Максим Игоревич вздохнул. Налил в стакан воды из графина, залпом выпил ее. Затем повернулся к Льву Абрамовичу, сидевшему рядом, и сказал:
– Начну критику с нашего директора. И не переживайте, никто не останется обделен моими замечаниями.
Парторг оказался молодцом. Чувствовалось, что у него за плечами не одно такое мероприятие. Его доклад занял всего минут двадцать, после чего начались выступления с критикой, самокритикой и прочим. Мне тоже досталось на орехи. Уволился я в запас в мае, а сейчас шел сентябрь. А о постановке на партучет не вспомнил до сегодняшнего дня, моя робкая отмазка об институте не сработала. Однако собравшиеся учли, что первую заработную плату я получил только в августе, поэтому меня сильно не песочили. А после того, как все разошлись, Максим Игоревич Шевцов побеседовал со мной обстоятельней.
Я разговаривал с ним и очередной раз поражался тому бессознательному цинизму, с которым мы рассуждали о строительстве коммунизма, при этом нисколько не веря в его возможность.
«Хрен его знает, – мелькнула мысль. – Возможно, Шевцов и верит, может, он из таких редких, искренне верящих идеалистов. Хотя работник торговли и идеалист – понятия несовместимые».
Заполнив учетную карточку, парторг отпустил меня, сообщив напоследок, что подумает о моем партийном поручении и у него даже есть кое-какие наметки по этому вопросу. Он же сообщил ожидаемую новость, что с первого октября наш бар до весны теряет статус валютного в связи с отсутствием клиентуры.
«М-да, Эльштейн будет разочарован, – подумалось мне. – Хотя он-то наверняка уже в курсе».
Попрощавшись с парторгом, я отправился на работу. Хотелось побыстрей обсудить последние новости с напарником.
По дороге я думал, правильно ли поступил, не поехав с однокурсниками на картошку, отбодаться от которой оказалось проще простого. Сразу после общего собрания курса я отправился в поликлинику, где за коробку конфет и бутылку вина участковый врач выписала справку об освобождении на месяц по причине радикулита. Зачем пускать в ход тяжелую артиллерию в виде куратора, когда можно сделать все гораздо проще. Принцип Оккама еще никто не отменял.
Подумав, в очередной раз решил, что правильно сделал. Есть гораздо более привлекательные занятия, чем уборка корнеплодов.
В баре посетителей практически не было. Эльштейн за стойкой играл с каким-то волосатиком в шахматы.
Увидев меня, он сгреб шахматы и с видимым облегчением сообщил партнеру, что продолжать игру не может. Тот особо не настаивал, забрал свой коктейль и удалился в зал.
– Ну как, получил втык? – спросил он, ехидно улыбаясь. – Слышал бы, как вчера Шевцов разорялся, грозил поставить вопрос о твоем пребывании в рядах партии.
– Ты что, серьезно говоришь?
– А то! Они позавчера вечером втроем зашли, Незванцев, Шевцов и Шмуленсон. По графику ведь ты должен был работать. Я как сказал, что мы поменялись, Шевцов и разорался.
– Ну и?
– Что ну и? Все нормально, Незванцев тебя прикрыл, да и Шмуленсон тоже, так что радуйся, что у начальства в авторитете. Да, ты в курсе, что через неделю мы работаем за рубли?
– В курсе, конечно. Ты-то останешься работать?
Эльштейн задумался:
– Наверно, останусь. Мне у вас нравится. Городок небольшой, чистый, на улицах даже днем тихо. С квартирой повезло. А в Питер мне еще рано возвращаться. Посетителей сейчас заметно прибавится, сам понимаешь, будет на что жить. Так что зиму перекантуюсь, там посмотрим.
– Понятно, – протянул я. – Слушай, Иосиф, я пока по Ленинграду слонялся, пришел к выводу, что надо поступать на заочное отделение в институт советской торговли. Чего время зря терять? А с сессиями я что-нибудь придумаю. Помню, ты говорил, что у тебя там кто-то есть, может, мне стоит документы с тобой отправить? Ну, чтобы надежней было.
– Без проблем, – сообщил мой напарник. – Я тебя отпускал на выходные, на следующие, будь любезен, отработай за меня. И документы к пятнице все приготовь, все сделаю.
«Еще одна проблема решена», – подумал я.
Мы еще немного поговорили, после чего Иосиф начал переодеваться.
– Пойду домой, хоть высплюсь по-настоящему, – сообщил он и заговорщицки подмигнул мне на прощание.
«Бедный Эдгар, – фальшиво посочувствовал я шведу. – Сегодня твои рога начнут ветвиться».
Быстро переодевшись в бытовке, я встал за стойку, и тут у меня появилось ощущение, что я никуда не ездил, а недавние ленинградские приключения были просто сном.
Следующим утром я отправился в гараж заниматься автомашиной. Собственно, машиной это пока было назвать трудно. Посреди небольшого ангара на чурках стоял кузов «москвича». Он не был еще покрашен, но сварочные работы полностью завершены, швы зачищены и загрунтованы.
Перебранный двигатель также стоял на подставке, по идее, его бы надо было опробовать на стенде, но, за неимением такового в гараже, он пока стоял без движения.
Как только я появился у ворот ангара, к нему начали подходить некоторые товарищи, желающие заработать на опохмел.
Пришлось, однако, послать их всех подальше. Борис Ефремович мне уже один раз высказал свое «фэ» по поводу не вовремя налитого стакана водилам, и снова нарываться не хотелось.
Стоило подумать о механике, как он нарисовался на горизонте. С озабоченной физиономией он зашел в ангар и, поздоровавшись, сообщил:
– Слушай, Сашок, как тут у тебя дела обстоят? Долго еще думаешь возиться?
Я с ответом не задержался:
– Борис Ефремович, видишь же сам, что было и что сейчас. Главное с окраской кузова разобраться. А потом начнем все в кучу собирать. У меня с пятого октября занятия начинаются, так что до пятого кровь из носа, а большую часть работ надо сделать. По выходным много не наработаешь.
– Это хорошо, – сообщил механик, – в конце октября мы получаем новую технику, кое-что поставим сюда. Так что постарайся закончить все дела. Я тебя не выгоню, конечно, если не успеешь, но дело в том, что тут будет «проходной двор», у тебя половину запчастей вынесут, не успеешь глазом моргнуть.
Пока мы разговаривали, я успел переодеться и принялся за работу. Мой напарник, наш сосед по дому и батин приятель по рыбалке, Валентиныч еще не появился. Но я надеялся на его появление, до очередного запоя у него еще оставалось месяца два.
Пятого октября я подкатил на выкрашенном в небесно-голубой цвет «москвиче» к зданию пединститута и припарковался у бордюра.
Больше ни одной автомашины здесь не присутствовало. Когда выбирался из машины, меня уже разглядывали десятки любопытных глаз. Девушки-первокурсницы, собравшиеся у входа, оживленно болтали. За месяц, проведенный в деревне, они все перезнакомились и сейчас, видимо, вспоминали минувшие дни. Мой приезд ненадолго отвлек их от этого увлекательного занятия, но минут через пять они снова вернулись к нему.
Неожиданно из этой толпы выбралась Женька и с разбегу кинулась мне на шею.
– Сашуля! Привет! Ой, как здорово тебя снова увидеть! Я так по тебе соскучилась! А на чем ты приехал? Неужели это твоя машина?
– Привет, Женя, я тоже рад тебя видеть. Машина не моя лично, а отца, но он дал мне доверенность на вождение. Ты давно приехала?
– Да ты что! Мы только ночью на мурманском поезде прикатили. Сейчас спать хочу ужасно!
К нашему диалогу начали прислушиваться девицы, стоявшие рядом. Женя в ответ еще сильней прижалась ко мне и взяла под руку.
– Мы с тобой покатаемся после занятий? – спросила она чуть громче, чем нужно.
– Ну конечно, прокатимся, я тебе город покажу по-настоящему, – ответил я и предложил: – Пойдем внутрь, чего мерзнуть зря.
Мы прошли в вестибюль, и как раз в это время кто-то из преподавателей предложил первокурсникам пройти в главную аудиторию.
Женя так и не отлипала от меня. В принципе, ее можно было понять, не зная здесь никого, кроме меня, она инстинктивно старалась держаться рядом. Пройдет пара дней, найдутся подруги, и мне уже не будет уделено столько времени.
В аудитории мы уселись рядом, снова притягивая к себе внимание однокурсниц.
«Ну вот, весь курс уже знает, что у тебя есть автомобиль, – подумал я. – К вечеру об этом будут знать и все преподаватели. Неплохо начинаем учебу».
На трибуну тем временем вышел декан факультета и начал поздравлять присутствующих студентов с началом учебы. Говорил он не очень долго, но монотонно, поэтому Женька скоро засопела мне в плечо.
«Хм, действительно не сочиняла», – констатировал я правдивость ее слов о ночном поезде.
Пока моя соседка спала, речь декана закончилась, и на его месте появилась секретарь. Она выложила списки и приступила к перечислению, кто в какой группе будет учиться.
Не менее монотонно, чем декан, она назвала номера групп и фамилии, я попал в сто четвертую группу, а Женя в сто шестую, чем я остался доволен. Однако не успел обрадоваться, что не назначен старостой группы, как секретарь произнесла:
– Товарищи студенты, старостой вашего курса назначается Сапаров Александр Юрьевич. Александр Юрьевич поступил в наше учебное заведение после службы в армии, где за боевые заслуги был награжден орденом Красной Звезды. Александр Юрьевич в этом году вступил в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Руководство вуза и наш деканат очень рады, что такой человек учится на нашем факультете. Мы надеемся, что наше сотрудничество будет успешным и полезным для вашего курса все пять лет учебы. Александр Юрьевич! – обратилась она ко мне. – Представьтесь, пожалуйста, однокурсникам.
Я встал и неловко поклонился.
Проснувшаяся Женька, восторженно смотревшая на меня, захлопала в ладоши. А через пару секунд к ней присоединилась вся аудитория.
Как ни странно, я покраснел от смущения, даже не ожидал от себя такого.
«Ну, и чего ты страдаешь, – говорил я сам себе. – Ты же этого хотел, и знал, что так примерно все и будет. Так что перестань краснеть и принимай как должное все, что сегодня было сказано».
Когда все успокоились, секретарь сообщила, что группы могут разойтись по кабинетам согласно расписанию, а старосту курса приглашают пройти в деканат.