[57].
Как относился к этому Паулюс? Мягко говоря, безразлично. По крайней мере, нет никаких данных, свидетельствующих о том, что он был противником этих изуверских планов или не одобрял их.
Тот факт, что планам истребления всего мирного населения Сталинграда не дано было свершиться, отнюдь не заслуга Паулюса. Это результат стойкости и мужества защитников крепости на Волге — воинов и мирных жителей.
В конце декабря 1942 года Паулюс уже прекрасно сознавал безнадежность своего положения и бесцельность огромных потерь, которые понесла немецко-фашистская армия под ударами советских войск. Не только офицеры, но и некоторые генералы 6-й армии стали высказываться за капитуляцию.
В ставке Гитлера причину сложившегося положения видели в «нерешительности» Паулюса и отсутствии единства среди его генералов. «Никто не знает, что будет дальше со Сталинградом, — писал один из офицеров ставки в своем дневнике. — Фюрер очень молчалив, появляется только на обсуждениях обстановки и на докладах. Больше всего мы озабочены тем, что в котле, очевидно, нет единства, и командующий (Паулюс) не знает, что ему предпринять».
Этот вывод подтверждался донесениями. В одном из них, полученном Гитлером от своих информаторов из сталинградского окружения, говорилось, что генерал Зейдлиц «пал духом», а Паулюс — «под вопросом».
Морально-политическое состояние окруженных под Сталинградом фашистских войск все более ухудшалось. Трудности со снабжением, голодный рацион, холод и болезни, провал планов деблокады — все это порождало настроения пессимизма и безысходности. Вот что писали из окружения военнослужащие 6-й армии своим родным и близким в Германию: «…В газетах будут печататься напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой. Нам будут воздавать честь и хвалу. Но не верь этой проклятой болтовне!»
«Я, — сообщалось в другом письме, — был потрясен, когда взглянул на карту. Мы совсем одни… Гитлер нас бросил… Это конец…»
«…Сталинградская преисподняя, — звучало как призыв одуматься в третьем письме, — должна… быть предупреждением для всех нас». «…Победы не будет! Сталинград — это не военная необходимость, а политическая авантюра, — писал один из офицеров своему отцу-генералу. — И в этом эксперименте Ваш сын, господин генерал, отказывается принимать участие. Вы помешали мне найти путь в жизни. Я избираю свой путь, идущий в противоположном направлении. Он ведет к жизни, пусть это и будет по другую сторону фронта».
Это письма людей, начавших понимать, в какую страшную бездну завлек их Гитлер. Это голос совести немецкого народа, совести, исковерканной нацистским режимом, запутавшейся, мечущейся, но не уничтоженной, живущей.
Многое произошло в судьбах отравленных геббельсовской пропагандой немецких солдат и офицеров, страшные ночи и дни пережили они, прежде чем родились у них такие слова. Политорганами Красной Армии велась большая работа, нацеленная на окруженные войска противника. Они помогали немецким военнослужащим осознать бесперспективность и безнадежность дальнейшего сопротивления. Текст советского ультиматума Паулюсу был отпечатан и распространен в 1,8 миллиона экземпляров. Листовка-обращение «К солдатам и офицерам, окруженным у Сталинграда» была снабжена картой, изображавшей кольцо окружения немецко-фашистской группировки. Листовка содержала выдержку из обращения командующих Сталинградским и Донским фронтами с призывом сдаваться а плен.
В антифашистской пропаганде на Сталинградском фронте участвовали и немцы. В их числе — немецкие коммунисты, возглавляемые Вальтером Ульбрихтом, немецкие писатели-антифашисты — Вилли Бредель и Эрих Вайнерт, а также военнопленные офицеры-антифашисты Эрнст Хадерман, Эберхорд Каризиус и Фридрих Рейер. Они активно участвовали в организации и проведении через линию фронта радиопередач для окруженных войск Паулюса.
В те дни офицер 6-й армии вермахта Гельмут Вельц в своем дневнике записывает: «С рождества в котле зазвучало нечто новое. Это голоса самих немцев, обращающихся к нам через линию фронта, голоса офицеров, голоса немецких писателей и даже одного депутата рейхстага. Его зовут Ульбрихт. Фамилия мне незнакома. Но то, что говорит он нам, что повторяет ночь за ночыо, находит своих слушателей… У него есть удивительные аргументы, когда он говорит о безвыходности нашего положения и о том, что каждый из нас еще понадобится после войны»[58].
«Почетная капитуляция, — подчеркивалось в одной из листовок, подписанной Вальтером Ульбрихтом в январе 1943 года, — это единственный разумный шаг, который вы можете совершить. Спасайте свою жизнь. Сдавайтесь, прежде чем оружие Красной Армии скажет свое последнее слово!»
Однажды антифашистская листовка попала в руки Паулюса.
— Это работа немецких коммунистов, эмигрировавших в Россию, — сказал командующий В. Адаму. — Пока я не придаю этой пропаганде слишком большого значения.
И все же Паулюс подчеркнул, что надо быть настороже, не допускать, чтобы люди поддавались вражеской пропаганде, проявляли радикальные настроения, поддерживать у солдат и офицеров надежду на освобождение из окружения.
Однако сообщения, поступавшие с переднего края позиций советских войск, убедительно доказывали окруженным немецким войскам безнадежность их сопротивления. Разоблачения преступного, антинационального характера войны оказывали значительно большее воздействие на личный состав окруженной армии, чем это предполагал командующий.
Словом, у тысяч немецких солдат и офицеров, окруженных под Сталинградом, шел процесс прозрения. Он начался еще в кольце, до плена. «Уже тогда слова В. Ульбрихта, В. Бределя и других коммунистов и антифашистов, которые стремились воздействовать на нас извне, оказывали большое влияние, — вспоминает бывший командир 767-го полка 6-й армии полковник Л. Штейдле. — Можно вполне определенно сказать, что эти призывы, доходившие до нас в снежной пустыне, в ряде случаев были восприняты и способствовали тому, что в сознании отдельных людей начался процесс переосмысливания».
Время шло, а окруженная армия Паулюса оставалась все в том же положении. Маленькая надежда на прорыв появилась у командующего 12 декабря. В тот день оперативная группа «Гот» из группы армий «Дон» фельдмаршала Манштейна начала наступление из района Котельниковский. Однако натолкнувшись на сильное сопротивление советских войск, она смогла приблизиться лишь на 60 километров к Сталинграду.
— Это был наш последний шанс, Адам, — грустно сказал командующий своему адъютанту.
16 декабря соединения Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов начали мощное наступление в районе Среднего Дона. Советские войска разгромили 8-ю итальянскую армию и смешанную румыно-немецкую оперативную группу «Холлидт». Котельпнковская группировка врага оказалась под угрозой разгрома.
«Обстановка вызывает новое большое беспокойство, — писал 18 декабря генерал Энгель. — 58-й танковый корпус не продвигается. Русские бросают против него все свои силы, все дело идет опять к обороне. Поскольку новых сил больше нет, это означает, что деблокирующие войска остановятся в 50–60 км от фронта 6-й армии. Еще хуже в группе армий «Б». Позиции итальянцев, очевидно, прорваны, то же самое в армейской группе «Холлидт». Вечером: фон Манштейн снова ходатайствует о прорыве 6-й армии; только так можно установить связь со Сталинградом и спасти главные силы армии. Настроение подавленное. Фюрер снова отклонил прорыв, хотя Цейтцлер очень настойчиво выступал за него. Гневный запрос фон Буссе и фон Манштейна, ибо все подходящие силы передаются группе армий «Б», чтобы заткнуть дыру у итальянцев»[59].
С 20 по 23 декабря войска Манштейна еще предпринимали отчаянные попытки прорвать оборону советских войск на реке Мышкова. «Будьте уверены в успехе», — радировал Манштейн Паулюсу. Но и эта попытка прорыва успехом не увенчалась. Манштейн вынужден был отступать под сокрушительными ударами советских войск.
Западногерманские историки не раз бросали Паулюсу обвинение в том, что он должен был в те декабрьские дни, когда войска Манштейна приближались к Сталинграду, вопреки приказу Гитлера, идти ему навстречу. Однако они забывают, что в то время 6-я армия не имела реальных шансов на успех прорыва, стратегическая инициатива уже находилась в руках советского командования.
Кратковременный успех Манштейна, добытый ценою неимоверных потерь, вскоре был сведен к нулю. Его войска были остановлены, а после разгрома котельниковской группировки вермахта разбиты. На всем южном крыле советско-германского фронта у гитлеровцев создалось катастрофическое положение. Благодаря глубокому прорыву вражеской обороны на Среднем Дону удалось окончательно сорвать меры, предпринятые гитлеровским командованием по деблокаде сталинградской группировки. Судьба войск Паулюса бесповоротно решилась: в этих условиях попытка «прорыва» носила бы просто самоубийственный характер.
В ставке Гитлера царила полная растерянность. 22 декабря Энгель, писал, что у нас глубочайшая депрессия. Почти все надеялись, что Паулюс при всем риске теперь самостоятельно решится на прорыв. Главные силы он бы вывел, хотя и с большими материальными потерями. Сегодня вечером Йодль высказывал мрачные мысли, и было заметно, что и он твердо рассчитывал на это самостоятельное решение, точно так же, как начальник генерального штаба сухопутных войск и командование группой армий.
Зловещую роль в судьбе армии Паулюса сыграл Геринг. Еще 24 ноября он заверил Гитлера, что организует снабжение по воздуху окруженной под Сталинградом группировки войск. Перед Паулюсом ставилось только одно условие: обеспечить удержание аэродромов и посадочных площадок для сбрасывания грузов внутри кольца окружения. Заявление командующего люфтваффе вызвало сомнение. «Геринг берет обязательство снабжать армию, — сделал 25 ноября запись в своем дневнике Энгель. — Он говорит, что можно доставлять в среднем в день 500 тонн; следует бросить все, даже Ю-90 из транспортной авиации. Цейтцлер сомневается; полагает, что 500 тонн не хватит, обращает внимание на погоду, потери, но рейхсмаршал очень оскорбляется, говорит, что самолеты будут летать в любую погоду. Демянск и другие примеры доказали, что это возможно. Мы возмущены таким большим оптимизмом, который не разделяют даже офицеры генераль