– У тебя там есть что-то еще? В доме Ланглуа? Ценные вещи? Дорогие тебе фотографии? Украшения?
Сандрина говорит, что нет. У нее мало вещей, почти ничего. Она переехала с коробками, которые до конца не разобрала. Самым дорогим был он, мужчина, который умеет плакать, ну и, конечно, Матиас. В ванной комнате лежит мешочек с дешевыми украшениями. Еще разные мелочи, красивые книги, которые она любит, несколько писем от бабушки… Но они в коробке в гараже, потому что в доме для них места не нашлось.
– Он знает, что эти вещи тебе дороги?
– Вроде бы нет. По правде говоря, ему на это плевать.
– Ты не обязана возвращаться, – говорит Каролина.
Она ничем не попрекает – она излагает факты, объясняет, и Сандрина понимает, что первая жена права. У нее, у Сандрины, никогда не было фамильных драгоценностей, да и настоящей семьи тоже; не было ничего ценного, потому что сама она ничего не стоит.
Каролина говорит:
– Я догадываюсь, о чем ты думаешь, и хочу, чтобы ты осознала, что это неправда. Это он заставлял и заставляет нас чувствовать себя глупыми и никчемными, но ты сумела проявить осторожность. Ты можешь уйти сегодня вечером. Прямо сейчас.
– Он знает, где я работаю.
– Мы тоже знаем, где вы работаете, – говорит полицейский. – Сейчас Ланглуа собирает досье, чтобы получить опеку над сыном, и он поостережется, побоится все усложнить. Он знает, что за ним следят. Все ваши коллеги в курсе. В стенах дома он может делать что хочет, но вне его он проблем себе создавать не станет.
– Очень важно, Сандрина, – добавляет Лиза, – чтобы вы понимали: вы не одна. И у него на вас нет никаких прав.
Сандрина что-то бормочет, все наклоняются к ней, переспрашивают:
– Что, что?
– Это его ребенок…
– Тут, – говорит Каролина, – не нам решать. Но у тебя еще есть время, чтобы подумать.
Подумать о чем? Сандрина поначалу не понимает, а потом до нее доходит.
Каролина продолжает:
– Ты поступишь так, как захочешь. Ты же молодая, симпатичная. У тебя еще будут возможности.
Молодая. Симпатичная. Возможности… Слова эти для Сандрины ничего не значат, и Каролина это чувствует. Она говорит:
– Там будет видно. Сейчас главное, что он о ребенке не знает. На Матиаса он плевал. Я знаю, что сын ему безразличен. Он хочет его отнять, чтобы сделать мне больно. Он хочет отнять Матиаса, потому что я ушла от него, и это способ меня уязвить. Он хочет отнять Матиаса, потому что это мой сын.
Она права, никто не спорит. Может быть, где-то очень глубоко, под слоями жестокости и себялюбия, под зудящей жаждой обладания, которую он путает с любовью, у него, человека, вознамерившегося убить Каролину, прячется привязанность к Матиасу, сохраняется что-то чистое, не поддающееся злобе и вседозволенности. Может быть. Но никто из присутствующих здесь не хочет копаться в его чувствах и тратить драгоценное время.
– Если он узнает о ребенке, он может этим воспользоваться, – говорит Сандрина, и нет в ее голосе никаких признаков сожаления или страха, она сама не знает, что думать.
Полицейская говорит:
– Давайте будем делать все по порядку.
Именно так они пока и поступают.
Они еще долго говорят, и время от времени Лиза смотрит на Сандрину и спрашивает: «Все нормально?» Это не значит, что все нормально, поскольку, разумеется, все плохо. Это означает: «Вы с нами? Вы здесь? Вы согласны?» Поскольку Сандрине надо решиться. Надо, чтобы она захотела уйти.
И Сандрина делает все, что может. Она старается захотеть. Старается быть здесь и сейчас. И увидеть себя в новом мире. В этом мире она не вернется в дом господина Ланглуа. Не вернется уже этим вечером.
Мало-помалу картина вырисовывается, и Сандрина цепляется за нее. И с этим не все так просто: картина вроде бы начинает обретать краски, а потом снова тускнеет. Сандрина пытается представить, как сегодня вечером она откроет другую дверь. На мгновение она видит прежнюю квартирку, но это вздор, там давно живет кто-то другой. Ей говорят о социальном приюте, и она воображает себя там. Она в самом деле очень старается, но так ни к чему и не приходит.
Полицейские говорят о побоях, о принуждении и психологическом подавлении, об изнасиловании и сексуальной агрессии, об издевательствах и истязаниях, но когда замечают смущение Сандрины, ее внутреннюю борьбу, волна иссякает.
Надо перевести дух.
Лиза просит у официанта обеденное меню и выходит покурить. Полицейский идет в туалет. Беатриса тоже.
Каролина давно уже ничего не говорит. Они остались за столом вдвоем: первая жена и вторая, та, которую он пытался убить, и та, которую он пока только избивает. Каролина смотрит на Сандрину. Она лучше всех понимает, какие усилия прилагает Сандрина, чтобы представить жизнь в другом месте. Может, это всего лишь внезапный порыв, не больше, но она вдруг спрашивает:
– А ты не хочешь пожить с нами?
Сандрина через силу повторяет:
– С нами?
Она старается держаться, старается бороться с собой, но сил у нее больше нет.
– С моими родителями. У нас тесновато. Но можно устроиться. На несколько недель, а там будет видно. За это время он поймет, что ты в самом деле ушла, что следствие… не знаю, продвинется, наверное. Я могу спать с Матиасом, а тебе уступлю диван. Мои родители не будут против, они согласятся. Они не хотят, чтобы с тобой случилась беда.
Сандрина снова думает об Анн-Мари и Патрисе, об их доброте, об их ненавязчивом внимании. Ей хотелось бы знать, что они думают о ней, знают ли, что она старалась заботиться об их внуке. Она сердита на них – немного, чуть-чуть. Они забрали у нее Матиаса. Нет, одергивает она себя. Сандрина знает, что они не сделали ничего плохого, они тоже старались и поступили как лучше. У них не было прав на ребенка, и они просто боялись. Боялись, что господин Ланглуа отнимет у них возможность видеть внука. Вернувшаяся к Каролине память подкосила их. Узнать, что все эти годы терпела их дочь и при этом не осмелилась им открыться, было нестерпимо больно, это разорвало им сердце. Каролина говорит, что не все им рассказала, но, даже не зная всего, они понимают достаточно. Они совершенно не способны на ненависть и мщение, их единственное оружие – всепоглощающая любовь, которой они окружают свою дочь и ее сына.
Каролина смеется. Мне будет легче, говорит она, если они начнут тревожиться о ком-то другом, и Сандрина понимает, что это не шутка. Что ей в самом деле предлагают поселиться в квартире Маркесов. Это место ей немного знакомо, и там находится Матиас. Она видит, как входит в их дверь. Видит себя в их гостиной, на синем диване, посреди горшков с цветами Патриса – он очень любит разводить цветы. Поскольку у него нет своего сада, он терпеливо превращает квартиру в уютный райский уголок.
И тут же перед глазами встает живая изгородь господина Ланглуа – безжалостно выстриженная, ободранная секатором, приструненная, укрощаемая каждую субботу.
Сандрина спрашивает:
– Ты серьезно?
И женщина с темными глазами, полными тепла и сочувствия, отвечает:
– Решено, так и поступим.
Лиза слегка приподнимает брови, но соглашается. Говорит:
– Отлично, в минуту сомнения или вроде того Каролина будет вам напоминать, до чего этот ублюдок способен дойти.
Потом она подзывает официанта, и они делают заказ.
Беатрисе надо вернуться на работу, перед уходом она кладет руку на плечо Сандрины. И снова происходит чудо: это легкое сочувственное прикосновение переносит Сандрину в настоящее. В этом настоящем все можно уладить, в нем никто не станет ее осуждать, в нем такие женщины, как Беатриса, любят мужчин, которые никогда не макают их лицом в горячее пюре. Другое настоящее. Настоящее, плавно перетекающее в спокойное будущее.
Официант приносит еду, простую и вкусную. Сандрина ест рыбу, которую она попросила хорошенько прожарить, с зеленой фасолью и жареной картошкой. Перед уходом Беатриса сказала: «Набирайся сил, Сандрина». Именно это она и делает.
После обеда они идут в банк. Полицейские ведут себя очень терпеливо. Бывший менеджер Сандрины, очень молодой, поначалу не понимает, чего от него хотят, но остается безупречно вежлив, услужлив и быстро все переделывает. У Сандрины снова есть личный счет, открытый на ее и только на ее имя. Когда он спрашивает, по какому адресу высылать сведения об операциях по банковской карте, Сандрина колеблется, но Каролина улыбается ей и дает адрес Маркесов.
Дело сделано. Она отделилась. Она ушла. Вчера, да всего несколько часов назад об этом не было и речи. Нужно было выбрать момент, думала она. И этот момент настал.
Сандрина звонит на работу, берет отгул на несколько дней. Во время разговора Лиза забирает у нее мобильник и просит сообщить в полицию о возможном появлении Ланглуа и – главное, главное! – никому не говорить, когда Сандрина должна выйти на работу: «Если спросят, скажите, что она уволилась».
Они едут к Маркесам. Каролина – в машине с полицейским, Сандрина в своей «двухдверке», Лиза сидит рядом с ней на пассажирском сиденье. Своим чуть хрипловатым голосом она подбадривает ее, говорит:
– Браво, Сандрина, снимаю шляпу. Надеюсь, вы понимаете, насколько хорошо то, что вы делаете, для вас, для вашей жизни, для вашего будущего ребенка, если решите его оставить. Супер, вы очень, очень сильная.
Эта сладкая песенка-считалка сопровождает Сандрину до дома Маркесов.
Анн-Мари спустилась, чтобы открыть им гаражный бокс. Ну да, думает Сандрина, Каролина позвонила им по дороге. Сандрина загоняет внутрь свою машину. Она понимает, что пятиместный автомобиль Маркесов отправится ночевать на улицу, чтобы ее машину никто не увидел. Квартал тут спокойный, но дело не в этом.
Она выходит из бокса и извиняющимся тоном обращается к Анн-Мари:
– Мне очень неудобно перед вами. – И вздрагивает, когда Анн-Мари ласково обнимает и утешает ее, словно образцовая мать из рекламы.
Господин Ланглуа всегда был холоден к родителям его жены, он их не любил, но терпел и был вежлив. Полицейские считают, что это была маска. Он отсекал Сандрину от Патриса и Анн-Мари с их скорбью и добротой, как отсекал от всего остального мира. И вот теперь Анн-Мари прижимает Сандрину к своей великодушной мягкой груди и просит прощения. Говорит, что ей очень жаль. Что она должна была заметить, должна была помочь.