Ей не требовалось подтверждения, что Руби мертва. Она чувствовала. Но все равно, протянув руку, отвела в сторону полотно светлых волос.
Из рваного разреза, идущего через все горло Руби, лилась ярко-алая кровь. Она скапливалась на юбке Лилиан и жуткими ручейками стекала по шее Руби, по груди, по рукам.
Эди бездумно перевела взгляд на безжизненную руку Руби. В ней, посреди ладони, лежал нож с костяной ручкой, принадлежавший матери. Стальное лезвие тонуло в крови Руби.
Несколько долгих секунд спустя – Эди так и не отвела взгляда от ножа – Лилиан заговорила хриплым, прерывистым голосом.
– Сегодня утром перестало действовать снотворное. Мы попытались… сдержать ее. Но мы не знали, что у нее нож. Сперва она бросилась на Аду. Потом на меня. А потом… господи.
Лилиан снова разрыдалась. На плечо Эди опустилась рука и осторожно сжала.
– Перед тем как… – Ада, содрогнувшись, отвела глаза от изломанного тела Руби. – Только тогда она была собой. Она спасла нас.
На Эди снизошло отстраненное оцепенение, и она с усилием перевела взгляд с окровавленного ножа на опустевшее тело подруги.
Иногда, если действовать быстро, возможно вернуть духа к жизни. Но Эди даже отсюда, из мира живых, чувствовала, что с Руби ничего не получится – как не получилось с матерью. То, что она сделала – или что сделала с ней тень, когда Руби утянула ее за собой в смерть, – безвозвратно оборвало связь ее тела с душой.
Руби больше нет.
И виновата в этом Эди.
Снова.
Происходившее дальше она помнила очень смутно. В какой-то момент она поняла, что сидит на кровати – наверно, это была кровать Лилиан и Ады, – а в ладонях у нее стынет кружка чая.
Сколько-то времени спустя она почувствовала, как кто-то расчесывает ее просохшие спутанные волосы и заплетает в спадающий по спине жгут.
С нее сняли окровавленную одежду. А потом чей-то голос – Лилиан – заговорил с ней тихо и успокаивающе. Сказал, что они с Адой обо всем позаботятся. Что у Эди ступор. Что ей нужен покой.
Последнее, что помнила Эди, – как она легла головой на подушку, а ее веки, тяжелые от непролитых слез, наконец прекратили сопротивляться и закрылись.
26
Эди проснулась от голосов за дверью спальни.
Солнечный свет, утром лившийся сквозь кружевные занавески, потускнел до сумерек. На прикроватном столике горела газовая лампа, погружая комнату в мягкую желтую дымку.
– Лилиан, отойди с дороги. Мне нужно немедленно увидеть сест…
– Но она только…
– Мне плевать.
Дверь спальни распахнулась, и Эди увидела встревоженное лицо Вайолет. Та все еще была в дорожной одежде, а вокруг ее лица вились выбившиеся локоны – явно закудрявились после путешествия вверх по реке.
– Эди, что?..
– Руби мертва.
Каким-то чудом Эди удалось приподняться на локтях и сесть. На ней была только льняная сорочка, и прохлада раннего вечера жалила ее голые руки, но она не стала укрываться одеялом. Онемение, пришедшее с потрясением, исчезло, осталось только пылающее ядро горя и стыда глубоко в груди. Холод был очень кстати.
Лилиан осторожно закрыла за Вайолет дверь, давая им побыть наедине.
Вайолет сорвала с себя плащ и шляпу, но в комнату не прошла, а так и застыла у порога. Взгляд, обращенный к сестре, был полон настороженности и беспокойства.
– Лилиан сказала, что Руби была одержима. Но я не поняла, как…
– Это была тень, – тихо и безжизненно ответила Эди. – Та же, что пыталась проникнуть в твое сознание на представлении.
Вайолет наморщила лоб.
– Но это был меркнущий дух. Ты говорила…
– Я соврала.
Все это время она силилась смотреть Вайолет в лицо. Заставляла себя принять то, что совершила. Но когда глаза Вайолет широко распахнулись и она растерянно покачала головой, Эди со стыдом опустила взгляд на руки.
– Нет, – произнесла Вайолет. – Ты не могла. Ты не стала бы скрывать такое от…
– Я скрывала, – с трудом произнесла Эди безжизненным голосом. Никак иначе она об этом говорить не могла. Иначе вертящийся в груди шар огня вышел бы из-под контроля, взорвался бы и поглотил ее заживо. Нужно было сдержать его еще ненадолго. Ровно настолько, чтобы успеть рассказать Вайолет все, что ей нужно было – нет, все, что она заслуживала услышать.
– Я врала тебе не только в этом, – продолжила она. – Вчера я не рассказала тебе, что встретила в Завесе дух Руби. Тогда я решила, что она мертва. Но я не сказала тебе, хотя ты совершенно справедливо о ней волновалась. Ты чувствовала, а я не послушала…
– Эди, даже если бы мы…
– Нет! – вскрикнула Эди. Она не позволит Вайолет ее утешать. Слишком многого та до сих пор не знает. – Вай, это моя вина. Они ее похитили. Держали в подвале этой жуткой лечебницы. А еще там был он, наш отец, и ее заставляли…
– Отец?
У Вайолет дрожал голос, и взгляд Эди метнулся вверх. Вайолет уже не стояла – она упала в слишком пышное кресло для чтения слева от двери и смотрела оттуда на сестру широко открытыми растерянными глазами.
– Не понимаю. Зачем?..
– Да, – с горечью перебила ее Эди, – ты не понимаешь. И это тоже моя вина. И Руби тоже из-за меня погибла. А еще из-за меня…
Грудь Эди прожгла огненная боль. Внутри нее прорвалась плотина. Из горла поднималось пламя. Глаза жгло, ослепляя. А потом не пролитые еще слезы по Руби вылились из нее яростными горячими волнами – и напор их был так сокрушителен, что она едва дышала.
– А еще из-за меня, – произнесла Эди, выталкивая из себя слова между судорожными всхлипами, – не вернулась мать.
– Эди…
– Вчера вечером ты была права. – Слезы так и текли по щекам, но Эди как-то отыскала чуть-чуть воздуха, чтобы выговорить последние, жизненно важные слова: – Я действительно соврала тебе о том, что тогда случилось в Завесе. Я говорила себе, что пытаюсь тебя защитить. Защитить нас обеих. Что, если только мне удастся выяснить, что случилось на самом деле… С кем она встречалась. Зачем взяла белладонну…
– Белладонну?! Зачем?..
– Но это был просто очередной обман. Вай, я не собиралась тебе это рассказывать. Я не могла. Я…
– Ди, ты можешь рассказать мне что угодно. Клянусь – что бы это ни было.
– Не могу! Даже теперь…
Ее слова оборвал новый всхлип. Он выполз наружу, царапая горло, и остался во рту, мешая говорить. Не давая вдохнуть. Перед глазами расплылись черные точки.
Черные, как глаза Руби.
Черные, как дым, по спирали струившийся из матушкиной руки.
Ее пробрало отчаяние: у нее и в этот раз не получится. Вайолет заслуживает наконец услышать правду. Всегда заслуживала. Но Эди была слишком изломана, слишком труслива, чтобы все рассказать.
А потом с ее тела как будто сняли камень. Стальная хватка на грудной клетке ослабла, и в легкие хлынул воздух. К ее залитому слезами лицу прижали что-то теплое и мягкое.
Это Вайолет прижалась щекой к ее щеке.
Так, в объятиях, прошло несколько долгих минут; Эди несколько раз глубоко вдохнула привычный запах сестры – розовое масло – с примесью мускуса, оставшегося от поездки, и ее дыхание наконец-то успокоилось. И тогда заговорила Вайолет. Ее шепот защекотал кожу Эди.
– Ди, мне кажется, пришла пора. Пора все мне рассказать.
Зажмурившись, Эди покрепче прижалась щекой к сестре. И, глубоко и рвано вздохнув, она заговорила срывающимся голосом.
Когда она договорила, солнце уже окончательно село. Горло саднило, глаза покраснели, а голова пульсировала болью. Но зато теперь она наконец могла честно сказать, что точно ничего не утаила.
Услышав, что мать взяла с собой белладонну, Вайолет испытала те же ужас и непонимание, что и Эди. Она задала сестре множество вопросов о списке имен и пришла в отчаяние – как и Эди, – что никто из этих людей не смог раскрыть ей тайну последнего клиента или того непонятного духа, что мать повстречала в Завесе.
– А как быть с письмом из твоего сна? – спросила Вайолет. – «Н. Д.» – это точно Нелл Дойл! Бедняжка мадам Палмер. Но почему она не пришла на зов в Завесе?
Эди покачала головой. Она и сама до конца этого не поняла. Но после того, что случилось с Руби, у нее появилась ужасная догадка.
– Лилиан считает, что таллий усиливает любую природную склонность к обращению с Завесой. А еще она говорила, что Нелл Дойл была в этом достаточно талантлива. Гораздо сильнее Руби. Если с ней делали то же самое, она вынуждена была открыть Завесу. Тень это почувствовала. Перешла. Захватила ее. Но прежде чем она успела что-то предпринять…
– Яд убил Нелл Дойл.
Эди кивнула.
– В слишком больших количествах таллий смертелен. Так сказал тот доктор.
– И когда ее тело умерло, а дух перешел… – Вайолет замолкла.
Перед глазами Эди мелькнул тот мальчик, Уильям Браун, в ночной рубашке, едва прикрывающей колени. Тень разорвала его на части. Поглотила его душу.
Вероятнее всего, Нелл Дойл постигла та же участь. Лишившись способности открывать Завесу, для тени она стала бесполезна.
Когда Эди рассказала сестре, что слышала в подвале голос отца, та ничего не ответила. Только обняла ее покрепче, прижимая к себе.
Так они теперь и лежали. В объятиях друг друга, под грудой одеял с кровати Лилиан и Ады, дыша в унисон.
Прошло совсем немного времени, и Вайолет, сев на кровати, взглянула на Эди сверху вниз.
– Вставай. – Эди только моргнула. – Тебе нужно что-нибудь съесть. Или хоть воды выпить.
Но Эди не хотелось шевелиться. Она бы пролежала так целую вечность, укрывшись в надежном коконе из рук сестры. И бесконечно откладывала столкновение с реальностью, ждавшей за порогом комнаты.
Однако чего-чего, а упрямства Вайолет было не занимать, и она мигом вытащила Эди из кровати, накинула на нее один из халатов Лилиан и усадила за круглый столик посреди скромной кухни. Поставила чайник и подтолкнула к Эди тарелку. На ней было два куска хлеба с толстым слоем масла, точно как Эди любила.
– Ешь, – сказала Вайолет, и в ее голосе прозвенели непривычные для нее властные нотки.