Не успела она задуматься, как такое было возможно, внутри поднялась волна тошноты. Она едва успела перегнуться через край кровати и схватить стоявшую наготове глиняную миску, как содержимое ее желудка выплеснулось наружу потоком рвоты.
Она зажмурилась от головной боли, но перед глазами тут же встала тень. Напуганные глаза малыша Уильяма. Заплаканное, полное надежды лицо его матери, когда та смотрела на Вайолет.
Голова закружилась, и ее снова вывернуло в миску.
Когда наконец в желудке точно не осталось ничего, что могло бы попроситься наружу, она осторожно опустила миску на пол и заставила себя сесть и оглядеться.
В комнате она была одна. Слева стояла кровать Вайолет, пустая и незаправленная. Справа было выходящее на запад окно с кружевными занавесками, сквозь которые еле пробивался тусклый серый свет.
Тусклый серый утренний свет.
Сердце пропустило удар. Сколько же она спала?
Тошнота была известным побочным эффектом взаимодействия с Завесой, но многочасовая потеря сознания – вовсе нет. Впрочем, Эди раньше и с тенями не встречалась. И ее никогда прежде не вытягивал обратно в жизнь кто-то другой. А она начинала понимать, что сейчас случилось именно это. Все-таки звал ее голос не матери, а сестры.
Значит, Вайолет открыла Завесу.
Но она не знала про тень.
Покой, вернувшийся к Эди, когда она очнулась в своем номере и в безопасности, испарился без следа, сменившись резкой нуждой немедленно разыскать сестру.
Посмотреть Вайолет в глаза.
Не обращая внимания на протесты ноющего тела, Эди заставила себя перекинуть ноги через край кровати, уперлась ими в жесткий шерстяной ковер и встала.
И тут же села снова. Вернее, рухнула: ноги слишком дрожали и не держали ее.
Это была проблема.
В ту же секунду дверь номера распахнулась, и внутрь влетела Вайолет. На ней было пышное кружевное платье, перепоясанное на талии, а каштановые волосы были собраны на макушке, только вокруг лица вилась пара выбившихся локонов. Румянец на щеках сестры и отчетливый запах розового масла, с которым та принимала ванну, подсказали Эди, что Вайолет возвращалась из ванной в дальнем конце коридора.
Она предприняла еще одну отчаянную попытку встать. На сей раз ей удалось.
– Эди! Ты очнулась!
Только она успела собраться с силами, как Вайолет обняла ее, и Эди, потеряв равновесие, упала обратно на кровать.
– Чего ты встала?! – прикрикнула Вайолет, толкая сестру на подушки. – Лилиан сказала, чтоб ты лежала все утро!
Но Эди не ответила – она сосредоточенно потянулась руками к щекам Вайолет. И, удерживая ее лицо в ладонях, заглянула ей в глаза.
Зеленые.
Чистые, без следа тьмы.
Эди затопило облегчение, и она рухнула на подушки. Вайолет тихонько хмыкнула и, взяв с тумбочки янтарный пузырек, протянула его Эди.
– Держи. Выпей еще немножко.
Эди с любопытством понюхала:
– Это что?
– Лилиан тебе оставила. Вчера она залила в тебя почти всю склянку и сказала, что должно помочь… да ладно, это все ерунда. Эди, тебе нехорошо? Ты очень побледнела.
Эди взяла пузырек и обнюхала еще раз. Отчетливо чувствовались лакрица, фенхель и корень одуванчика.
– Это Лилиан оставила?
– Да, – ответила Вайолет. – И она будет в ярости, если я скажу ей, что ты пытаешься встать.
Эди проигнорировала указания сестры и завинтила крышку пузырька, не отпив ни капли, а сама уже размышляла о подруге, спиритистке-целительнице, и о том, как та подошла к ним за кулисами после их первого представления в турне. В тот раз Вайолет, стремясь произвести хорошее впечатление, открыла Завесу не единожды, но дважды за выступление. Лилиан с самого начала относилась к Эди и Вайолет… покровительственно. Эди списывала это на то, что Лилиан – хотя ей было всего двадцать – именовала себя матерью всей труппы.
Но теперь она задумалась: быть может, Лилиан так заинтересовалась ими по иной причине? Вдруг она почувствовала их таланты? А что, если целительство Лилиан – такая же маскировка, как ее собственные лекции в состоянии транса?
Эди только что – впервые – встретила в Завесе тень, темную часть духа, брошенную в смерти ушедшей в жизнь душой. Тень в Завесе означала: такой дух теперь бродит в мире живых, скрываясь в теле человека, который может и не знать, что в него кто-то вселился. А если это Лилиан открыла Завесу? Вдруг она дала духу сбежать?
Эди нужно было это выяснить.
На сей раз она поднялась на ноги без труда, хотя Вайолет выразительно вздохнула, когда она качнулась к трюмо и вылила воду из кувшина в приготовленный таз.
– Что случилось, когда я перешла в смерть? – спросила Эди, смачивая в тазу тряпку. – Помню, как была в Завесе, а потом…
– Ди, это я тебя должна об этом спрашивать! Я чуть сознания не лишилась, когда увидела тебя за кулисами. Все ждала, что ты вернешься, а ты не возвращалась, и я…
Вайолет замолкла, и Эди поняла, что они обе вспоминают тот вечер год назад, когда в смерти слишком задержалась мать. Только она так и не вернулась.
– Если честно, я запаниковала. Зажгла лаванду и розмарин…
– Розмарин? – Эди застыла с полувыжатой тряпкой в руках. Так вот что это была за вторая трава. Та, что напомнила о жизни. Розмарин – трава памяти.
– Я сама не понимала, что делаю. Не знаю, что меня дернуло его добавить. Наверно, испугалась, что ты заблудилась, и мне показалось правильным…
– Вай, это было умно. Очень умно.
Вайолет покачала головой.
– Счастье, что сработало. Ты же знаешь, я никогда раньше не призывала живых и не знала даже, большую ли делать щель. Но меня так перепугал тот дух! Эди, в нем было столько темноты! Поэтому я сделала щель как можно меньше и закрыла в ту же секунду, как почувствовала, что ты вернулась. Когда у тебя затрепетали веки, я чуть прямо там не разрыдалась. Но потом подошел тот репортер – не представляю, как он нас отыскал, – и вдруг рядом оказался мистер Хадл, бормотавший что-то про Жанну д’Арк, и…
– Кто-кто?
– Мистер Хадл и репортер, который…
– Лоуренс Эверетт? Из «Жала Сакраменто»? Он был за кулисами?
Вайолет кивнула.
– Он помог Джону… ой, я хотела сказать, мистеру Биллингсли донести тебя до извозчика, а потом до кровати. Но, Эди, все это полная ерунда! Ты собираешься мне рассказывать, что случилось? И почему ты не смогла вернуться сама?
Сделав вид, что моет лицо, Эди накрыла мокрой тряпкой лоб и глаза, избегая пытливого взгляда сестры.
Нужно рассказать ей про тень.
А еще о том, что почти наверняка в кого-то неподалеку – в этом городе – вселился беглый дух.
Отняв тряпку от лица, Эди прошлась ей вниз по шее, по груди и под мышками, а потом бросила обратно в таз. Липкая от пота кожа зудела, моля о нормальной ванне, но Эди молниеносно приняла решение и теперь не хотела терять ни секунды.
– В Завесе, – сказала Эди, стягивая пропотевшую льняную сорочку и вытаскивая из ящика комода свежую, – я встретила меркнущего духа. Он чувствовал зов, но не хотел уходить, пока не передаст весточку в жизнь.
Доставая из ящика нижнюю юбку, Эди украдкой кинула взгляд на сестру. Вайолет наморщила лоб и прикусила зубами нижнюю губу. Так она делала в задумчивости.
От вранья в животе поднималось чувство вины, но Эди сглатывала его обратно. Не то чтобы она не доверяла сестре. Безусловно, доверяла. Просто Вайолет была так устроена, что никогда не позволяла страху себя остановить. Если Эди расскажет ей про тень, Вайолет может попытаться открыть Завесу и дать отпор тени. Лучше сейчас безобидно солгать и защитить опрометчивую сестру, чем искушать ее правдой. Эди обязательно ей все расскажет, как только немного разберется с происходящим.
– Меркнущий дух… – задумчиво повторила Вайолет. – Думаешь, это его я почувствовала? Кажется, я ни разу не… – содрогнувшись, она замолкла.
Эди снова занялась комодом, чтобы спрятать от Вайолет лицо. Она специально сказала, что дух мерцал и не желал окончательно уходить за грань, чтобы объяснить мрачную силу, которую, несомненно, почувствовала Вайолет. Ни она, ни сестра не сталкивались раньше с тенями, и Эди надеялась, что объяснение устроит Вайолет. В конце концов, мать как раз учила их служить посредниками между живыми и мертвыми, пусть обычно за это и платили.
– Должно быть, да, это ты и почувствовала, – ответила Эди. – Я тоже. В Завесе.
На секунду, пока Эди доставала из комода выцветшую блузку в тонкую полоску, повисло молчание. Сердцу хотелось заполошно колотиться, но она заставляла себя дышать медленно и размеренно.
Еще миг тишины, и Вайолет подала голос:
– Дух назвал тебе имя, кому передать весточку?
Эди продела руки в рукава блузки и наклонилась застегнуть пуговицы, чтобы скрыть проступившее на лице облегчение.
– Имя – да, но без фамилии. И название прихода.
Известно было, что духи не отличаются вниманием к деталям. Без существенной посторонней помощи они скорее вспоминали образы – например, цвет глаз любимого человека, – а не имена по документам и места проживания.
– Я собиралась с утра зайти туда поговорить с пастором, – продолжила Эди. – Может, получится узнать адрес.
Вайолет задумчиво кивнула. Они обе знали, что за такие поручения иногда бралась мать. Не дожидаясь новых расспросов, Эди сменила тему:
– Мистер Хадл же не сподобился уведомить нас о?..
– О том, согласилась ли на частный сеанс богачка Мэри Саттон с ее девятью сотнями долларов?
Эди резко взглянула на сестру – та лежала на ее кровати, откинувшись на подушки, и улыбалась довольно, как обожравшаяся сметаны кошка.
– Сподобился, – Вайолет приподняла брови, поддразнивая Эди. – И не думай, что я позабыла, сколько мне за эти деньги причитается шляп!
Лицо Эди озарила улыбка, она припустила к кровати, упала на Вайолет и сжала ее в объятиях.
– Вайолет, ура! Ты ее очаровала! Я не сомневалась!
Рассмеявшись, Вайолет обняла ее в ответ.
– Она хочет видеть нас у себя завтра вечером. Все подробности мистер Хадл отправил запиской, вот смотри.