Когда я вернулся обратно к своему газику, на меня сочувственно уставились сослуживцы.
– Слышь, Сашка, не расстраивайся сильно, все бабы такие, – сказал подошедший Поздняков. – Я своей ребенка заделал перед тем, как в армию пойти, так она все равно с Костей-гармонистом спуталась. Мать мне сразу отписала. Я из-за этого в отпуск не поехал, боялся, что ему ноги переломаю. Хотя все равно, приеду, отп…жю, как бог черепаху. А хахаля твоей девушки даже бить не надо, его ткни – он сам развалится. Ленка твоя еще пожалеет, что за такого козла пошла. Хиляк какой-то! – выдал он пренебрежительно.
– Зато доцент, – сказал я.
Славка удивленно уставился на меня:
– А это кто такой доцент?
– Ну, ученый, одним словом.
– А, тогда понятно, чего он доходягой выглядит, ученые – они такие, – констатировал Поздняков, неопределенно поводив рукой перед носом, сам-то он на доходягу никак не походил.
После этого визита служба у меня вступила в однообразную колею. В части я только ночевал, даже на обед ходил в столовую, расположенную недалеко от комендатуры. В субботу я частенько увозил подполковника с семьей на дачу, а вечером тот отпускал меня домой, для порядка выписывая увольнительную. Хотя я бы посмотрел, какая ВАИ рискнет останавливать машину коменданта гарнизона. Баней он меня пока не напрягал, так, иногда просил помочь в какой-нибудь мелочи по хозяйству. Зато Юлька изощрялась, как могла, чтобы попасться мне на глаза. Хорошо, что после сдачи сессии к ней приехала подружка, и они больше времени болтались на озере, чем дома, и не будили во мне гормональный взрыв своими телесами.
Маме очень понравились мои субботние приезды, поэтому она к ужину готовила всяческие деликатесы и внимательно следила, чтобы я все съел до конца. Бате, наоборот, мои частые визиты не очень нравились, он обычно ворчал:
– Что это за служба, совсем распустили молодежь, если бы я был твоим командиром, ты бы на своей шкуре узнал, что такое настоящая служба.
В начале августа такая идиллия была нарушена визитом неизвестного мне капитана.
Вернувшись с ужина, я проходил мимо дверей в канцелярию, когда те открылись и незнакомый голос крикнул:
– Товарищ солдат, зайдите, пожалуйста, в кабинет!
Повернувшись, я увидел в дверном проеме капитана с общевойсковыми петлицами. Тот улыбнулся:
– Да, да, именно вы, товарищ Сапаров, меня интересуете, – сообщил он и шагнул в сторону, освобождая проход. Краем уха я уловил в гуле множества голосов слова:
– Особист, особист пришел.
В канцелярии кроме этого капитана присутствовал наш ротный. Когда я зашел, он обратился ко мне:
– Так, Сапаров, товарищ капитан хочет с тобой поговорить, я пока пройдусь по роте, гляну, что да как.
– Присаживайтесь, Александр Юрьевич, – предложил капитан, когда ротный вышел из помещения. – Скажите, как хорошо вы водите мотоцикл?
– Ну, участвовать в кроссе я бы не рискнул, а так, думаю, вполне прилично.
– А что скажете насчет мотоцикла с коляской?
– Без проблем, – лаконично ответил я.
– Хорошо, – сказал капитан и заметно повеселел. – Ты представляешь, – наклонился он ближе ко мне, – на всю дивизию один ты с правами на мотоцикл.
«Бреши больше», – насмешливо подумал я.
Капитан, между тем, продолжил говорить:
– Что же, твои слова я услышал, сейчас пойдем с тобой прокатимся, посмотрю, не расходятся ли слова с делами.
Мы вышли из роты и вновь направились в автопарк, откуда я недавно вышел.
Там у КПП уже маячил разводящий с недовольной мордой. Вместе с ним мы прошли на территорию, где нас громким «Стой! Кто идет!» остановил испуганный часовой.
Со страху он даже забыл крикнуть, как положено: «Разводящий, ко мне, остальные на месте!» Поэтому подошли мы к нему втроем.
Капитан не преминул сообщить о незнании часовым устава караульной службы, когда срывал пломбу с гаражных ворот.
По взгляду разводящего стало понятно, когда часового сменят, то его ожидает продолжительная беседа, не исключено, подкрепленная телесным воздействием.
Мы вдвоем выкатили из бокса почти новый мотоцикл «Урал» с коляской. Я по-быстрому проверил, есть ли бензин в баке, и кик-стартером завел двигатель. Офицер плюхнулся в коляску и скомандовал:
– Поехали!
– Куда? – спросил я.
– Куда глаза глядят, – сообщил тот.
Катались мы по вечернему городу, потом выехали на загородное шоссе. Вернулись в часть, когда совсем стемнело. Мотоцикл оставили у караульного помещения.
И потом вновь продолжили беседу в ротной канцелярии. Капитан Рубцов вытянул из меня все сведения о родителях, родственниках, школьных друзьях. Рота спала спокойным сном, а мы все продолжали разговор.
Когда мы закруглились, я все же рискнул спросить, к чему все это было. Капитан в ответ сообщил, что все узнаю в свое время.
Следующим утром Климов был в жутком настроении, для начала без разговоров забрал у меня военный билет, потом в комендатуре выместил все зло на молодом лейтенанте, начальнике караула. Тот имел после этого бледный вид и шаткую походку.
Катались мы с ним целый день из штаба дивизии в штаб армии и обратно.
В конце дня он сунул мне военный билет и сообщил:
– Возьми лычки у старшины. Приказом командира полка тебе присвоено звание ефрейтора.
– За что? – невольно вырвалось у меня.
– За все хорошее, мать твою, – сообщил подполковник. – Завтра убываешь в командировку, так что экипируйся как положено. Ахрамеев в курсе.
Как ни странно, деды о моей беседе с особистом не задали ни одного вопроса, что, собственно, было понятно: меньше знаешь – крепче спишь. Только, попивая чаек в каптерке, молча следили за моими сборами. Также молчанием и переглядыванием отреагировали на лычки на моих погонах.
Потом, когда они остались одни, Пузенко сказал:
– Видали? Сегодня салабону ефрейтора дали, завтра с особистом в командировку уезжает. Интересно, в каком звании он из нее приедет и приедет ли вообще. Точно засланцем у нас служил. Кого только выслеживал, непонятно.
Он подозрительным взглядом обвел сослуживцев.
– Вы, случайно, не из зеленых братьев будете? – ехидно спросил он Мицкунаса с Шедисом. – Может, он вас выпасал?
– Ты чо, охренел! Какие зеленые братья? Мы оба комсомольцы, – возмутился Мицкунас. – У нас биография чистая. А зеленых братьев уже лет пятнадцать как нет. Несешь всякую ерунду!
– Да ладно, уже и пошутить нельзя, – засмеялся старшина. – Но все равно, уж очень странные дела вокруг этого парня происходят.
Утром меня разбудил дежурный по роте.
– Эй, ефрейтор, подъем, – тихо скомандовал он, трогая за плечо, – приказано тебя разбудить в шесть часов. Собирай вещички и дуй в столовую, Особист в семь утра ждет тебя у караулки.
Когда я со скаткой и сидором подошел к караулке, у мотоцикла суетились два солдатика, что-то монтируя в коляске.
Капитан Рубцов, покуривая, ожидал меня на крыльце, беседуя с начальником караула. Тот, видимо, только что проснулся, потому что стоял с заспанным лицом.
– Ага! Вот и водитель! – воскликнул Рубцов и, спустившись с крыльца, протянул руку, чтобы поздороваться.
Я не успел, как положено, отрапортовать, поэтому пришлось протянуть руку в ответ. Пожатие капитана было железным.
Но мы не лыком шиты, я также сжал ладонь сильнее.
– Нормально, – сказал капитан и отпустил руку. – Смотрю, ты к поездке готов. Сухпаек, надеюсь, тебе на неделю выдали?
– Так точно, – я погремел сидором.
– Тогда клади его в коляску, только осторожней, там рацию ребята установили. И в путь.
– Товарищ капитан, разрешите спросить, а куда, собственно, мы едем?
Рубцов усмехнулся:
– Ну, пожалуй, конечный пункт маршрута я могу назвать. Едем мы в Алакуртти.
«Ни хера себе! – мысленно воскликнул я. – Тысячу километров на мотоцикле! Блин, охренеть и не жить. Да у капитана жопа отвалится на заднем сиденье сидеть. В коляску из-за рации и груза не усесться. Хотя Алакуртти – это здорово, можно глянуть знакомые места».
Мы ехали, не останавливаясь, часа четыре. Остановились около небольшой речушки. Рубцов вытащил туристский топорик и предложил мне заняться костром.
Когда костерок разгорелся, у капитана на плащ-палатке был накрыт стол: две банки с тушенкой, полбуханки хлеба и сахар-рафинад, пачка грузинского чая. И кроме того, стояла фляжка с неизвестным содержимым.
Повесив котелок над костром, я присел к столу, капитан недрогнувшей рукой налил в кружки по пятьдесят граммов и первым опрокинул их в рот, перед этим лаконично сказав:
– За успех.
Ну, что же, дают – бери, а бьют – беги, поэтому я тоже выпил водку и, придвинув банку с тушенкой, начал есть.
Покемарив с часок после чаепития, Евгений Иванович встряхнулся и, встав на ноги, предложил:
– Сашок, как насчет размяться? Ты же у нас вольник, вроде даже призером был каким-то.
Я встал и, оглядев капитана, ответил:
– Вообще-то можно, только вы, товарищ капитан, легче меня будете кил на пятнадцать, как бы нечестно получается.
– Какая на хрен честность, – ответил тот. – Враг в бою тебя не спросит, сколько ты весишь.
– Ну, тогда давайте, – согласился я, и в этот же момент Рубцов кинулся ко мне.
Мое молодое тело послушно сдвинулось в сторону, подсечка, и капитан кубарем полетел на речной песок.
Встав, он подозрительно посмотрел на меня, отряхнулся и сказал:
– Что-то я такого приема у вольников не встречал. Откуда дровишки?
– Товарищ, капитан, – не преминул я его подколоть, – вы же меня позавчера два часа расспрашивали. Вам напомнить, где учился мой батя?
Рубцов озадаченно почесал затылок.
– Уел, салага, – расстроенно сказал он. – Как есть уел. Тогда давай еще раз попробуем.
Второй раз мой номер не прошел. Разошедшийся капитан валял меня, как хотел, по песку. Через полчаса он закончил экзекуцию и, встав, заключил:
– Потенциал у тебя есть, но заторможенный ты какой-то. Никак не могу понять почему?