И тут же из Канады, как из отпущенной рогатки, прилетел откуда ни возьмись никому не известный племянничек, размахивающий завещанием в свою пользу и требующий свое законное имущество. Племянничек прямо заявил, что не желает продавать половину наследства какому-то однорукому бывшему жокею, а тем более за оговоренную цену. Он, мол, возьмет дело в свои руки и вдохнет новую жизнь во все предприятие. Начал он с того, что снял себе новый современный офис вместо старой тесной разбомбленной халупы на Кромвель-роуд, а кому не нравится, может голосовать ногами.
Большинство старичков решили остаться с новым хозяином, а вот Чико устроил племянничку впечатляющий скандал и выбрал пособие по безработице. Потом без особых хлопот устроился на полставки преподавателем дзюдо и в первый же раз, как я попросил его о помощи, присоединился ко мне с большим энтузиазмом. С тех пор я успел сделаться самым востребованным детективом во всех расследованиях, связанных со скачками, а если племянничку Рэднора это не по вкусу (мне рассказывали, он буквально на стенку лезет) – это его проблемы.
Чико выбежал из распашных стеклянных дверей школы. Свет, горящий у него за спиной, одевал нимбом его кудрявую голову. Больше ничего общего со святостью он не имел: обладатель кудрявой головы ни в коем случае не отличался ни долготерпением, ни богобоязненностью, ни целомудрием.
Он плюхнулся на сиденье, одарил меня широкой улыбкой и сообщил:
– Тут, за углом, есть паб, там наливают отличный херес!
Я покорно зарулил на стоянку при пабе и вошел туда следом за Чико. Девушка за стойкой, как и говорил Чико, была нимало не обижена женскими прелестями и, более того, приветствовала Чико буквально как родного. Я выслушал воркованье флиртующих голубков и оплатил выпивку.
Мы устроились на диванчике у стены, и Чико присосался к своему пиву – сразу видно, что человек только что хорошо потренировался.
– Уф-ф! – сказал он, ненадолго отставив кружку. – Так-то лучше!
Он смерил взглядом мой стакан:
– Это что, апельсиновый сок без всего?
Я кивнул:
– Я сегодня и так целый день пью.
– Просто не представляю, как ты выносишь всю эту роскошь и шикарную жизнь.
– Легко.
– Ага.
Он прикончил пинту, вернулся к стойке, попросил повторить, еще немного поболтал с барменшей и наконец снова сел на диванчик.
– Ну, Сид, куда ехать-то? И что там делать?
– В Ньюмаркет. Надо немного пошляться по местным пабам.
– Звучит неплохо.
– Тебе нужен конюх по имени Пэдди Янг. Это главный конюх Джорджа Каспара. Разузнай, куда он ходит пить, и вроде как ненароком завяжи разговор.
– Понял.
– Нам нужно разузнать, где сейчас находятся три лошади, которые прежде стояли у него на конюшне.
– Вот как?
– У него нет никаких причин тебе этого не говорить, – по крайней мере, я так думаю.
Чико пристально посмотрел на меня:
– А отчего бы тебе не взять и не спросить об этом у самого Джорджа Каспара, а? Так ведь намного проще, разве нет?
– На данный момент мы не хотим, чтобы Джордж Каспар знал о том, что мы расспрашиваем про его лошадей.
– Так вот оно что…
– По правде сказать, я и сам не знаю. – Я вздохнул. – Как бы то ни было, это три лошади: Бетесда, Глинер и Зингалу.
– Ладно. Завтра съезжу. Звучит несложно. Тебе позвонить?
– Как только сможешь.
Он искоса взглянул на меня:
– И что тебе протезист сказал?
– «Привет, Сид, рад тебя видеть!»
Он разочарованно хмыкнул:
– Все равно что кирпичную стенку расспрашивать.
– Ну, сказал, что корабль не протекает и можно плыть дальше.
– Лучше, чем ничего.
– Как скажешь.
Я все-таки поехал в Эйнсфорд, как и предвидел Чарлз. Я выехал в субботу после обеда и чувствовал, как страх и уныние углубляются с каждой милей. Чтобы отвлечься, я сосредоточился на новостях, которые Чико раздобыл в Ньюмаркете. Мы с ним созвонились в обед.
– Нашел я его, – рассказывал Чико. – Глубоко женатый мужик, который каждую пятницу тащит получку домой жене, как и положено пай-мальчику, но сейчас выбрался в паб пропустить кружечку. Паб практически напротив конюшни, очень удобно. В общем, если я его правильно понял – а то у него такой ирландский говор, все равно что с иностранцем разговариваешь, – все три лошади пошли на племя.
– А куда, он не знает?
– Знает, конечно! Бетесда – на ферму в Глостершире, которая называется «Гарвис», а две другие – совсем рядом от Ньюмаркета, в месте, которое Пэдди Янг называет «Трейсиз». Ну, по крайней мере, я так расслышал – я ж тебе говорю, у него такая каша во рту…
– Трейс, – сказал я. – Генри Трейс.
– Да? Ну, тогда ты, может, поймешь и все остальное, что он мне говорил. Он сказал, что у Глинера был «трит», а у Зингалу вирус и что Браттерсмет их обоих гэпнул со скоростью «Конкорда»[4].
– Что-что у Глинера было?
– «Трит».
Я попытался представить себе фразу «У Глинера был трит» с учетом ирландского говора и пришел к выводу, что у Глинера был артрит. Это звучало куда более правдоподобно. Я сказал Чико:
– …И Бразерсмит их списал…
– Ага! – сказал он. – Ты все правильно понял.
– Ты откуда звонишь-то?
– Из уличного автомата.
– Слушай, – сказал я, – народ в пабах еще сидит. Попробуй разузнать, кто такой этот Бразерсмит, не ветеринар ли Джорджа Каспара, часом, и, если да, разыщи его в справочнике и привези мне адрес и телефон.
– Ладно. Что-нибудь еще?
– Нет.
Я помолчал.
– Чико, у тебя не сложилось впечатления, будто Пэдди Янгу кажется, что с этими тремя лошадьми было что-то не так? Что они неспроста заболели?
– Мне так не показалось. Похоже, ему вообще было все равно. Я у него просто спросил между делом, куда они подевались, он мне и ответил, а все остальное сообщил в довесок. Можно сказать, он к этому философски относится.
– Ну ладно тогда, – сказал я. – Спасибо!
Я повесил трубку, однако через час Чико позвонил снова и сообщил, что Бразерсмит в самом деле ветеринар Джорджа Каспара, и дал мне его адрес.
– Сид, если это все, тут через полчаса поезд уходит, а меня в Уэмбли ждет одна славная куколка, и, если я не приеду, я ей всю субботу испорчу!
Чем больше я размышлял над докладом Чико и тем, что сказал мне Бобби Анвин, тем меньше мне верилось в то, что подозрения Розмари оправданны. Однако я обещал ей попробовать, значит я попробую – еще разок, и не больше. По крайней мере, разузнаю, как там поживают Бетесда, Зингалу и Глинер, и потолкую с ветеринаром Бразерсмитом.
Эйнсфорд по-прежнему сохранял свою каменную безмятежность, однако усеянные желтыми нарциссами тишина и покой царили лишь снаружи. Я мягко затормозил перед домом и остался сидеть в машине. Очень уж мне не хотелось внутрь.
Чарлз словно почуял, что я вот-вот уеду восвояси: он решительно вышел из дому и направился к машине, хрустя гравием. «Караулил, – подумал я. – Ждал. Хотел, чтобы я приехал».
– Сид! – сказал он, отворив дверцу и наклонившись, чтобы улыбнуться мне. – Я знал, что ты приедешь!
– Вы надеялись, – поправил я.
Я вылез из машины.
– Ладно, надеялся. – его глаза по-прежнему улыбались. – Но я же тебя знаю!
Я окинул взглядом дом, но увидел только пустые окна, в которых отражалось сероватое небо.
– Она там?
Он кивнул. Я повернулся, обогнул машину сзади, достал из багажника чемодан.
– Ну, идем тогда, – сказал я. – Давайте уж покончим с делом.
– Она расстроена, – сказал Чарлз, шагая рядом со мной. – Она нуждается в твоем понимании.
Я покосился на него и сказал:
– Угу.
Остаток пути мы проделали молча и вошли в дом.
Дженни была там, в холле.
Я так и не сумел свыкнуться с болью, которую испытывал в тех редких случаях, когда мы виделись, с тех пор как она ушла. Я видел ее такой же, как прежде, когда только влюбился в нее: не то чтобы классическая красавица, но очень хорошенькая девушка с каштановыми кудряшками, ладненькой фигуркой и манерой задирать голову, точно насторожившаяся птичка. Прежняя мягкая улыбка и теплота в глазах исчезли, но я по-прежнему искал их с безнадежной ностальгией.
– Приехал, значит, – сказала она. – А я думала, не приедешь.
Я поставил свой чемодан и, как обычно, сделал глубокий вдох.
– Меня Чарлз попросил, – ответил я.
Я поднялся по лестнице, на которой она стояла, и мы, как обычно, чмокнули друг друга в щеку. Мы поддерживали эту привычку, как бы давая окружающим понять, что наш развод был культурным и цивилизованным; но про себя я не раз думал, что это больше похоже на ритуальный салют перед началом дуэли.
Чарлз недовольно покачал головой, видя, что искренними чувствами тут и не пахнет, и повел нас обоих в гостиную. В прошлом он уже пытался удержать нас вместе, но любой брак клеится изнутри, а наш давно уже иссох и рассыпался.
– Сид, – сказала Дженни, – я не желаю от тебя слышать никаких поучений по поводу этой гадкой истории!
– И не собирался.
– Ты и сам не идеален, хотя тебе и хочется так думать!
– Успокойся, Дженни, – сказал я.
Она ускорила шаг и стремительно вошла в гостиную, я – вслед за ней. Она использует меня и снова выбросит, и я ей это позволю, из-за Чарлза. Даже странно, что я не испытывал особого желания ее утешать. Видимо, раздражение пока что перевешивало сострадание.
Они с Чарлзом были в гостиной не одни. Когда я вошел, Дженни пересекла комнату и остановилась рядом с высоким блондином, которого я уже встречал; а рядом с Чарлзом стоял незнакомец – плечистый моложавый мужчина, чей суровый взгляд странно контрастировал с румяной деревенской физиономией.
– Сид, вы ведь знакомы с Тоби, не так ли? – сказал Чарлз своим самым что ни на есть учтивым тоном.
Мы с другом и защитником Дженни кивнули друг другу и обменялись улыбочками, давая понять, что знакомы, но прекрасно обошлись бы и без этого.
– А это, Сид, мой адвокат – Оливер Квейль. Он согласился пропустить свой гольф, чтобы приехать. Крайне любезно с его стороны.