[30].
В ту минуту Паулюс не предполагал, что этому документу суждено сыграть в его судьбе роковую роль: с него начался путь 6-й армии в сталинградский котел. И не только. Директива Гитлера № 45, на основе которой Паулюс отдал приказ по армии, означала, по мнению западногерманского историка, бывшего генерала вермахта Ганса Дёрра, вступление германского командования на «новый путь, который был в большей степени продиктован своеволием и нелогичностью Гитлера, чем рациональным реалистическим образом мыслей солдата»[31].
Но дело, конечно, далеко не в «своеволии» Гитлера. Ведь и другие решения гитлеровского командования, принятые ранее, зачастую не отличались реализмом и учетом сил противника. Для всех без исключения стратегических планов фашистов характерна недооценка возможностей Красной Армии. Под Сталинградом основной просчет германского командования, как замечает видный советский историк академик А. М. Самсонов, заключался в обшей недооценке силы советского сопротивления[32].
Армия Паулюса, несмотря на все свои недавние победы, неминуемо двигалась навстречу гибели…
«Мы с русскими справимся»
Генерал-полковник Паулюс был в зените своей славы: его армия продвигалась к Сталинграду, проходя до 30 километров в сутки. О нем и его солдатах восторженно писали немецкие газеты, имя Паулюса ежедневно слышала по радио вся Германия в победных сводках новостей с восточного фронта. Нацистская пропаганда широко рекламировала его как «верного и храброго солдата фюрера», «арийского героя» и «народного генерала». Стало известно, что Гитлер относится к командующему 6-й армией с симпатией и доверием, осыпает его милостями и наградами.
21 августа армия Паулюса форсировала Дон, а через два дня подошла к Волге севернее Сталинграда. 23 августа «гвардия фюрера» прорвала оборону советских войск на внешнем обводе Сталинграда и, совершив 60-километровый бросок, оказалась у северных окраин города.
Нацистская пропаганда поспешила объявить, что «крепость большевиков у ног фюрера». Но город жил, город боролся. Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу ни в коем случае не сдавать его фашистам и предпринять самые решительные действия для ликвидации вражеской группировки.
В телеграмме Ставки от 24 августа подчеркивалось: «У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда… Деритесь с противником не только днем, но и ночью. Используйте вовсю артиллерийские и эрэсовские силы… Самое главное — не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе»[33].
Положение в Сталинграде становилось все тяжелее. Вышли из строя водопровод, телефонная станция, трамвай и железнодорожный узел. Прекратилась подача электроэнергии. 25 августа город был объявлен на осадном положении. «Несмотря на все это, — писал позднее А. М. Василевский, — не было растерянности и паники. Значительная часть жителей отказывалась от эвакуации и шла в ряды защитников города, на заводы и строительство баррикад»[34].
Небезынтересны и свидетельства тех, кто пытался поставить на колени защитников Сталинграда. Так, немецкий генерал танковых войск фон Виттерсгейм, едва вырвавшийся из временного окружения, рассказывал в штабе Паулюса:
«Соединения Красной Армии контратакуют, опираясь на поддержку всего населения Сталинграда, проявляющего исключительное мужество. Это выражается не только в строительстве оборонных укреплений и не только в том, что заводы и большие здания превращены в крепости. Население взялось за оружие. На поле битвы лежат убитые рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Люди в рабочей одежде застыли, склонившись над рулем разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели»[35].
В сентябре немцы выдвинули новые части. Стало ясно, что для разгрома гитлеровцев под Сталинградом необходимо сосредоточить дополнительные войска. Тогда-то и родился план важнейшей наступательной операции, получившей наименование «Уран». Этот план предусматривал осуществить окружение немецко-фашистских войск в междуречье Дона и Волги.
…Прошел август. Наступил сентябрь, а «доблестная» 6-я армия все еще не могла взять город, который, казалось, был почти в ее руках.
— Главное командование по-прежнему относится пренебрежительно к нашим предупреждениям относительно северного фланга, — сокрушался Паулюс в разговоре с Адамом. — Непонятная позиция! А между тем положение стало еще серьезней. Я получил от 44-й пехотной дивизии тревожные донесения. В северной излучине Дона происходит переброска больших групп советских войск с востока на запад… Видимо, противник готовится нанести удар с глубоким охватом нашего фланга.
Адам замечал, что настроение у Паулюса день ото дня ухудшалось. Верно, другим он вида не подавал, силой сгонял с лица хмурость. Его все более одолевали сомнения в целесообразности операции по захвату Сталинграда. Поздней осенью 1942 года он высказал их в письме к Гитлеру. Однако тот не согласился с Паулюсом.
Адаму помнится один примечательный эпизод тех дней. Однажды прибыл из Берлина полковник. Молодцевато щелкнув каблуками, он доложил, представляясь командующему, что назначен на должность… коменданта Сталинграда. Паулюс окинул его взглядом и лишь саркастически усмехнулся.
Сомнения в возможности победы возникали и у подчиненных Паулюса. Так, командир 14-го танкового корпуса генерал фон Виттерсгейм предложил командующему армией отойти от Волги. У этого генерала был печальный опыт. 6 августа 1942 года его корпус оказался в окружении, и он смог сам убедиться, как стойко дрались советские солдаты.
И тут последовал неожиданный ход. Паулюс попросил командование сухопутных войск сместить Виттерсгейма и предложил назначить на его место генерал-лейтенанта Хубе. Командующий считал, что генералу, не верящему в успех операции, не место в его армии.
12 сентября Фридрих Паулюс вместе с командующим группой армий «Б» генерал-полковником фон Вейхсом был вызван в Винницу в ставку Гитлера на совещание. Он обстоятельно доложил об обстановке, сложившейся под Сталинградом, особо отметив возрастающую угрозу со стороны советских войск северному флангу 6-й армии. Но Гитлер не пожелал считаться с этими опасениями. Он неизменно повторял свою стереотипную фразу, что Красная Армия уже разбита, а сопротивление в Сталинграде имеет лишь местное значение. Верно, фюрер заявил, что будут приняты меры для прикрытия северного фланга. Но помощь оказалась ничтожно малой: всего лишь один 48-й танковый корпус, части которого уже были сильно потрепаны.
— Это называется укреплять армию! — возмущался Паулюс, показывая своему адъютанту приказ по группе армий.
Словом, это было время первых робких сомнений Паулюса в верности гитлеровской военной стратегии. Однако, несмотря на эти проблески здравого смысла, до критического, политического осмысления характера войны ему было еще далеко.
«Нам, — пишет о том времени Адам, — не приходило в голову, что начатая гитлеровской Германией вторая мировая война в целом была преступлением не только по отношению к народам, на которые мы напали, но и по отношению к немецкой нации. Мы не понимали, что более глубокая причина нашего поражения на Волге заключалась не в отдельных стратегических или тактических ошибках немецкого командования, а в превосходстве советского государственного и общественного строя, острым мечом которого была Советская Армия»[36].
И все же, несмотря на возникавшие сомнения, Паулюс все еще оставался примером образцового повиновения фюреру. В сентябре 1942 года во время посещения ставки он выразил уверенность в скором осуществлении военных планов Гитлера, подчеркнул, что безоговорочно верит в успех. Фюрер остался доволен им. Этого способного генерала он считал своим искренним единомышленником. Именно потому Гитлер предложил назначить Паулюса начальником оперативного руководства ОКВ, сместив с этой должности временно впавшего в немилость Йодля. Кейтель, тайно завидовавший успехам Паулюса, выдвигал на этот пост кандидатуру Манштейна. Фюрер настаивал на своем. Но вскоре, как это часто бывало с Гитлером, он передумал. Верно, совсем по иной причине.
— Нельзя забирать Паулюса из-под Сталинграда, — сказал он Кейтелю.
Взятию советского города на Волге Гитлер придавал первостепенное значение. «Сталинград, — заявил он 30 сентября, — важнейший стратегический пункт, носящий имя Сталина, вот-вот падет. И никто не в состоянии столкнуть нас с этого места».
А Паулюс был верен себе. Он всячески выказывал свое усердие. «Битва за Сталинград идет очень ожесточенно, — писал он адъютанту Гитлера генералу Шмундту. — Дела идут очень медленно, но все же каждый день мы двигаемся немного вперед. Для нас это вопрос людей и времени. Но мы с русскими справимся».
Не были ли эти заявления выражением верноподданнических чувств фашистского службиста? Ведь в глубине души Паулюс уже сомневался в том, что план взятия Сталинграда может быть осуществлен. Он понимал, что к моменту выхода 6-й армии к Сталинграду иссякли последние резервы вермахта в этом районе и пополнить армию новыми силами было неоткуда и нечем.
Но дело тут не в желании угодить фюреру. Земляк и друг Паулюса Вильгельм Адам, как никто другой знавший характер своего командира, свидетельствует: «Паулюс, будучи образованным офицером генерального штаба, трезво оценивал обстановку. Он прекрасно сознавал, что армии угрожает смертельная опасность. Но мысль о том, чтобы нарушить полученный приказ, противоречила его военному воспитанию. С самого начала характерной чертой Паулюса… был глубокий конфликт между ответственностью перед солдатами и военной дисциплиной»