Она говорит:
– Бедная ты моя, бедная, бедная девочка.
От Анн-Мари исходит запах раскаяния и легкий, свежий аромат цветов. Никто не обнимал Сандрину с таким очевидным желанием защитить ее, окутать теплом – никто после любимой бабушки; Сандрина утыкается в плечо Анн-Мари и плачет. Слезы подступают внезапно, что-то лопается в груди у Сандрины, и она говорит:
– Нет-нет, это я… я должна была… я должна была… я старалась защищать Матиаса, но я… я была, была… мне так стыдно, так жаль…
Каролина присоединяется к ним, облако слез и сочувствия окружает Сандрину, и спустя какое-то время Анн-Мари говорит:
– Пойдем, пойдем же, ты здесь, ты с нами, сейчас это главное, и как хорошо, что я захватила бумажные платочки.
Всхлипывая и сморкаясь, они поднимаются по лестнице.
В квартире Патрис дрожит от волнения, он тоже хочет крепко обнять Сандрину, но боится, что она перепугается, боится сделать ей больно. Он прижимает ее к груди застенчиво и смущенно, однако за этим коротким объятием чувствуется доброта, и Сандрина говорит:
– Спасибо, спасибо. Спасибо вам всем.
– Слушай, я вытащил для тебя раскладушку, – говорит Патрис. – Немного простовато, но завтра мы купим тебе матрас. Мы решили, что хорошая постель тебе очень нужна, с матрасом будет удобно. Я надеюсь, что все наладится, – добавляет он. – Ты сможешь оставаться у нас, сколько захочешь, так и знай, сколько захочешь.
На раскладушке лежит одежда, вещи чистые, аккуратно сложенные. Сверху черные брюки и темно-лиловая блузка. Это вещи Анн-Мари, когда-то Сандрина видела их и похвалила, потому что они соответствовали ее собственным вкусам. И снова у нее перехватывает горло. Для этих людей она никто, все это время она держала расстояние, была с ними вежлива, но не более того. А ведь они в ней нуждались, хотели с ней поговорить, поделиться…
Патрис и Анн-Мари едут в школу за Матиасом. Полицейский отправляется с ними как сопровождающий. Каролина говорит:
– Мы поначалу боялись, что он заберет Матиаса, но он ни разу у школы не появился.
Сандрина спрашивает Лизу:
– Вы каждый день так делаете? И до каких пор так будет?
Вместо ответа Лиза говорит:
– Давайте присядем. – Она снова становится очень серьезной. – Устройство для экстренного вызова у вас? Не хочу вас обманывать, Сандрина, но вы вступаете в период, который снова потребует от вас очень много сил. Этот человек обладает властью над вами, и освободиться от нее непросто. Вот уже несколько недель, как мы следим за его перемещениями. На данный момент он готовится к официальному судебному разбирательству. Он хочет расправиться с Каролиной по закону, сойти за прекрасного отца, использовать Матиаса, лишь бы наказать Каролину и вас. Мы намерены сделать все, чтобы он не забрал ребенка. Я уже предупредила Каролину: очень редко, крайне редко даже самых жестоких, даже уличенных в инцесте, даже осужденных отцов лишают родительских прав. Он атакует Каролину, опираясь на семейное право. Но и мы собираем досье на него, которое намерены передать в уголовный суд. Однако позвольте мне быть откровенной: проблема нашей системы в том, что, даже если есть серьезная угроза для жизни и здоровья, оказать поддержку жертвам домашнего насилия очень трудно. Но у нас есть шанс. Произошло то, что выходит за рамки домашнего насилия. Он хотел убить свою жену. Он думал, что убил ее. И Каролина вспомнила, как это было. И все расскажет в суде. – Лиза растирает пальцами лоб. – Господин Ланглуа нанял адвоката, специалиста по семейному праву, очень дорогого. Это означает, что у него есть на это средства и что он сможет найти того, кто избавит его от предварительного заключения под стражу. Сандрина, послушайте меня. Очень может быть, что до суда он останется на свободе. И поэтому вы должны быть осторожны.
– Осторожна насколько?
– Осторожны во всем, крайне осторожны.
Сандрина сидит на диване рядом с Каролиной, напротив Лизы. Она чувствует тепло кожаной обивки. Чувствует запахи обеих женщин, чувствует легкие нотки табака и, чуть сильнее, запах неизменной куртки Лизы. Сегодня ясно, солнечные лучи льются потоком сквозь окно на растения Патриса. Гостиная слегка смахивает на теплицу, но без удушливой атмосферы, характерной для теплиц.
Крайне осторожно. Понятно.
В кармане Сандрины вибрирует телефон.
Она решила уйти, уйти насовсем, и с тех пор, как телефон начал вибрировать, она оставляет вызовы без ответа. Другая Сандрина, та, которая вернулась бы, не смогла бы не ответить. Не ответить на его звонок было бы слишком опасно и заслуживало самого сурового наказания.
Лиза спрашивает: «Это он?», хотя и так знает.
Сандрина опускает голову. С каждым звонком она еще немного отдаляется от возможности вернуться. Не отвечать – это гигантский шаг. И она сделала уже несколько таких шагов. Это не выглядит как пустяк. Наоборот, все очень серьезно, но Сандрина время от времени просит женщин простить ее за мягкотелость и нерешительность, но Лиза и Каролина подбадривают ее. Они обе понимают – и Каролина особенно, в каком состоянии сейчас находится Сандрина, которая неожиданно для нее оказалась у Маркесов. Понимают, с чем ей приходится справляться, как бешено бьется сейчас ее сердце. Понимают, что она сходит с ума, представляя, что может произойти, что произойдет, что могло бы произойти. Понимают, что ее мозг мечется между болезненными воспоминаниями и воспоминаниями о начале любви. Последние пронзают ее, словно удары ножа, и все ставят под сомнение; потом она, конечно же, приходит в себя, но это мучительно – думать о том, что до господина Ланглуа был нежный мужчина, который плачет. Все начинается снова, и так без конца; и она должна решать, должна держаться. Это борьба. И для нее это подвиг.
– Сандрина, ты очень отважная, – говорит Каролина, – все, что ты делаешь, очень тяжело, я знаю.
Она улыбается, и кожа вокруг ее глаз собирается в заботливые и встревоженные складки. Она улыбается, ее черные глаза полны тепла и сочувствия; когда Каролина так смотрит, Сандрина чувствует прилив сил. Поразительно, Каролина внушает ей огромное доверие одним своим видом. Каролина говорит: «Все может получиться, ты сумеешь вырваться», – а ведь эта женщина потерпела поражение, он почти убил ее. Но как бы там ни было, все в первой жене вселяет в Сандрину уверенность, укрепляет; само присутствие Каролины – это мощная опора, а Сандрине сейчас необходима любая поддержка, какую только можно найти.
– Вы должны сохранять все его сообщения, Сандрина. Понимаете? Вам решать, отвечать на них или нет, но сохраняйте все.
– Я не знаю, надо ли отвечать? – сомневается Сандрина.
Полицейская задумывается. Через несколько секунд она говорит:
– Он играет роль несчастного отца. Человека, которого подвергают преследованиям. Думаю, сейчас он начнет изображать обеспокоенность за вашу судьбу. Если вы дадите ему понять, что все кончено, что не надо искать вас, не надо пытаться разузнать, где вы находитесь, то десятки сообщений, которыми он вас забросает, превратятся в манипулирование. Вы понимаете, к чему я веду? После того как вы скажете ему, что вы ушли, все изменится. Но главное – осторожность. Я не могу решать за вас.
– Сандрина, Лиза пытается донести до тебя, что теперь наступает самое опасное время, – поясняет Каролина, – но не говорит этого прямо и откровенно, потому что не хочет, чтобы ты передумала.
Они смотрят друг другу в глаза и вдруг ни с того ни с сего улыбаются. Теперь наступает самое опасное время. И это после расставания с мужчиной, который бил обеих головой об стену, душил, а одну из них чуть не убил. Ну разве это не смешно – самый опасный? Кажется, об этом говорят морщинки, разбежавшиеся вокруг глаз Каролины.
Лизе не по себе, она старается не вводить Сандрину в заблуждение, не приукрашивать реальность, но это правда: самое страшное впереди. Она прибегает к статистике, говорит: так и есть, момент расставания является самым опасным, – и Сандрина жестом дает понять: не надо, я не хочу знать, не хочу слышать, что бы там ни было. Все кончено. Я ушла.
Она достает из кармана телефон и пишет:
Я ушла.
Все кончено.
Все кончено.
И пусть не звонит.
Не звони мне.
Пальцы дрожат, она набирает текст очень медленно, ошибается, автокорректор предлагает яшма вместо я ушла и не зависит вместо не звони.
Сандрина нажимает на «отправить» и кладет телефон на журнальный столик. Она надеялась, что станет легче, но чувствует, как ее прошибает пот, потом ей становится холодно, ее трясет, а горло перехватывает. Интересно, думает она, это ощущение ужаса когда-нибудь пройдет? Она помнит, что после того, как она ушла от родителей, была жизнь без дикого страха, без вечной боязни, но ей не удается перенестись мыслями в то время, тело забыло, что значит не чувствовать напряжения. Только что она отправила самое простое сообщение, и однако она на грани обморока, в голове туман.
Лиза говорит:
– Сандрина, вы очень побледнели.
Сандрина, как сквозь скафандр, слышит ее голос.
– Сандрина? Сандрина? Вы здесь, с нами. Это всего лишь эсэмэска. Он не настолько всесилен, как вы думаете.
Откуда ей знать, Лизе? Сандрина качает головой, не понимая, хочет ли она вновь обрести остроту зрения или, напротив, хочет навсегда юркнуть в размытую среду, где ничто и никто не сможет до нее добраться. В первый раз у нее проскальзывает мысль о смерти – может, это лучшая из возможных побед. Может, покончить с собой и лишить его удовольствия собственноручно расправиться с ней? Покончить с собой и навсегда вырваться из его лап?
Кто-то хватает ее, дергает. На ее руке лежат нервные пальцы Каролины.
– Сандрина, я знаю, знаю. Мужайся. Держись.
Они смотрят на телефон, не двигаясь. Телефон молчит, как будто вырубился.
Зато звонит телефон Лизы. Она говорит:
– Да. Да. Не знаю, возможно ли это. Хорошо… Мой коллега стоит перед его офисом, – поясняет она. – Он еще не выходил. Сандрина, вы можете отказаться от этого телефона, сменить номер?