Наконец он спросил – я знал, что рано или поздно этого не избежать:
– Ну а как продвигается дело с синдикатами?
Чико на заднем сиденье не то усмехнулся, не то фыркнул.
– Ну… – сказал я. – На самом деле жаль, что вы спросили.
– Даже так, да? – нахмурился Лукас.
– Ну как. Там явно что-то происходит, но пока что нам не удалось выяснить ничего конкретного – все сплошь сплетни да слухи. – Я помолчал. – Можем ли мы надеяться на возмещение расходов?
Лукас угрюмо усмехнулся:
– Пожалуй, я мог бы провести это по статье «помощь, оказанная Жокей-клубу». Думаю, после вчерашнего мои коллеги возражать не станут.
Чико выразительно показал мне два больших пальца за спиной у Лукаса, и я подумал, что надо будет воспользоваться случаем, пока климат благоприятный, и вернуть себе то, что я уплатил Джекси.
– Вы хотите, чтобы мы продолжали расследование? – спросил я.
– Однозначно! – Он решительно закивал. – Непременно продолжайте.
Мы довольно быстро доехали до Ньюмаркета и плавно затормозили на ухоженной дорожке перед домом Джорджа Каспара.
Других машин перед домом не было. Во всяком случае, «ягуара» Тревора Динсгейта точно не было видно. В принципе, в такой день, как сегодня, ему положено находиться в Йорке по своим букмекерским делам. Но я был вовсе не уверен, что он там.
Джордж ожидал Лукаса, а мне совсем не обрадовался. А Розмари, которая спустилась вниз и увидела меня в холле, немедленно ринулась вперед через паркет и ковры, негодуя весьма пронзительно.
– Вон отсюда! – кричала она. – Да как ты только посмел сюда явиться?!
На щеках у нее выступили алые пятна, и весь вид у нее был такой, как будто она еще немного – и попытается вышвырнуть меня за дверь самолично.
– Ну что вы, что вы, – повторял Лукас Уэйнрайт, как водится, корчась и ежась от смущения, какое испытывает любой моряк в присутствии женщины, которая ведет себя неподобающе. – Джордж, ну уговорите же вашу жену, пусть она нас выслушает!
Наконец Розмари уговорили, и она с прямой, как палка, спиной опустилась на стул в своей элегантной гостиной. Мы с Чико удобно расположились в креслах, и Лукас Уэйнрайт, взявший на себя обязанности докладчика, принялся рассказывать о свиной краснухе и проблемах с сердцем.
Каспары слушали нас в растущем смятении. Когда Лукас упомянул Тревора Динсгейта, Каспар вскочил и принялся возбужденно расхаживать взад-вперед.
– Этого не может быть! – повторял он. – Только не Тревор! Ведь он же мой друг!
– Вы его подпускали к Три-Нитро тогда, после последнего резвого галопа? – спросил я.
Джордж ничего не сказал – по его лицу и так было все ясно.
– В воскресенье утром, – произнесла Розмари жестким ледяным тоном. – Он приехал в воскресенье. Он часто так делает. Они с Джорджем пошли на обход конюшни. – Она сделала паузу. – Тревор любит хлопать лошадей по крупу. Так многие делают. Некоторые гладят их по шее. Некоторые чешут за ухом. А Тревор хлопает по крупу.
– В свое время, Джордж, – сказал Лукас, – вам придется давать показания в суде.
– Я буду выглядеть круглым дураком, да? – кисло сказал Джордж. – Нагнал полную конюшню охраны – и сам же привел Динсгейта.
Розмари уставилась на меня каменным взглядом. Она ничего не простила.
– А я тебе говорила, что лошадей портят. Я тебе говорила! А ты мне не верил!
– Но я думал, вы все поняли, миссис Каспар! – удивился Лукас. – Сид вам верил! Это же Сид провел все это расследование, Сид, а не Жокей-клуб.
Она разинула рот – да так и застыла, не в силах выдавить ни звука.
– Послушайте, – неловко сказал я, – у меня тут для вас подарок. Кен Армидейл из Института конских болезней провел огромную работу, и он считает, что Три-Нитро еще можно вылечить, если провести курс лечения довольно редким антибиотиком. Я привез лекарство с собой из Лондона.
Я встал и протянул коробочку Розмари. Вложил ей в руки и поцеловал ее в щеку.
– Вы уж простите, что я не успел к «Гинеям». Но может быть, к Большому дерби… или, во всяком случае, к Ирландскому дерби, «Даймонд-Стейкс» и «Триумфальной арке»… Думаю, к тому времени Три-Нитро уже будет в форме.
И Розмари Каспар, железная леди, разрыдалась.
В Лондон мы вернулись только часам к пяти, потому что Лукас настоял на том, чтобы лично, лицом к лицу, повидать Кена Армидейла и Генри Трейса. Глава службы безопасности Жокей-клуба заботился о том, чтобы все было официально.
Он явно испытал облегчение, услышав, что Кен ни в чем не винит людей, которые брали анализы крови у пострадавших лошадей после тех роковых скачек.
– Возбудитель направляется прямо к сердечным клапанам, и в острой фазе заболевания в крови его обнаружить не удается, даже если вы предполагаете наличие заболевания, а не просто ищете допинг. Только позднее он иногда высвобождается и попадает в кровоток, как было с Зингалу, когда мы брали этот анализ.
– То есть вы хотите сказать, – осведомился Лукас, – что, если вот прямо сейчас взять у Три-Нитро анализ крови, вы не сумеете доказать, что он болен этим заболеванием?
– Вы обнаружите только антитела, – ответил Кен.
Лукаса это не обрадовало.
– Но тогда как же мы докажем в суде, что он заражен именно этим?
– Для этого, – предложил Кен, – вы можете взять анализ на антитела к краснухе сегодня и еще один неделю спустя. Вы обнаружите резкий скачок количества антител, и это будет доказательством, что животное болеет, потому что организм борется с заболеванием.
Лукас мрачно покачал головой:
– Присяжным это не понравится.
– Ограничьтесь лучше Глинером, – сказал я, и Кен согласился.
В какой-то момент Лукас исчез в конторе Жокей-клуба на Хай-стрит, а мы с Чико зашли выпить в «Белого оленя». Нам было жарко.
Я сменил аккумулятор. Обыденное действие. День все тянулся и тянулся.
– А поехали в Испанию? – предложил я.
– В Испанию?
– Да куда угодно.
– Ну да, сниму там себе какую-нибудь сеньориту…
– Пошляк!
– Кто бы говорил.
Мы заказали по второй. Выпили. Жарко было по-прежнему.
– Как ты думаешь, сколько нам заплатят? – спросил Чико.
– Сколько попросим, более или менее.
Джордж Каспар обещал, что, если Три-Нитро поправится, владелец нас озолотит. «С меня хватит оговоренной платы», – сухо ответил я.
– А сколько ты попросишь? – спросил Чико.
– Даже не знаю. Наверно, пять процентов от призовых.
– Ну, ему будет грешно жаловаться.
Наконец мы двинулись на юг в прохладном автомобиле. По дороге мы услышали по радио новости о скачках Данте в Йорке.
К моему большому удовольствию, Флотилья выиграл.
Чико уснул на заднем сиденье. Лукас гнал машину так же нетерпеливо, как и по дороге сюда. А я сидел и думал о Розмари, о Треворе Динсгейте, о Николасе Эйше, о Треворе Динсгейте, о Луизе и снова о Треворе Динсгейте.
Удар. Еще удар. «Я сделаю, что обещал!»
Лукас высадил нас у входа на автостоянку, где я оставил свой «скимитар». «Внутри небось как в печке, – подумал я, – машина-то весь день на солнце простояла!» Мы с Чико подошли к автомобилю по неровной, усеянной камнями земле.
Чико зевал.
«Принять ванну, – подумал я. – Посидеть, выпить не спеша. Поужинать. Снять номер в отеле… на квартиру возвращаться не надо».
Рядом с моей машиной был припаркован «лендровер» с прицепом-коневозкой на двух лошадей. «Странно, – рассеянно подумал я, – откуда коневозка в центре Лондона?» Чико, не переставая зевать, прошел между прицепом и моей машиной, ожидая, пока я открою дверцы.
– Ну и пекло там, наверное, – сказал я, сунул руку в карман за ключами и заглянул внутрь машины.
Чико издал странный, давящийся звук. Я поднял взгляд – и растерянно подумал, как стремительно, ужасно стремительно скучноватый жаркий вечер может затопить ледяной ужас.
В проходе между коневозкой и моей машиной стоял здоровенный мужик. Левой рукой он обхватил Чико, который оставался лицом ко мне. Чико почти висел у него на руке, потому что голова Чико безвольно упала на грудь.
В правой руке мужик держал короткую черную грушевидную дубинку.
Второй амбал в это время опускал пандус в задней части прицепа.
Узнал я их обоих без труда. В последний раз, когда я их видел, я сидел у предсказательницы, которой не понравилось мое будущее.
– Давай-ка в прицеп, малый, – сказал мне тот, который держал Чико. – В правый загон. Давай-давай, быренько. А не то я твоего дружбана еще разок приложу. По глазам. Или в основание черепа.
Чико, которого было почти не видно за «скимитаром», что-то промычал и мотнул головой. Верзила вскинул дубинку и повторил с суровым шотландским выговором:
– Давай в прицеп! Направо и взад.
Кипя от ярости, я обогнул свою машину сзади и поднялся по пандусу в прицеп. В правый денник, как он сказал. И взад. Второй верзила старательно держался на таком расстоянии, чтобы его было не достать. Больше на парковке не было ни души.
Я обнаружил, что по-прежнему держу в руке ключи от машины, и машинально сунул их в карман. Ключи, носовой платок, деньги… и в левом кармане – разряженный аккумулятор. И все. Никакого оружия. «Нож в носке, – подумал я. – Надо было брать пример с Николаса Эйша!»
Мужчина, державший Чико, вошел в прицеп следом за мной и отчасти втащил, отчасти внес Чико в левый денник.
– Только вякни мне, малый, – сказал он, заглянув в мою половину прицепа из-за центральной перегородки, – и я твоему дружбану так врежу! По глазам, малый, или по зубам. Короче, только попробуй позвать на помощь – и у твоего дружбана вообще морды не останется. Понял?
Я вспомнил о Мэйсоне в Танбридж-Уэллсе. Слепой, превратившийся в растение…
И промолчал.
– Я тут с твоим дружбаном поеду, всю дорогу тут буду! – сказал он. – Помни это, малый!
Его напарник поднял пандус, отсекая солнечный свет. В прицепе сразу воцарилась ночь. Многие коневозки открыты сверху, но у этой была крыша.
Как я себя чувствовал? Пожалуй, как замороженный.