– За что виноватой-то? – спросил я.
– За то, что я тебя бросила! За то, что наш брак пошел псу под хвост!
– Но это же не твоя вина, – возразил я.
– Да, это все из-за тебя! Из-за твоего эгоцентризма, из-за твоего ослиного упрямства! Из-за твоей проклятой решимости побеждать! Ты на все готов, только бы победить! Тебе обязательно нужно победить! Ты такой жесткий. Ты жесток к себе. Безжалостен к себе. Я не могла жить с этим! И никто бы не смог! Девушке нужен мужчина, который бы приходил к ней за утешением. Говорил бы: «ты мне нужна, помоги мне, утешь меня, поцелуй меня, чтобы все прошло». А ты… ты так не можешь! Ты вечно поставишь стенку и за ней втихую разбираешься со своими неприятностями сам, вот как сейчас. И не надо мне говорить, что у тебя ничего не болит, – я слишком часто это видела, и ты не можешь скрыть то, как ты держишь голову, – и на этот раз тебе очень плохо, я же вижу! Но ведь ты же ни за что не скажешь: «Дженни, пожалуйста, обними меня, помоги мне, мне хочется плакать!»
Она умолкла и в наступившей тишине печально, безнадежно махнула рукой.
– Ну, вот видишь? – сказала она. – Ты просто не можешь так сказать, да?
Снова наступило молчание, и наконец я ответил:
– Не могу.
– Ну вот, – сказала она. – Мне нужен муж, который не так жестко себя контролирует. Человек, который не боится чувств. Не такой несгибаемый. Более слабый. Я просто не могу жить в том чистилище, в которое ты превратил свою жизнь. Мне нужен человек, который способен сломаться. Мне нужен обычный человек!
Она встала с дивана, наклонилась надо мной и поцеловала меня в лоб.
– Мне потребовалось много времени, чтобы все это понять, – продолжила она, – и чтобы все это высказать словами. Но я рада, что я это сделала.
Она обернулась к отцу:
– Скажи мистеру Квейлю, что я излечилась от Никки и больше не буду упираться. Пожалуй, я поеду к себе на квартиру. Теперь мне намного лучше.
Чарлз пошел проводить ее до двери. На пороге она остановилась, обернулась и сказала:
– Прощай, Сид.
– Прощай, – ответил я.
Мне хотелось сказать: «Дженни, пожалуйста, обними меня, помоги мне, мне хочется плакать!» Но я не смог.
Глава 19
На следующий день Чарлз отвез меня в Лондон на своем «роллс-ройсе». Я все еще был довольно помят, и Чарлз предлагал отложить до понедельника. Я сказал «нет».
– Однако ведь это дело даже для тебя довольно устрашающее. Ты же боишься?
«Боюсь я Тревора Динсгейта, – думал я, – но он не станет откладывать расправу только оттого, что у меня есть и другие неприятности». Что касается цели нашего путешествия, сказать, что я боюсь, было бы, пожалуй, чересчур, а сказать, что мне неохота, было бы слишком мало. Самым подходящим словом было «отвращение».
– Нет уж, лучше сделать это сегодня, – сказал я.
Спорить Чарлз не стал. Он знал, что я прав, иначе бы не согласился меня везти.
Он высадил меня у входа в Жокей-клуб на Портмен-сквер, а сам отогнал и припарковал машину и вернулся пешком. Я ждал его внизу, и мы вместе поднялись наверх на лифте. Чарлз был в деловом костюме, а я в брюках и в чистой рубашке, но без пиджака и без галстука. По-прежнему стояла жара. Она длилась уже неделю, и казалось, что все, кроме меня, успели загореть и окрепнуть.
В лифте было зеркало. Из зеркала на меня смотрело мое лицо: землистое, с запавшими глазами, с подживающим багровым рубцом на лбу, чуть пониже линии роста волос, с черным синяком на скуле. Но если не считать всего этого, выглядел я спокойным, менее убитым и более нормальным, чем ощущал себя. Это хорошо. Если сосредоточиться, я смогу и дальше сохранять такой вид.
Мы прошли прямиком в кабинет сэра Томаса Юллестона. Он нас ждал. Мы обменялись рукопожатиями и так далее.
Он сказал мне:
– Ваш тесть вчера сказал мне по телефону, что вы должны рассказать мне нечто из ряда вон выходящее. Но что именно, он не уточнил.
– Это не телефонный разговор, – кивнул я.
– Тогда присаживайтесь. Чарлз… Сид… – он усадил нас на стулья, а сам присел на край своего большого стола. – Чарлз говорил, что это очень важно. Так что вот он я, как и просили. Я вас слушаю!
– Это насчет синдикатов, – начал я и принялся рассказывать ему то, что уже рассказал Чарлзу.
Через несколько минут он меня прервал:
– Нет, Сид. Послушайте, это же все не может остаться между нами, верно? Думаю, нам стоит пригласить кое-кого еще, чтобы они тоже слышали.
Я предпочел бы, чтобы он этого не делал, однако сэр Томас притащил всю ораву: заведующий канцелярией, главный администратор, секретарь распорядителей, ответственный за выдачу лицензий, имеющий дело с регистрацией владельцев, и глава отдела правил, ответственный за дисциплинарные взыскания. Все они ввалились в кабинет, расселись по стульям и во второй раз за четыре дня солидно воззрились на меня, ожидая отчета о ходе расследования.
«Они готовы меня выслушать из-за того, что было во вторник», – подумал я. Это Тревор Динсгейт наделил меня правами и властью, которой я иначе в этом кабинете, в этом обществе никогда бы не добился.
– Лорд Фрайерли, – начал я, – на лошадях которого я в свое время выступал, попросил меня разобраться с четырьмя синдикатами, которые он возглавляет. Эти лошади участвовали в скачках в его цветах, и его не устраивали продемонстрированные ими результаты. Это неудивительно: стартовые ставки на них прыгали вверх-вниз, как йо-йо, и результаты они показывали соответствующие. Лорд Фрайерли предполагал, что его используют в качестве вывески для прикрытия каких-то махинаций, и ему это не нравилось.
Я сделал паузу. Я понимал, что стараюсь смягчить свои слова, потому что то, что я скажу дальше, будет подобно свинцовой гире.
– В тот же день в Кемптоне командор Уэйнрайт попросил меня разобраться с теми же самыми четырьмя синдикатами – которыми, надо сказать, манипулировали настолько беспардонно, что даже удивительно, как до сих пор не дошло до публичного скандала.
На невозмутимых лицах отразилось удивление. Сид Холли – явно не тот человек, к которому командору Уэйнрайт следовало обращаться по поводу синдикатов. Это же прямые обязанности службы безопасности.
– Лукас Уэйнрайт сказал мне, что все четыре синдиката проверены и утверждены Эдди Кейтом, и попросил меня выяснить, не кроется ли за этим фактом нечто нехорошее.
Я постарался смягчить удар, насколько мог, однако же присутствующие все равно были заметно шокированы. Ну да, скачки постоянно страдают от всяких жуликов и проходимцев, эту публику туда тянет как мух на мед, но коррупция внутри самой верхушки?! Не может быть!
Я продолжал:
– Я приехал сюда, на Портмен-сквер, чтобы выписать нужные сведения о синдикатах: я взял их из архивов Эдди Кейта помимо его ведома. Выписки я делал в кабинете Лукаса Уэйнрайта, и он рассказал мне о человеке, которому он дал такое же поручение полгода тому назад. На этого человека, по имени Мэйсон, напали, страшно избили ногами и бросили искалеченным на улицах Танбридж-Уэллса. Он ослеп и превратился в овощ. Лукас также рассказал мне, что человека, который организовал эти синдикаты и стоит за всеми махинациями с ними, зовут Питер Рэммилиз и живет он в Танбридж-Уэллсе.
Мои слушатели насупились и сосредоточились.
– После этого я… э-э-э… уехал на неделю и, кроме того, потерял свои выписки, поэтому, вернувшись сюда, я вынужден был сделать их заново. Эдди Кейту стало известно, что я просматривал его архивы, и он пожаловался вам, сэр Томас, – возможно, вы это помните.
– Помню-помню. Я ему сказал, чтобы он не переживал.
Вокруг заулыбались и явственно расслабились. А я почувствовал себя бесконечно усталым.
– Ну, продолжайте, Сид! – сказал сэр Томас.
«Продолжайте…» – подумал я. Если бы только я не чувствовал себя таким слабым, таким неуверенным, таким больным… Но ничего не поделаешь: раз уж взялся, надо продолжать. Надо идти дальше. Вперед!
– Ну так вот, – сказал я, – Чико Бернс, тот, что был здесь со мной во вторник…
Все кивнули.
– Мы с Чико поехали в Танбридж-Уэллс, чтобы повидать Питера Рэммилиза. Но он оказался в отъезде. Дома были только его жена и маленький сын, но жена упала с лошади, и Чико повез ее в больницу, взяв с собой малыша. Я остался один – в открытом доме. И я… хм… зашел осмотреться.
На лицах у них отразилось «ай-яй-яй!», но все они промолчали.
– Я искал какие-нибудь прямые указания на связь с Эдди, но на самом деле весь дом выглядел неестественно аккуратным, и все подозрительно смахивало на то, как будто хозяева подготовились к обыску налоговиков.
Слушатели слегка улыбнулись.
– Лукас с самого начала предупреждал меня, что то, чем я занимаюсь, сугубо неофициально, поэтому уплатить мне он не сможет, однако он обещал оказать мне помощь, если понадобится. Так что я попросил его помочь мне с делом Тревора Динсгейта, и он мне помог.
– Каким образом, Сид?
– Я попросил его написать Генри Трейсу и попросить немедленно сообщить в Жокей-клуб, если Глинер либо Зингалу падут, и передать это мне, чтобы я мог организовать полноценное вскрытие.
Все закивали. Они об этом помнили.
– И тут, – сказал я, – я обнаружил, что Питер Рэммилиз преследует меня вместе с двумя здоровенными громилами, которые выглядели именно так, словно они способны проломить человеку голову и бросить его ослепшим в каком-нибудь проулке.
Никто не улыбнулся.
– В тот раз мне удалось от них уйти, и всю следующую неделю я мотался по Англии в непредсказуемых направлениях, так чтобы никто не знал, где меня найти. И в это время, когда я занимался в основном Глинером, сердечными клапанами и так далее, мне сообщили, что из Шотландии специально выписали двух громил по делу, связанному с синдикатами Питера Рэммилиза. Кроме того, ходят слухи, что в самой верхушке службы безопасности есть человек, который может уладить дело по просьбе мошенников, если ему как следует заплатить.
Все снова были шокированы.