Разговор заканчивается спустя час; он берет куртку и говорит, что поедет к Кристиану, так будет проще. Сандрина спрашивает, вернется ли он к трем, и он говорит, что не знает. Скорее всего, ему не хочется снова сталкиваться нос к носу с чужими людьми, которые будут сверлить его глазами, – с полицейскими, теперь еще с психотерапевтом, которая стала последней каплей. А вдруг эта доктор Бенасса заявится вместе с Каролиной, когда та привезет Матиаса? Сандрина знает – он ненавидит мозгоправов. Тут уж она его хорошо понимает – ей тоже не понравилось, как эта женщина смотрела на них вчера.
Она терпеливо стоит в гостиной; ее муж проверяет, все ли бумаги на месте, и застегивает портфель – он делает так каждое утро перед уходом на работу. Направляется к двери – она не шевелится. Он возвращается, обнимает ее и наконец говорит:
– Слушай… нет, я не хочу их видеть. Я приеду потом, часам к шести.
Он уезжает; Сандрина подходит к окну и смотрит на опустевшую площадку для машины. Потом убирает со стола, он не притронулся к завтраку, потому что короткий звонок Кристиану превратился в долгий разговор. Если ее муж вернется к шести, нет смысла оставлять завтрак на столе. Она складывает салат в таппервер – к счастью, она не успела добавить соус, так что салат не пропадет, – прячет сыр в холодильник и режет ломтиками фенхель. Грызет ломтики и смотрит в окно – нет, он не вернулся. Узел между лопатками слегка расслабляется, дышать становится легче.
Уже почти два часа.
Она поднимается на второй этаж. Луч солнца освещает коридор, в воздухе танцуют пылинки; утром она все вычистила, все пропылесосила, собрала всю пыль, но с пылью бороться бесполезно.
На пороге комнаты с полками она мгновение колеблется, потом входит и открывает окно. Смотрит вдаль, как вчера Каролина. Разворачивается. На полках стоят коробки с нитками и пуговицами. Она подходит и перебирает катушки. Каролина надежно спрятала паспорта в глубине корзины, конечно же, ничего важного она бы не оставила на самом виду.
Книги… Когда Сандрина освобождала место для своих книг, она почти не притрагивалась к тем, что принадлежали первой жене. Она ставит стул напротив полок и, чуточку подумав, идет за тряпкой для пыли и чистящим средством. Теперь ее задача – разобрать полки.
Всего полок восемь. Самая нижняя забита дешевыми изданиями классики, из тех, что читают в лицее и колледже. Ровный ряд корешков, если не считать одного пустого места, образовавшегося после того, как Каролина забрала свою книжку. На второй снизу полке – полицейские романы в черно-красных, черно-желтых или черно-синих обложках. Еще выше – триллеры, тут на обложках кровавые, чуть выпуклые буквы. Сандрина хотела бы их почитать, но правда в том, что она не могла прикоснуться к книгам Каролины. Еще выше – издания разных форматов и разных жанров; видно, что любимые, много раз читанные, с загнутыми уголками, потрепанные, подклеенные. Книги вообще очень личная история. Залезть через них в душу Каролины Сандрине всегда казалось кощунством.
На средней, удобной для доступа полке, лежат ее собственные книги, тоже любимые, те, к которым хочется возвращаться. Сандрина – книжница, но места мало, и потому она старается избавиться от того, что уже прочла и без чего сможет пережить. Ее муж настаивает, чтобы она покупала книги, а потом выбрасывала: он терпеть не может библиотеки, книги, которые прошли через множество рук, но не против того, чтобы Сандрина покупала новые книги, во всяком случае, никто не подумает, что они экономят на них. Разумеется, она не выбрасывает книги – книги нельзя выбрасывать. Она относит ненужные в кладовку, а потом сдает в приют для бездомных, который находится недалеко от супермаркета, на приличном расстоянии от жилых домов.
Ей не хочется притрагиваться к книгам Каролины, но она хочет понять, что скрывает первая жена. Она начинает снизу и разбирает плотный ряд дешевых изданий. Сделанный Каролиной пробел облегчает задачу. Она тщательно просматривает книгу за книгой. В некоторых страницы как будто склеились. Сандрина не отступает, и ей требуется несколько секунд, чтобы понять: они не склеились, их склеили. Между страницами лежат купюры. Она берет другую книгу. В ней тоже спрятаны деньги. Она не вытаскивает купюры, но навскидку сумма получается немаленькая – несколько сотен, почти тысяча. Как Каролине это удалось? Непонятно. Она же не работала, и у них был общий счет. Сандрине это известно, но она также знает, что ее муж (и муж Каролины) следил за расходами. Деньги – тема непростая. Он часто заводит разговор о ее зарплате, об этих «жалких грошах» и о том, что будет лучше, если она уйдет с работы, все равно она не дружит с коллегами, «с этими шлюшками, что треплются целыми днями», да к тому же почти все адвокаты в их конторе – мужчины, и ему это не нравится. Гроши – да, жалкие, но Сандрина держится за них. Это ее собственные деньги – это важно, это ее работа и гарантия того, что она никогда не вернется к отцу. Но ее мужчина настаивает, и настаивает так, что в конце концов она сдастся, она знает это заранее. Это как война – тихая, бесшумная, но не прекращающаяся.
Что Каролина хотела сделать с этими деньгами?
Дура несчастная, разумеется, ты знаешь, что она хотела сделать. Деньги и паспорта – она хотела уехать.
Каролина намеревалась забрать Матиаса и уехать.
Сандрина смотрит на часы. Уже больше трех. Она быстро ставит книги на место, проходится по ним тряпкой. Порядок.
Заходит в спальню, берет жилет, спускается на первый этаж и ждет – сейчас должны привезти Матиаса. Она несколько раз выглядывает в окно. Сегодня нерабочий день, на улице прохладно, это первое по-настоящему осеннее воскресенье, и люди сидят по домам, смотрят телевизор или работают в саду, выпалывают сорняки; на дорогах пусто.
Она ждет. Ждет долго. Три часа десять минут, потом три двадцать, три сорок – на площадке перед домом никого. В пятнадцать пятьдесят она выходит из дома и идет на дорогу, стоит на обочине, оглядывает поселок. Знает, конечно, что не должна его беспокоить, это само собой разумеется, но все же посылает ему эсэмэску:
Их до сих пор нет.
Когда он подъезжает к дому, Сандрина сидит на ступеньках крыльца.
– Поднимайся, – говорит он, – что ты тут расселась, точно цыганка?
В прихожей он снимает куртку. Пока он расшнуровывает ботинки, Сандрина смотрит на его руки, смотрит на лоб, висок. Малейшие признаки гнева надо читать как самую важную книгу, расшифровывать их, и нужно следить за каждым его словом, за оттенками интонации – только так можно понять, каким будет конец дня.
Он проводит рукой по волосам и говорит:
– Я проголодался.
– Конечно, ты проголодался, ты же ушел, не позавтракав…
Он делает шаг и с размаху бьет ее по щеке. Она даже не понимает, что произошло; ее поражает не столько боль, сколько звук пощечины, и только потом приходит знакомое ощущение горящей щеки. Эту боль она хорошо знает – неприятный жар, который приходит сразу после оторопи. Отец бил ее, но сначала орал, и Сандрина чувствовала, что сейчас что-то будет, – ор был предупреждением, а тут ее ударили внезапно, после безобидной фразы.
Она понимает, что сказала что-то не то, чего не должна была говорить; он что-то говорит – она видит, как шевелятся его губы. Что? Что он говорит? Резкий шум в ушах исчезает, и она обретает способность слышать. Он говорит, что это его дом, что он не обязан докладывать, откуда пришел и когда он ел.
– И ты здесь не для этого, понятно? Тебе все ясно?
Сандрина кивает, она очень хорошо понимает, что он просто не так растолковал ее слова, она его ни в чем не упрекала. И она ругает себя за глупый комментарий: ну да, ведь все совершенно ясно.
Да, да, да – кивает голова, и Сандрина идет на кухню. Каждое ее движение точно и осмысленно, даже несмотря на то, что ее слегка трясет. Перво-наперво она заворачивает в тряпку кубики льда и прикладывает импровизированный мешочек к щеке. Свободной рукой достает из холодильника салат, пюре из картошки и морковки и мясные рулетики; после разогрева они будут суховаты, но она добавит сметаны, и получится вкусно.
Ее муж снова звонит Кристиану, говорит:
– Нет, они его не привезли. Нет. Нет. Да, завтра перезвоню… Да, я поеду к ним. Поем и поеду. Надо ехать.
Он жует медленно, сосредоточенно. Прежде чем приняться за второй рулетик, показывает ей вилкой на стул напротив. Сандрина садится. Она не выставила вино, как обычно на обед, но он его и не требует.
Он молча размышляет. Когда он отталкивает от себя тарелку, она видит пятно от соуса на его джемпере. Пододвигает к нему сырную тарелку, но он к ней не притрагивается.
– Я поеду к Маркесам, – объявляет он, протягивает руку и отнимает влажную тряпку от ее щеки.
Разглядывает щеку. Сандрина напрягается, невольно втягивает голову в плечи.
Он говорит:
– Любовь моя, ничего не заметно. Ты меня прощаешь? Ты прощаешь меня?
Сандрина не отвечает.
Он встает, обходит ее, кладет руку сзади на шею. У Сандрины между лопатками снова горит огнем длинный нож, парализующий позвоночник.
– Я поговорил с Кристианом. Он кое-кого посоветовал – специалиста по семейному праву, но предупредил, что все очень сложно. Что добиться лишения родительских прав будет очень непросто, что Каролина на суде начнет строить из себя жертву, что надо попытаться договориться полюбовно. – Он опускается на колени рядом со стулом Сандрины, повторяет «Сандрина, Сандрина», тихо, ласково, пока она не смотрит ему в глаза. – Мы все растеряны, дорогая, совершенно растеряны. Она возвращается неизвестно откуда и хочет воззвать к закону, она хочет забрать у меня сына. Понимаешь? Ты понимаешь, каково мне?
Сандрина кивает, но вместо понимания приходит ощущение, что она уже ничего не понимает. Щека горячая и в то же время ледяная.
Он говорит:
– Ты поедешь со мной.
Опять надо убрать остатки еды и посуду со стола, сходить наверх, принести ему чистый джемпер. Щека слегка порозовела, Сандрина пудрит ее. И около шести часов они подъезжают к дому Маркесов. Перед парковкой их обгоняет автомобиль, мелькает чей-то знакомый профиль, но у Сандрины нет времени, чтобы определить, кто там за рулем.