Ее номер поражал размахом.
Она выносила с собой на сцену зажженную керосиновую лампу и предлагала кому-нибудь из зала пощупать стеклянный колпак. Когда зритель подтверждал, что лампа нестерпимо горяча, Флора поднимала обжигающее стекло голыми руками. Публика при этом неизменно судорожно выдыхала, и в следующие несколько секунд выдохи эти становились только чаще и громче – Флора продолжала держать стекло, сохраняя спокойное и торжественное выражение лица. Потом она снова надевала его на лампу и звала из зала еще кого-нибудь – удостовериться, что ее нежные ручки не обезображены ни единым ожогом.
Флора провела их с Лоусом в гримерку, но не успела Эди представить обоих друг другу, как Лоус метнулся к кремам и притираниям.
– Не возражаете, если я понюхаю?
Флора приподняла тщательно выщипанные брови – ярко-рыжие, как и волосы, – и украдкой взглянула на Эди.
Та была изумлена не меньше. Лоус никак не мог узнать, что перед выступлением Флора покрывала руки особой жидкостью – смесью камфоры, aqua vitae, ртути и жидкой смолы. Высохнув, она на короткое время защищала кожу от огня и ожогов.
– Да на здоровье, – весело проворковала Флора. – Не знала, что в статье будет раздел про уход за собой, но рада помочь. Эта мазь, – добавила она, когда Лоус взял в руки зеленый пузырек и принялся рассматривать его содержимое, – отлично помогает от прыщей. Я предложила бы вам нанести ее на нос, но, боюсь, уже слишком поздно.
Поскольку свою смесь Флора готовила в гостинице, до того как отправиться в театр, ничего обнаружить Лоус не мог, и скоро он сам это понял. Он задал Флоре несколько дежурных вопросов о ее даре и прошлом, и Эди повела его к последней за вечер жертве.
Лилиан вернулась в Зеленую комнату, и на столе перед ней стояли разнообразные аккуратно надписанные микстуры. С Адой и Эди она сидела в повседневной одежде, но с тех пор успела облачиться в сложный наряд – полностью белый, как и у остальных медиумов. Только вместо струящегося платья на ней было что-то вроде перепоясанного савана – в нем она походила на ангела, сбежавшего из небесного хора. Даже складки ткани на спине напоминали крылья.
Когда вошли Эди с Лоусом, Лилиан сосредоточенно строчила в тетради: Эди знала, что туда она записывала сведения про всех своих пациентов.
– Лилиан, – начала Эди, – позволь представить тебе…
– Лоуренс Эверетт, – перебил Лоус, обойдя ее и шагнув в комнату. – Из «Жала Сакраменто». Видел ваше представление в среду.
Лилиан подняла голову от тетради: черные волосы высоко забраны, на лице вежливая обходительная улыбка.
– Ну конечно. Мистер Эверетт, мистер Хадл уже рассказал мне про вашу статью. Рада знакомству.
В ответ Лоус только что-то прогудел. Потом, не дожидаясь приглашения, присел на диванчик напротив Лилиан.
Та бросила быстрый вопросительный взгляд на Эди, застывшую в дверях. Та кивнула – да, она останется на интервью, – но тут же глаза ее вернулись к Лоусу.
Черты его вдруг заострились – прежде она за ним такого не замечала. Обходительная маска, которую он удерживал на лице на протяжении всей отвратительной экскурсии и предыдущих интервью, дала трещину. До сих пор Эди почти казалось, что они с Лоуренсом Эвереттом играют в какую-то игру. Да, он был скептиком. Но при этом все происходящее его… забавляло.
А теперь он перестал забавляться. Из его глаз пропала искра веселья, сменившись ястребиной зоркостью, от которой волоски у Эди на шее вставали дыбом. Неужели репортер больше не притворялся и показал свою истинную суть?
Лоус подался вперед на стуле, не спуская взгляда с лица Лилиан.
– Насколько я понимаю, мисс Фиоре, вы именуете себя спиритистом-целителем. Это верно?
Обычно добрые глаза Лилиан сощурились.
– Мистер Эверетт, я никем себя не именую. Я действительно целитель.
На лице Лоуса мелькнула улыбка, но глаза его не улыбались.
– И будучи целителем, мисс Фиоре, вы раздаете своим… пациентам советы по лечению. Некоторые из них серьезно больны. И при этом – если я не ошибаюсь – вы, кажется, никогда полноценно не обучались медицине. Это тоже верно?
Глаза Лилиан сверкнули.
– Мистер Эверетт, – Эди шагнула вперед, – уверяю вас, что мисс Фиоре со всей возможной предосторожностью подходит к…
– Я предпочел бы, – спокойно, но холодно перебил Лоус, – услышать это от самой госпожи врача.
Лилиан застыла.
– Врача?
Эди чуть не застонала вслух. Лоус перешел все границы.
– Быть может, нам стоит продолжить интервью в другое время? Представление вот-вот…
Но Лилиан остановила ее взмахом руки, не сводя глаз с Лоуса.
– Мистер Эверетт, я не врач. И была бы благодарна, если бы вы не именовали меня этим словом.
Лоус схватил ручку и начал писать.
– Так вы не отрицаете? Что у вас нет медицинского образования? А пациентов вы об этом предупреждаете?
Лилиан сощурилась.
– Здесь не о чем предупреждать. Я никогда не причисляла и не причислю себя к этому отвратительному и опасному институту.
Лоус перестал писать и поднял взгляд на Лилиан. Будь Эди меньше встревожена ходом разговора, изумленное непонимание на его лице могло бы ее позабавить.
– Мисс Фиоре, боюсь, я вас не понял. Вы сами признали, что у вас толком нет познаний в медицине, а хвори пациентов вы лечите наложением рук. И вы называете представителей врачебного ремесла опасными?
Несколько секунд Лилиан молчала. Потом, скрестив руки на груди, откинулась на стуле.
– Мистер Эверетт, знаете, где я была сегодня утром?
Лоус в ответ только поднял брови.
– Навещала пациента, который, прежде чем его поручили моим заботам, много месяцев был прикован к постели, поскольку соблюдал указания врача. Этот, с позволения сказать, врач прописал от его хвори вытяжку опиума с нюхательным табаком. Его убитая горем жена обратилась ко мне. Пришлось потрудиться, но в конце концов мы убедили его перейти на более простое средство. Сегодня утром он впервые за несколько месяцев встал и смог ходить.
Лоус пожал плечами:
– Это всего лишь единичный счастливый случай…
– Вам известно, что такое каломель?
Он наморщил лоб:
– Думаю, да. Это ведь порошок такой?
– Да, – полным глухого презрения тоном ответила Лилиан. – Чудодейственное средство. Если верить врачам, каломель лечит все, от сифилиса, холеры и подагры до туберкулеза, инфлюэнцы и даже рака крови.
– Ну… – нерешительно проговорил Лоус; ручка застыла у него в пальцах. – Не уверен, что приличный врач станет утверждать…
– Еще как станет. Мистер Эверетт, в нашей великой стране это лекарство назначают чаще всех прочих. Вы знаете, из чего оно состоит?
Лоус поджал губы.
– Боюсь, ни разу не задавался этим вопросом.
– Ну конечно, – выплюнула Лилиан. – Конечно, не задавались. Каломель – это соединение ртути с хлором. Можете себе представить, что будет с телом, если применять его слишком часто?
Лоус упрямо взглянул ей в глаза, но не ответил.
Лилиан разогнула палец:
– Для начала, гангрена кожи. – Разогнула второй. – Далее – выпадение зубов. – Третий. – Разложение десен. Могу продолжить. – Она опустила руки и подалась вперед на стуле. – Мистер Эверетт, ртуть в этом порошке не панацея. Это яд. Просто-напросто яд. Так что, возвращаясь к вашему изначальному вопросу, – нет, я не врач. Я не режу людей, чтобы удовлетворить собственное эгоистичное любопытство. Я не считаю человеческую жизнь полем для экспериментов. Я целитель. Я договариваюсь с духами, чтобы вникнуть в болезни тела, и выписываю простые природные снадобья для лечения.
– Мисс Фиоре, в теории это все прекрасно и чинно, но ваше презрение к институту медицины…
– Оправдано.
Эди шагнула вперед. Довольно этого интервью. Мистеру Лоуренсу Эверетту каким-то образом удалось вывести обычно невозмутимую Лилиан из себя – а поверьте, это было нелегко. Эди его недооценила.
– Лилиан, спасибо большое за уделенное время. Но, уверена, тебе надо готовиться…
– Нет, – ответила Лилиан, не спуская глаз с Лоуса. – Эди, этот молодой человек желает знать причины моего презрения к медицине. Полагаю, он заслуживает услышать мою историю. Я даже согласна, чтобы он ее обнародовал, хотя мы оба знаем, что этого не будет.
Лоус только поднял бровь.
– Лилиан, – начала Эди, – мне не кажется…
– Меня выдали замуж в шестнадцать лет, – произнесла Лилиан, сев прямо как палка, по-прежнему пристально глядя на Лоуса. – В этом браке у меня была одна работа – рожать своему мужу детей. С этой работой я не справилась.
Эди отступила на шаг. Она знала, что сейчас скажет Лилиан, но слушать все равно было больно.
– У меня было три выкидыша за год, а потом я родила мертвого ребенка. После тех родов к нам и зачастили врачи. Я была слишком убита горем, чтобы осознать, что́ меня ждет. Поняла только тогда, когда меня грузили в повозку. Видите ли, мое горе послужило для мужа достаточно веской причиной, чтобы поместить меня в лечебницу для умалишенных.
Лоус резко вдохнул, и его глаза широко раскрылись. Впервые за все интервью с Лилиан на его лице появилось что-то, кроме холода.
Перемена не укрылась от Лилиан.
– Вы представляете условия содержания в таких заведениях?
Он явственно стиснул зубы.
– Мне известно, что они бывают… ужасны.
Лилиан рассеянно кивнула.
– Ужасны. Да. Не худшее слово. – Ее взгляд оставался цепким, но голос зазвучал отрешенно: – В здании круглый год поддерживали страшный холод, а одежда, в которую нас одевали, была заношена до дыр. И совсем не грела. Большинство женщин синели от холода. Некоторые лишились пальцев на руках и ногах.
По спине Эди пробежал холодок. Перед глазами выросли огромные черные ворота приюта для умалишенных Сакраменто.
– А еще там были ванны со льдом. Излюбленный метод лечения. Никогда не забуду, как ко мне без предупреждения подошли два санитара и, связав по рукам и ногам, швырнули в ванну с грязной водой и льдом. Видите ли, мне хватило дерзости пожаловаться врачу, что мясо протухло, а еда отдает медью. Другие женщины от этого болели. Он, разумеется, только отмахнулся. Назвал мои жалобы порождениями больного ума. Санитары избили меня за донос, но, видимо, им было мало. Тогда они швырнули меня в эту ванну и держали мою голову под ледяной водой, так что я едва не захлебнулась. Они приподняли меня, позволили вдохнуть, а потом макнули снова, еще и еще, пока я не лишилась остатков разума и надежды. Пока не стала молить бога дать мне умереть.