После завтрака Сандрина перебирает одежду откладывает в сторону все слишком тесное. Она не ощущает ненависти к себе, не называет себя «толстой коровой», «жирной тупицей». Она говорит себе: «Я – это я. У меня есть моя крошка, и я должна ее кормить». Наносит тональный крем, а волосы решает оставить распущенными, ну и что, что они тонкие. В любом случае сегодня утром он ее не увидит, а вечером, когда вернется домой, ему будет не до ее прически. Щека не болит, тем лучше, можно об этом забыть. На шее видны темно-красные, почти бордовые отметины. Полицейский сказал: до девятнадцати часов. В начале восьмого он вернется. Он позвонит предварительно? Его будут сопровождать? Или его заберет Кристиан?
Сандрина повязывает вокруг шеи платок – в конце концов, осень на дворе.
Спускается по лестнице, во рту приятно пахнет мятой, и тут раздается звонок в дверь.
Это не он, это полицейские.
– Можно зайти? – спрашивает мужчина.
Ей хотелось бы сказать «нет», но вместо этого она говорит:
– Я ухожу на работу.
– Тогда мы ненадолго, – кивает полицейский, – но мы бы хотели с вами побеседовать. Может быть, проще это сделать в течение дня? Вы сможете отлучиться с работы?
Сандрина не знает, от чего ее муж разозлится сильнее. От того, что полицейские были здесь в его отсутствие, или от того, что она встретится с ними в каком-то другом, недоступном для него, месте. Она спрашивает:
– Он не с вами?
Полицейская отвечает:
– Нет, он до вечера остается под стражей. Если его отпустят раньше, я тут же вам позвоню.
– Нет! – невольно вскрикивает Сандрина. Слишком долго объяснять, что он проверяет список входящих, и если увидит незнакомый номер… Вместо этого она говорит: – Не надо, не стоит беспокоиться.
– Сандрина, нам в самом деле нужно с вами поговорить. Мы потом проводим вас на работу, объясним вашему работодателю, почему вы опоздали.
– Нет! – снова резко обрывает ее Сандрина.
Она не может четко разъяснить, почему этот вариант не подходит, и все-таки сдается – жестом предлагает им пройти.
В гостиной они, не задумываясь, сели на те же места, что и в субботу.
– Вы ведь юрист? – спрашивает полицейская.
– Секретарь в юридической конторе, – уточняет Сандрина и торопливо задает вопрос: – А Матиас?..
– Матиас сегодня не вернется. – Полицейский говорит с осторожностью, как будто что-то еще может измениться. – Сандрина, дело в том, что после последнего визита Каролина кое-что вспомнила. На данный момент еще остаются большие пробелы. Но она уже восстановила в памяти свое детство. Это с одной стороны. Затем появились обрывки событий не столь далеких. Пока что никаких воспоминаний о дне ее исчезновения. Но дело движется. Психотерапевт довольна. Процесс ускоряется. Такого никто не ожидал.
– Сандрина, – любезным тоном подхватывает полицейская, – последние воспоминания Каролины связаны со страхом и насилием. Они относятся к ее браку с господином Ланглуа, к их повседневной жизни. Я уже говорила, что он не давал ей водить машину. За несколько недель до ее исчезновения господин Ланглуа начал морить ее голодом. Она не исчезла в лесу во время пробежки. Это невозможно. Потому что он не выпускал ее одну из дома.
Сандрина слушает, и ее уносит волна, на этой волне она уплывает подальше. Не потому, что ей так хочется, нет, так бывает всегда, когда происходящее становится слишком сложным, слишком тяжелым, слишком болезненным. Одна Сандрина смотрит издали на другую Сандрину, беседующую с полицейскими. Зря та другая Сандрина это делает, у нее будут неприятности. И к тому же все, что говорят полицейские, не имеет смысла. Первое, что приходит в голову, – ее-то он заставляет есть. Кормит насильно. Потом говорит, что она толстая. Мерзкая. Что никто ее не захочет, никто и никогда. Что только он способен ее любить. Морить голодом? Ну нет. Это немыслимо.
– Я и раньше говорила вам, что он запретил ей водить, помните? – долетает до нее.
Сандрина что-то бормочет себе под нос, и полицейской приходится наклониться, чтобы услышать:
– Прощу прощения?
– Но она же пила. – Язык ворочается с большим трудом. – Это было небезопасно.
Напротив нее две пары изумленных глаз.
– Она что? – выдыхает женщина.
– Она пила… – повторяет Сандрина.
Полицейские недоуменно переглядываются, и Сандрина не понимает, что вызывает у них сомнение. У них неверные сведения? Они не знали того, что она им только что сообщила? Или они сомневаются в ее рассудке?
Полицейская спрашивает:
– Сандрина, это он вам такое сказал? Каролина не пила. Ни один бармен в радиусе пятидесяти километров не узнал Каролину, когда мы показывали ее фотографию. Мы обыскали мусорные баки. Обшарили весь этот дом после ее исчезновения. Алкоголь был только в баре.
Сандрина крепко задумывается.
– Это ничего не доказывает. – Она сама не заметила, что произнесла это вслух.
– Сандрина, алкоголь стоит дорого, а у Каролины много лет не было своей банковской карточки. Ее узнали кассиры в супермаркете, и все они сказали, что Каролина платила наличными, а если с ней был муж, то он сам расплачивался с карты. И она никогда не покупала крепких спиртных напитков. Никакого алкоголя, даже когда была одна.
Это правда, у них алкоголь только в баре. Есть водка, одна бутылка коньяка и одна бутылка виски, и все это убывает очень медленно. Есть, правда, вино в гараже, он пьет его понемногу, изображает из себя знатока и любит поставить красивые бутылки на стол, когда к ним приходят гости, на которых он хочет произвести впечатление.
– Не знаю, зачем он вам это сказал. – Полицейская качает головой, и Сандрина впервые видит ее неуверенной. – Нет, такого не может быть, – добавляет полицейская. – Мы весь дом перевернули. Она бы чисто технически не смогла. Выпивку надо достать, а поблизости нет супермаркетов, до которых Каролина могла бы добраться пешком.
Сандрина думает: «Все, что они говорят, не имеет смысла. Захотела бы – добралась, нашла бы способ».
– Зачем вы все это говорите мне? – спрашивает она, голос у нее умоляющий, плачущий, намного более слабый, чем ей хотелось бы.
– Потому что у нас на него есть досье, Сандрина, и в этом досье ничего хорошего, – отвечает полицейский. – Потому что скоро мы вызовем вас на допрос и спросим, что вы знаете об исчезновении Каролины. Вы должны быть к этому готовы.
– Сандрина… – Полицейская наклоняется и кладет руку ей на колено.
Сандрина отодвигает ногу, ей неприятно прикосновение. Рука отдергивается, полицейская потирает себе виски.
Эстафету принимает полицейский:
– Сандрина, я говорил вам, что мы видели историю болезни Каролины?
Сандрина кивает.
– Это история женщины, которая пережила насилие, и не один раз. Кроме свежих травм, у Каролины нашли следы старых переломов. Многочисленных, понимаете? – Полицейский наклоняется и говорит шепотом: – Моя коллега настаивает на том, чтобы я предупредил вас об опасности. Она думает, что вы ее недолюбливаете, неизвестно почему, но это неважно. Но послушайте меня, Сандрина. Пожалуйста. Он вас бил?
Бил, бил — Сандрина слышит слово и, как в детстве, раскладывает его по буквам: б-и-л. Когда она была маленькой и на нее обрушивали: неряха, бездарь, засранка, она, чтобы отгородиться, проговаривала про себя: н-е-р-я-х-а, б-е-з-д-а-р-ь, з-а-с-р-а-н-к-а, и уже становилось не так обидно – всего лишь цепочка букв. Она спохватывается и говорит: «Как это бил?» – и тут же видит себя со стороны: заплатка на чужой семье. «Дура, – говорит она себе, – толстая дура, не выставляй себя тупицей, ты же понимаешь, о чем идет речь».
Понимать-то понимает, но от нее ускользает смысл вопроса. Они говорят о нем, о ее муже?
– Он вас бил? – повторяет полицейский. – Он вас бил когда-нибудь? Он причинял вам боль? Психотерапевт, которая приходила с нами в субботу, наблюдала за господином Ланглуа, за тем, как он обращается с вами и с Матиасом. Мы искренне обеспокоены.
Сандрина дрейфует. Каждый раз, когда она слышит «господин Ланглуа», она мысленно отвечает им: «Да, может быть, господин Ланглуа – человек жестокий. Может быть, господин Ланглуа из породы мужчин, которые бьют своих жен. Но она, Сандрина, она не живет с господином Ланглуа. Она живет с мужчиной, который умеет плакать».
Мужчина, который умеет плакать, появляется редко – с работы обычно приходит господин Ланглуа, но тот мужчина, которого она полюбила, в конце концов всегда возвращается. Например, в эту субботу господин Ланглуа вел себя грубо, а потом мужчина, который умеет плакать, успокоил его. Господин Ланглуа выходит из себя, потому что она, Сандрина, глупа, потому что у нее все из рук валится, потому что она цепляется за свою сраную работу, которая никому не нужна, потому что она не может приготовить нормальную заправку для салата, хотя он тысячу раз говорил, что в первую очередь берут уксус. Еще она одевается, как потаскуха, чтобы соблазнить этих козлов-адвокатов, приходит поздно, потому что трахается на стороне, и она, конечно же, врет, когда говорит, что ей пришлось ехать в объезд. Господин Ланглуа толкает ее, швыряет на пол тарелки, а потом, когда она собирает осколки, говорит Матиасу, что именно так надо обращаться со свиньями. Но всегда, всегда возвращается мужчина, который плачет, и он сожалеет, он говорит, что был вынужден так поступить, потому что она его разозлила, потому что ее глупые промашки портят им жизнь, а он хочет, чтобы они были счастливы – и он, и она. Мужчина, который плачет, обнимает ее, сплетает венки из нежных слов, а трогательные знаки внимания превращают ее, Сандрину, в королеву. И она забывает о господине Ланглуа, потому что никогда не любила этого господина, она влюблена в мужчину, который умеет плакать.
– Сандрина? Сандрина? – окликает ее полицейская, которая думает, что Сандрина ее недолюбливает, и в этом она права. – Сандрина, поймите, вы вовсе не обязаны здесь оставаться.
И Сандрина говорит про себя: «Вот дура», – но на этот раз она говорит это не о себе.