Таким образом мы подготовились к тому, что первую часть операцию самую болезненную с большим рубцом на спине принца мы проведён под эфирным наркозом, а келоидные рубцы более мелких размером, буем иссекать под закисью азота, пока у нас будет возможность подавать его непрерывно.
Проведённые тесты показали, что мы у нас будет примерно тридцать-сорок минут.
Моя задача будет следить за сердечным ритмом, давлением, и в целом корректировать, если я «увижу» что-то не то.
Но вопреки моим опасениям, принц же, увидев меня, сначала замер с нечитаемым выражением на лице, а потом улыбнулся и произнёс:
— Я рад, мисс Лейла, что вы будете рядом, теперь я смогу лечь на операционный стол спокойно.
В больнице ван Эрменгема давно применялись все известные методы обеззараживания, а в последние месяцы Эмиль внедрил и методы стерилизации, предложенные Робертом Тинадалем.
Я удивилась, что доктор Уислер не «прибежал». Но оказалось, что его не поставили в известность. Принц загадочно улыбнулся, а ван Эрменгем, почесав бородку сказал:
— Прибежит, руки не помоет, а нам потом отдувайся
Так выяснилось, что оперируем мы принца без согласия главного королевского врача. И я подумала, что, когда доктор Уислер узнает, что и я в этом принимала участие, то он точно сделает всё, чтобы я в его университете не смогла получить диплом.
Когда Максимилиан уже лежал на столе, полностью обнажённый и прикрытый тонкой простынёй, я взяла его за руку, а он сжал мою ладонь, посмотрел мне в глаза, и сказал:
— Ты будешь мне сниться
Я улыбнулась и закрыла лицо принца, свёрнутой в несколько слоёв тонкой марлевой тканью.
Через эту ткань мы делали дозировку эфира, по капле дозируя эфирную жидкость.
Вскоре принц погрузился в глубокий сон, и Чарльз Брайт твёрдой рукой гениального хирурга сделал первый разрез.
План операции был отработан до миллиметра и до секунды, я смотрела как парень уверенно оперирует и внутренне ликовала, что в этом времени нашёлся такой «Паганини от медицины».
Операция прошла без осложнений, я контролировала дыхание, пульс и давление нашего пациента. Давление здесь можно было измерить с помощью ртутного манометра, поэтому делала я это с периодичностью, и только, если менялся пульс. Всего за время операции сделала три раза.
Конечно, мы провели довольно большой объём оперативного вмешательства, но у нас был пенициллин, и Максимилиан был молод и здоров. Но всё равно первые сутки после операции были самыми критичными. И я, предупредив своих, особенно миссис Элис, которая вечно переживала за меня, осталась в больнице на ночь.
Надо ли говорить, что и ван Эрменгем и Чарльз Брайт тоже остались. Никто не мог уйти, и не только потому, что это был принц, а ещё и потому, что мы сделали такую операцию впервые. Как мы могли спать?
— Лейла, — проговорил уставший Чарльз Брайт, от усталости растерявший неуверенность и перешедший на нормальное обращение, — вы ни разу не остановили меня
— Чарльз, — поддержала я неформальное общение, которое теперь, после того, как мы провели столько времени у операционного стола стало необходимостью, — вы всё сделали идеально, я не увидела ни одного момента, чтобы что-то было не так.
Ван Эрменгем рухнул на стул, стоявший стены в операционной, мы ждали, когда принц проснётся, чтобы отвезти его в палату. Я продолжала контролировать пульс, держа Максимилиана за руку.
Казалось бы, всего тридцать семь минут шла операция, а все были в таком состоянии, будто бы разгрузили, как минимум, пару вагонов с углём.
Наконец, пульс принца начал ускоряться.
— Он просыпается, — чуть громче сказала я, потому как мне казалось, что коллеги немного ушли в себя и могут меня не услышать.
И, видимо, принц тоже услышал мой оклик и открыл немного затуманенные глаза. Он был весь перевязанный, поэтому говорит ему было трудно. Большая повязка была на спине, шее и голове, лежал принц на животе. Но несмотря на неудобство он попытался улыбнуться и прошептал:
— Я же говорил, что ты будешь мне сниться.
Помимо меня это услышали все. Но я сделала вид, что так и должно быть, подумаешь, чего только люди после наркоза не говорят.
Но ночью, когда ван Эрменгем отпустил меня отдохнуть пару часов, сменив у кровати принца, он потом пришёл, разбудил меня и, смущаясь, произнёс:
— Лейла, сейчас очередь Чарльза, но …, — судя по всему, доктору было сложно подобрать слова, и он ограничился тем, что сказал, — в общем принц зовёт вас.
Несколько часов до утра, что я провела у кровати то просыпающегося, то засыпающего Максимилиана, стали для меня часами откровений. Принц, в те моменты, когда у него поднималась температура, или заканчивалось действие обезболивающего и мне приходилось его обновлять, рассказывал, что Лейла стала для него путеводной звездой, что он не хочет отпускать её, но и не может ничего предложить, что было бы её достойно. Что он готов, даже терпеть её мужа, только бы она осталась в королевстве и принц мог бы её видеть.
Потом принц просыпался и, увидев меня у своей кровати, спрашивал:
— Я что-то говорил?
Я отвечала:
— Нет, Максимилиан, спи
И принц, успокоившись засыпал.
К концу следующего дня, антибиотики и сильный организм принца сделали своё дело. И к тому моменту, как в палату ворвался взбешённый главный королевский врач, принц уже полностью контролировал своё сознание, отказавшись от обезболивающего и оставшись на травяных отварах.
Конечно, уколы пенициллина мы планировали продолжать до пяти дней.
— Ваше высочество, — не успев войти, громогласно воскликнул доктор Уислер.
Вошедший вслед за ним доктор ван Эрменгем, не дал ничего ему больше сказать:
— Сэр, здесь палата послеоперационной реабилитации, прошу вас, надо надеть халат и маску, и тщательно обработать руки.
Ван Эрменгем был значительной фигурой, поэтому Уислер конечно же, не стал с ним спорить, но, обернувшись, чтобы выйти, доктор Уислер заметил меня. Глаза его нехорошо прищурились, и он прошипел:
— И вы здесь
Я промолчала. Понимала, что бесполезно что-то объяснять доктору Уислеру, если я с самого первого раза словно «кость в горле» у старого шовиниста.
Но Уислер всё-таки вышел, больше ничего не произнеся.
Принц, заметивший все эти «шипения» тихо произнёс:
— Лейла не обращай на него внимания, он не посмеет тебе помешать. Сдача экзамена дело решённое.
Я, конечно, кивнула и даже успокаивающе погладила Максимилиана по открытой щеке.
«Наивный мой принц, — подумала я, — если Уислер захочет, то экзамен я не сдам, даже, если он меня к нему допустит».
Вернувшийся, переодетый в халат и в маску, доктор Уислер, делал вид, что меня нет в палате. Он задавал вопросы ван Эрменгему, периодически выслушивал объяснение подошедшего по просьбе ван Эрменгема Чарльза. Потом попросил показать ему документацию и ушёл в сопровождении ван Эрменгема, не попрощавшись именно со мной.
Принцу же он сказал:
— Это очень безответственно, Ваше Высочество, и я ничего не скажу Её Величеству просто потому, что не хочу её волновать.
Но, судя по всему, слово своё доктор Уислер не сдержал, потому что уже на следующий день к принцу потянулись визитёры и только благодаря авторитету ван Эрменгема, удалось сократить количество визитов до одного в день.
Но это не исключило того, что приехала королева, а вместе с ней княжна Оранская.
Меня попросили выйти из палаты, и поскольку был уже четвёртый день, и прошло две перевязки, которые показали, что динамика положительная, то я решила, что мне уже можно немного отдохнуть и отпросилась домой.
А утром, королевский курьер привёз письмо с указанием даты экзамена и большим конвертом, в котором была стопка листов с вопросами, которые могут быть заданы на экзамене.
Экзамен должен был состояться через четыре месяца.
Я оценила «тонкий юмор» или лучше сказать «изощрённый юмор» доктора Уислера. Через три месяца истекал мой контракт на проект. И в течение этого времени он имел право давать мне столько заданий, сколько пожелает нужным.
А ещё, мой экзамен должен был состояться во время выпускных экзаменов медицинского факультета университета, то есть все студенты, отучившиеся несколько лет в университете, будут там тоже сдавать выпускной экзамен.
Ну что же? Мне не в первый раз противостоять вызовам.
Глава 56
Прошёл месяц с того дня, как я получила официальное уведомление о дате сдачи экзамена. Как я и предполагала, доктор Уислер нашёл возможность сделать так, чтобы у меня «голова не поднималась». С одной стороны, он принял проект по бэби-фермам, а с другой стороны, он почти сразу же дал мне задание об организации службы патронажных сестёр.
У меня уже был готов план, и я рассчитывала передать его по больницам, но я вновь стала ответственной.
И теперь это занимало всё моё время. Основная сложность была не в том, чтобы найти женщин, и подготовить их к этой работе, а в том, чтобы убедить глав больниц и госпиталей принять женщин на работу и обеспечить им условия.
Без поддержки Максимилиана я бы не справилась. С его подачи меня продолжало поддерживать министерство юстиции и из его канцелярии главным врачам больниц приходило соответствующее распоряжение.
Сам принц всё еще находился на реабилитации. Мы виделись с ним почти каждый день, и почти всегда это происходило поздно вечером. Но, к сожалению, ничего романического в этих встречах не было.
Я проверяла как идёт заживление. И … готовила ему еду. Моя задача была, чтобы иммунитет Макса не пострадал после приёма антибиотиков. Поэтому ему приходилось есть овощные супы, и котлеты из сельдерея.
Про княжну Оранскую мы больше не говорили, хотя она так и продолжала гостить во дворце.
Зато с малышкой Кати я тоже встречалась, у меня даже сложился ритуал. Если я приезжала до того, как малышка засыпала, то мы с ней вместе шли к папе, Кати «измеряла ему пульс», пользуясь стетоскопом «слушала дыха