Машина останавливается. Ее муж глубоко дышит, потом оборачивается и внимательно смотрит на нее. Поднимает руку, чтобы убрать ей за ухо прядь волос, и она отшатывается. Он улыбается, говорит:
– Сандрина, мне очень жаль. Я… они хотят забрать у меня мальчишку, понимаешь? Поэтому они его не привезли. Смотри-ка, у тебя блузка расстегнулась. – Он застегивает ей верхнюю пуговицу, потом берет в ладони лицо Сандрины и смотрит прямо в глаза:
– Но ты же на моей стороне?
Он целует ее, очень нежно, а когда его губы отрываются, она видит слезы у него на глазах и берет его за руку – сжимает пальцы мужчины, который плачет. Вот оно, он снова с ней – тот, кто ее любит, и теперь она снова все понимает.
Он жмет на звонок домофона и ждет.
Сбоку приближается чей-то силуэт, это полицейская. Все ясно, она сменила автомобиль, и это она была за рулем обогнавшей машины. Сандрина копается в памяти, пытаясь сообразить, не этот ли автомобиль стоял сегодня неподалеку от их дома во второй половине дня. Да. Может быть. Эта змея следила за ними.
Сандрина не смеет ничего сказать, она смотрит на застекленную дверь в бордовых разводах. Он снова звонит. Там должны слышать. Подъезжая, они видели свет в окнах.
Полицейская поднимается на две ступеньки крыльца. Ее мужские ботинки на удивление бесшумно передвигаются по бетону, но он мгновенно, как по тревоге, оборачивается.
Вот она, вена на виске, и Сандрина не знает, стоять рядом с ним или отступить. Наконец она медленно спускается на одну ступеньку, и когда полицейская говорит: «Господин Ланглуа?» – еще на одну; она уже на дорожке перед крыльцом.
– Господин Ланглуа, Матиас на какое-то время останется у своей матери.
Ее муж засовывает руки в карманы брюк. Он так делает в тех случаях, когда надо сохранять спокойствие. Раздается жужжание, и дверь открывается. Это полицейский, он спустился и тоже говорит: «Господин Ланглуа, господин Ланглуа» – как будто имя должно произвести какое-то действие, что-то изменить.
– Я приехал за сыном, – говорит ее муж. – Я беспокоился, потому что не знал, где он.
Начинается торг. На улице темнеет. Образуется треугольник: мужчина-полицейский загораживает вход в дом, его коллега стоит сбоку и он, ее муж. Сама Сандрина держится в стороне, она не хочет превращать треугольник в квадрат, ей тут не место. Была бы такая возможность, она бы ушла, но ее муж нуждается в ней – это он решил, что она должна быть рядом.
«Добрый полицейский» и «злая полицейская» – их роли очевидны, думает Сандрина. Добрый полицейский говорит спокойным тоном, а злючка стоит с гордо поднятым подбородком, всем своим видом говоря: «Что, не нравится? Обосрался, увидев, что я у тебя за спиной?» С самого начала эти двое играли с ними в кошки-мышки, тем самым запуская цепную реакцию. Они высекают искру, подносят спичку к пороху. И этим вечером игра продолжается.
Добрый полицейский говорит:
– Господин Ланглуа, госпожа Маркес имеет такое же, как и вы, право жить со своим сыном. Да, мальчик жил в вашем доме, но до обсуждения вашего вопроса в суде и ввиду возобновления расследования по делу об исчезновении вашей супруги Маркесы полагают, что будет лучше, если ребенок останется у них.
Гневная венка, кулаки в карманах, но голос звучит ровно, когда он отвечает:
– Это похоже на похищение, и, что возмутительно, полиция поощряет такое поведение.
Он говорит также, что для ребенка плохо, когда его резко отрывают от дома, произносит очень много разумных, хорошо продуманных фраз, но сучка-полицейская в ответ ухмыляется, и его кулаки все глубже и глубже уходят в карманы.
Замолчав, он пятится, спускается с крыльца, делает вид, что отступает. Минует Сандрину, выходит на проезжую часть, задирает голову. И, глядя на окна, кричит хриплым голосом, зовет сына. Раз. Другой. И потом без остановки, как перед этим звонил в домофон.
Полицейский тоже спускается, его коллега идет следом, треугольник восстанавливается; карусель заводится снова. Полицейский говорит: «Господин Ланглуа, господин Ланглуа…», а полицейская смотрит на мужа Сандрины с издевкой.
Сандрина не знает, как быть, стоять в стороне или вмешаться. Нет, вмешаться невозможно. Она делает несколько шагов к машине, говоря себе, что в любом случае он должен уехать отсюда, а она подождет у машины. Ее маленькую двухдверку они оставили у дома – поехали к Маркесам на его большой и шикарной машине. С этой машины он пылинки сдувает и хочет, чтобы свою она продала. Говорит, что ее машина слишком мала, что это тачка для бедноты, что она небезопасна. В последний раз, когда об этом зашел разговор, Сандрина сказала: «Но она же нужна мне, чтобы ездить на работу»; и он рассмеялся. Он уверен, что в конце концов она уволится, потому что ничто ее там не держит. Коллеги ее недолюбливают и наверняка говорят гадости у нее за спиной о ее замкнутости и тупости; начальникам плевать, есть она или нет, – он знал это с самого начала, а она упрямится и не хочет понять очевидного. «В тот первый день, когда ты не пошла на работу, кто-нибудь побеспокоился о тебе? Проверил, заболела ты или прогуляла? Нет, ты же прекрасно знаешь, никто о тебе и не вспомнил». Он прав, он всегда прав; и каждый день Сандрина спрашивает себя, где она черпает силы, чтобы говорить ему «нет», отчего она отказывается оставить работу, продать машину и что в ней, слабовольной и податливой, придает ей смелости противоречить своему мужу.
Он снова кричит. Ни одного движения за занавесками на третьем этаже. Зажигается свет в других окнах, чужие занавески отодвигаются, любопытные головы высовываются наружу, и только квартира Маркесов не подает признаков жизни.
Имя Матиаса отражается от стен, а голос его отца хрипит все сильнее – он похож на звериный рык, заставляет дрожать стекла и что-то внутри у Сандрины, между ребер.
Полицейская говорит:
– Ну все, достал. – И подходит к нему: – Хватит орать, эй, ты, слышишь?
Сандрина рефлекторно прикрывает руками живот – нельзя ему «тыкать», нельзя грубить.
Он вынимает руки из карманов. Полицейская видит кулаки, и лицо ее озаряется радостью, как будто она давно уже ждала этого момента.
– Давай, вперед. Доставь себе удовольствие, попробуй тронь меня, ударь. Ну же, ударь. Тебе же хочется, да? Руки чешутся? Но я тебе не жена, психопат, поднимешь на меня руку, и тебе конец.
Полицейский приближается, он перестал твердить «господин Ланглуа, господин Ланглуа», и господин Ланглуа шипит:
– Не надо мне угрожать.
– Я тебе не угрожаю, господин Ланглуа, а предупреждаю. Может, ты и король в твоем жалком мирке, может, ты там царишь, но здесь реальный мир, и в этом мире твое представление подходит к концу. Следствие продвигается, мы получили из Италии записи с камер наблюдения, и Каролина кое-что вспомнила. Слышишь, что я сказала? Она вспомнила.
Он улыбается, спокойно, собранно. Сандрине хорошо знакома эта улыбка, и она говорит себе: сейчас он поднимет на сучку руку, накажет за неуважение к нему, за угрозу, за оскорбление. Но вместо этого он говорит:
– Не знаю, о чем вы говорите, но знаю, что вы только что угрожали ни в чем не повинному гражданину и похитили у него ребенка.
С этими словами он разворачивается, нажимает на кнопку брелока с ключом от машины, отпирает дверцы и командует Сандрине:
– Садись.
Сандрина мигом усаживается на пассажирское кресло. Полицейская кричит:
– Только тронь ее! Предупреждаю, сука, только тронь!
Но Сандрина захлопывает дверцу, и они оказываются в звуконепроницаемой кабине.
Он отъезжает; тут разрешена скорость не больше тридцати километров в час, но на трассе он превышает скорость, одновременно отыскивая номер Кристиана в своем телефоне.
Когда Кристиан отвечает, он говорит:
– Я возвращаюсь. Нет, как ты и велел – обеспокоенный родитель. Проблема не в этом, там была эта стерва. Организуй мне встречу с типом, о котором мы говорили… – Он бросает взгляд в зеркало заднего вида, хмурит брови и добавляет: – Погоди, у меня полиция на хвосте. Не знаю, это те же или другие! Позвони ему! Позвони прямо сейчас.
Это те же. В новом автомобиле, который Сандрина не сумела вычислить.
– Блять, да она издевается! – кричит он и кидает мобильник на колени Сандрине. Она рефлекторно отдергивает руки, не зная, что делать. Ей строжайше запрещено прикасаться к его телефону.
Ее муж резко тормозит за полосой для аварийной остановки. Полицейские останавливаются сзади и выходят из машины.
– Итак, господин Ланглуа, – говорит полицейская, когда он опускает стекло, – нарушаем правила? Превышаем скорость? Говорим по телефону за рулем?
Он не отвечает. Сучка злорадствует, это сразу видно. Сам он на грани, и это тоже нельзя не заметить.
Она говорит:
– Руки на руль.
И он отвечает:
– Это начинает смахивать на полицейское преследование. Что такого я сделал? Я же просто беспокоюсь за своего сына.
– Ах, господин Ланглуа, список довольно длинный. Для начала займемся нарушением скоростного режима и телефоном за рулем.
Он обрывает ее:
– Может, я и ехал чуть быстрее, но я не звонил.
– Мы все видели, – возражает она, но он говорит:
– У меня и телефона-то нет, я оставил его дома. Мы выехали слишком поспешно, я подумал, что мой сын и мои тесть и теща попали в аварию.
Она говорит:
– Да-да, конечно, а это что такое? – И она указывает на телефон, почти скрывшийся между плотно зажатыми бедрами Сандрины.
– Это ее телефон.
– Ну-ка, Сандрина, откройте телефон, – просит полицейская, и, разумеется, Сандрина не может.
У него есть пароль от ее телефона, но сама она и представления не имеет, какой у него может быть пароль. Пробует дату рождения Матиаса, своего мужа и в последней попытке – дату своего рождения, но, конечно же, ничего не подходит.
Она оборачивается к полицейской и говорит:
– Простите, ничего не помню, я… я испугалась из-за сирены.
Полицейская успокаивающим тоном говорит: