачем оставаться тут до завтра.
– Подумываешь уехать? – спросил я.
– Не больше, чем ты.
– Так кто тут кого соблазняет? – спросил я.
– Ну-у… – Она улыбнулась. – Все так неожиданно!
Она спокойно смотрела на мою левую руку, лежащую на сиденье между нами. Я не знал, о чем она думает, но вдруг ни с того ни с сего сказал:
– Потрогай.
Она вскинула взгляд:
– Что?
– Потрогай ее. Пощупай.
Она осторожно протянула свою правую руку, и ее пальцы коснулись жесткой, безжизненной пластмассовой кожи. Она не отдернула руку, в ее глазах не мелькнуло отвращения.
– Внутри она металлическая, – сказал я. – Рычаги, шестерни, электрические схемы. Если нажать посильнее, можно их нащупать.
Она в самом деле нажала посильнее, и я увидел, как она удивляется, исследуя внутреннее устройство руки.
– Там еще и выключатель есть, – сказал я. – Снаружи его не видно, но он под большим пальцем. При желании руку можно отключить.
– А зачем это может понадобиться?
– А это очень полезно, когда что-нибудь несешь, портфель например. Просто смыкаешь пальцы на ручке, отключаешь и больше об этом не думаешь: пальцы остаются сжатыми сами по себе.
Я взялся правой рукой за левую, выключил и включил протез, чтобы показать, как это делается.
– Там тот же принцип, что в кнопке на настольной лампе, – объяснил я. – Вот, попробуй сама.
Выключатель она нашла не сразу – это не так-то просто, если не знаешь, где он, – но в конце концов сумела и выключить, и включить руку. На лице у нее не отражалось ничего, кроме сосредоточенности.