Перед войсками и командирами 6-й армии, а также перед немецким народом я несу ответственность за то, что до конца выполнял отданные верховным командованием приказы об удержании позиций.
Что касается ответственности подчиненных мне командиров, то они с тактической точки зрения вынуждены были следовать моим приказам точно так же, как я в оперативном звене выполнял данные мне приказы»[110].
В феврале 1947 года Паулюс добавил к своим заметкам еще несколько страниц, которые он назвал «Заключительной оценкой». Здесь есть и запоздалая самокритика и отдельные попытки сохранить все же честь мундира. Весь комплекс операций под Сталинградом Паулюс делит на три фазы:
«1. Продвижение к Волге.
В общих рамках войны летнее наступление 1942 года означало попытку в новом наступлении осуществить планы, потерпевшие пропал поздней осенью 1941 года, а именно: довести войну на востоке до победного конца, т. е. добиться целей нападения на Россию вообще. Тем самым существовала надежда решить исход войны.
В замыслах военного командования на первом месте стояла чисто военная задача. Это основная ставка на последний для Германии шанс выиграть войну определяла все планы германского командования и во время двух следующих фаз.
2. С началом русского ноябрьского наступления и окружения 6-й армии, а также частей 4-й танковой армии, в целом 220–240 тысяч человек, становилось все более ясно, вопреки всем ложным обещаниям и иллюзиям ОКВ, что вместо «победного завершения войны против России» возник вопрос: как избежать на востоке полного поражения и, следовательно, проигрыша всей войны?
Этими мыслями были целиком поглощены командование и войска 6-й армии, в то время как вышестоящие командные инстанции (группа армий, начальник генерального штаба сухопутных войск и ОКВ) еще верили в шансы на победу или, по крайней мере, утверждали это.
Поэтому мнения о мероприятиях командования и методах ведения боевых действий, диктовавшихся обстановкой, резко расходились…
3. В третьей фазе, после провала попыток деблокады и при отсутствии обещанной помощи, необходимо было выиграть время, чтобы позволить восстановить южную часть Восточного фронта и спасти крупные немецкие силы, находившиеся на Кавказе.
Можно было полагать, что в случае неудачи вся война будет проиграна только в результате громадного по масштабам поражения на Восточном фронте.
Поэтому вышестоящие командные инстанции выдвинули теперь аргумент, что необходимо «выстоять до конца», чтобы предотвратить самое худшее для всего фронта. Таким образом, вопрос о сопротивлении 6-й армии под Сталинградом сводился к следующему: при той обстановке, как она мне представлялась и о которой мне докладывалось, полного поражения можно было избежать только крайне упорной обороной 6-й армии под Сталинградом. Следовательно, 6-я армия должна была принять на себя невиданные жертвы, чтобы спасти других. В этом смысле были составлены радиограммы последних дней: «Важен каждый час». Преждевременное прекращение сопротивления под Сталинградом означало бы, что я дал толчок к проигрышу войны и что мои действия, как я тогда это представлял себе, были бы направлены именно против немецкого народа…
Мне тогда совсем не приходила в голову революционная мысль о том, чтобы сознательно вызвать поражение и тем самым привести к падению Гитлера и нацистского режима как препятствия для окончания войны. Мне также не было известно, чтобы подобное мнение высказывалось среди моих подчиненных»[111].
И, наконец, самое важное:
«В Советском Союзе… — писал Паулюс, — я вижу нашего искреннего помощника на будущее. Для нас, немцев, отсюда вытекает требование, исправив прошлые ошибки, всеми силами завоевать доверие Советского Союза и тем самым добиться затем возможности для установления с ним тесных отношений»[112].
В знаменательный год победы над фашизмом, год освобождения германского народа от гитлеровского ига окончательно завершилась идейная эволюция Паулюса. Изучение марксистской литературы по самым различным вопросам, знакомство с жизнью Советского Союза, беседы с советскими людьми, общение с немецкими коммунистами и другими антифашистами, работавшими в Национальном комитете «Свободней Германия» и «Союзе немецких офицеров», способствовали полному критическому переосмыслению им всего пройденного жизненного пути.
20 ноября 1945 года начался исторический Нюрнбергский процесс. Перед лицом Международного военного трибунала предстали главные гитлеровские преступники. Выступавшие в качестве свидетелей защиты фашистские генералы и фельдмаршалы всеми средствами пытались выгородить своих бывших шефов, сидящих на скамье подсудимых.
9 января 1946 года Фридрих Паулюс обратился к Советскому правительству со следующим заявлением: «Сегодня, когда преступления Гитлера и его пособников поставлены на суд народов, я считаю своим долгом предоставить Советскому правительству все известное мне из моей деятельности, что может послужить в Нюрнбергском процессе материалом, доказывающим виновность преступников войны»[113].
Далее он привел неопровержимые аргументы, разоблачающие подготовку гитлеровским правительством, верховным командованием и генеральным штабом вермахта разбойничьего нападения на Советский Союз. Он перечислил десятки конкретных фактов, уличающих Геринга, Кейтеля и Йодля в неслыханных преступлениях против человечества, против народов Советского Союза и других стран.
Причем Паулюс не пытался обелить себя, признавал свою вину: «Я сам несу тяжелую ответственность за то, что я тогда, под Сталинградом, вполне добросовестно выполнял приказы военных руководителей, действовавших сознательно преступно… Как оставшийся в живых под Сталинградом я считаю себя обязанным дать удовлетворение русскому народу»[114].
Направив Советскому правительству это заявление, Фридрих Паулюс выразил готовность выступить на судебном процессе в Нюрнберге и дать показания Международному трибуналу. Он желал внести вклад в разоблачение преступного характера войны, развязанной Гитлером и его кликой.
«…К такому шагу, — писал он, — меня побудил долг перед немецким народом. В интересах будущего немецкого народа, его реабилитации, его будущего мирного сосуществования с другими народами было необходимо, чтобы перед Международным трибуналом в Нюрнберге выступил немецкий свидетель с показаниями о противозаконном развязывании захватнической войны, о вызванных ею бесчеловечных деяниях (как искоренение целых народов чужих стран, грабеж населения на чужих территориях, организация концентрационных лагерей и массовое уничтожение в них людей) и о ужасных последствиях войны»[115].
Появление бывшего генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса 11 февраля 1946 года в качестве свидетеля в зале заседания Международного трибунала в Нюрнберге вызвало страшный переполох среди сидевших на скамье подсудимых и их защитников. Ведь многие из них, веря гитлеровской пропаганде, усиленно распространявшей версию о том, что Паулюс еще в Сталинграде покончил с собой, считали, что его давно уже нет в живых.
Вот что рассказывает советский писатель Борис Полевой, присутствовавший на суде в Нюрнберге в качестве корреспондента «Правды»:
«Председательствующий на заседании английский судья Джефри Лоуренс отдает распоряжение коменданту суда: «Прошу вас, введите свидетеля Фридриха Паулюса».
Обрамленная зеленым мрамором дубовая дверь в противоположном конце зала раскрывается. Пристав вводит высокого человека в штатском костюме, который, однако, сидит на нем как-то очень складно, по-военному. Снова немая сцена. Щелкают вспышки аппаратов «спит-график». Глухо поют кинокамеры. Все с напряжением следят, как Паулюс поднимается на свидетельскую трибуну. Не знаю, что у нет па душе, но внешне он абсолютно спокоен. Зато на скамье подсудимых просто паника. Геринг что-то раздраженно кричит Гессу, тот отмахивается от него. Кейтель и Йодль как-то сжались и вопросительно смотрят на свидетеля. Он появился здесь, точно призрак, вставший из сталинградских руин, принеся сюда горечь и боль трехсоттысячной армии, погибшей и плененной на берегах Волги. С тем же поразительным спокойствием Паулюс кладет руку на библию и, подняв два пальца правой руки, твердо произносит:
— Клянусь говорить правду. Только правду. Ничего, кроме правды!
Неторопливо начинает давать показания. Сухие фразы звучат отточенно, твердо, и, хотя он говорит по-немецки и слова его в зале хорошо слышны, многие из подсудимых для чего-то надели наушники.
Паулюс говорит по-военному коротко, лаконично. Четко формулирует фразы, которые он, вероятно, хорошо продумал за три года своего пленения. Повествуя о преступной деятельности немецкого генштаба, он иногда поднимает глаза и смотрит на подсудимых, и те, на ком он останавливает взгляд, отворачиваются, начинают нервно барабанить пальцами по барьеру. Корреспонденты же пишут и пишут, ломая от торопливости карандаши.
Все, о чем говорит Паулюс, в той или иной степени уже известно по показаниям других свидетелей, из различных документов, но в устах фельдмаршала приобретает особое звучание.
И сутулый человек на свидетельской трибуне, которого гитлеровцы торжественно похоронили, а в тайне прокляли, как бы вновь встал из могилы, чтобы разоблачить перед судом немецкий генштаб, являвшийся в руках Гитлера таким же послушным орудием международного разбоя, как гестапо, СС и СД…
Запоминается переданная Паулюсом фраза Йодля, которой тот закончил сообщение о плане «Барбаросса»:
— Вы увидите, господа, как через три недели после начала нашего наступления этот карточный домик (Советский Союз) рухнет.
Смотрю на Йодля. Он сосредоточенно катает по пюпитру карандаш и будто бы весь ушел в это занятие»