В целом на территории Восточной Европы подлежало уничтожению 120–140 миллионов советских граждан. Затем эти «обезлюженные» земли подлежали новому заселению. Сюда планировался переезд 8–9 миллионов «представителей высшей расы».
…Уже горели советские города и села, под руинами первых развалин были погребены мирные люди, на советских пограничных заставах лилась первая кровь. В эти зловещие минуты Паулюс позвонил Гитлеру: «Мой фюрер, все идет согласно разработанному плану».
Путь в котел
Лето и осень 1941 года Паулюс провел в генеральном штабе. Ему было поручено возглавить разработку планов взятия Ленинграда и Москвы. Хотя сам он, судя по рассказам в плену, был не согласен с выбранным Гитлером вариантом — прежде всего Москва. Паулюс предпочитал генеральное наступление на Украину и охват Москвы с юга. Однако же возражать Гитлеру, тем более настаивать на своем особом мнении было и опасно, и бесполезно.
Паулюс видел, какую ярость вызвало у Гитлера «нарушение графика» блицкрига и «задержка» генерал-фельдмаршала фон Лееба под Ленинградом. «Вы мне обещали Петербург еще летом», — гневно кричал Гитлер на Лееба в присутствии Кейтеля, Гальдера, Йодля и Паулюса. Последнему было приказано немедленно вылететь на фронт.
Генерал Фридрих Паулюс побывал в районе Ладоги, посетил 39-ю моторизованную дивизию. Возвратившись в Берлин, он докладывал о «непредвиденных» трудностях» с которыми встретились войска вермахта под Ленинградом.
— Мы тогда, — вспоминал впоследствии фельдмаршал, — не только пользовались явно заниженными данными нашей разведки о возможностях русских, но и не принимали в расчет специфические особенности русских — как солдат, так и мирных граждан, их волю стоять до конца, невиданную нами ранее силу сопротивления. Ведь в нас прочно засела концепция «колосса на глиняных ногах».
Вернувшись из очередной командировки на фронт, теперь уже под Смоленск, Паулюс заверил Гитлера, что Москва будет взята. Это очень понравилось главарю фашистской клики. После доклада фюреру в присутствии высшего генералитета на Паулюса стали смотреть как на возможного наследника Кейтеля. Все понимали, что ему больше подходит это место. Но Паулюс сам испортил дело. Однажды, после очередного доклада Гитлеру, он сказал:
— Мой фюрер! У меня на фронте два сына. Я прошу отправить на фронт и меня, куда вы прикажете.
— Здесь тоже фронт, Паулюс, — раздражаясь, ответил Гитлер. — Но ваше пожелание я учту.
…И вот январь 1942 года. Самолет с Паулюсом на борту делает посадку на аэродроме близ Полтавы. Внезапно умер бывший командующий 6-й армией, командующий группой армий «Юг» на восточном фронте генерал-фельдмаршал фон Рейхенау. Новый командующий 6-й армией Паулюс привез с собой двух человек: сына Эрнста Александра и ординарца фельдфебеля Шульте. Он служил хозяину почти пятнадцать лет.
6-я армия — краса и гордость вермахта — хорошо знакома Паулюсу. С конца 1939 года и до капитуляции Франции летом 1940 года он был начальником штаба этого боевого соединения. Солдаты 6-й армии прошагали победным маршем по Елисейским полям, развлекались на Плас Пигаль. Попасть сюда считалось честью. Министры, нацистские бонзы высшего разряда, генералы устраивали своих детей на службу именно в ее боевые части. Считалось, что где 6-я армия — там победа. Гвардейцы фюрера — именно так называли тех, кто служил здесь, — посылали своим женам посылки из награбленного добра: кружева из Бельгии, парфюмерию и белье из Парижа, сыр из Роттердама.
В «Восточном походе» 6-я армия участвовала с первого дня войны. На нее возлагалась задача прорвать советские пограничные укрепления в районе южнее Ковеля и, тем самым, дать возможность 2-й танковой группе выйти на оперативный простор. Кровавыми следами был отмечен боевой путь «гвардии фюрера» по советской земле…
20 января 1942 года, не успев еще как следует оглядеться, врасти в обстановку, Паулюс доложил фюреру:
— Я вступил сегодня в командование 6-й армией вермахта. Клянемся, что оправдаем ваше доверие. Хайль Гитлер!
Однако оккупированная Полтава не салютовала гитлеровцам. В тот же вечер, когда в казино новый командующий организовал скромный прием для высших офицеров, на окраине города взлетело на воздух здание водокачки. Комендант гарнизона доложил, что это дело рук подполья. Как рассказывал впоследствии командир одного из полков Луитпольд Штейдле, новый командующий решительно приказал:
— Бандитские акции подавлять беспощадно!
В 6-й армии Паулюсу был хорошо знаком начальник штаба полковник Гейм. Генерал ценил его как опытного штабиста. Гейм представил нового командующего командирам корпусов и дивизий. «Я был несколько обеспокоен тем, как сложатся мои отношения с командирами корпусов: ведь все они были старше меня и годами, и званиями», — признавался Паулюс.
Но вот в начале мая 1942 года полковник Гейм по требованию командующего группой армий «Юг» фон Бока был снят с должности начальника штаба 6-й армии. Причина была одна: он якобы проявлял пессимизм в оценке сложившейся на фронте обстановки. Паулюс не был согласен со снятием Гейма, но ничего не сделал, чтобы защитить полковника. Вслед за этим последовало смещение оберквартирмейстера Пампеля, отвечавшего за снабжение армии. Вместо него прибыл полковник генштаба Финк. И к этому перемещению Паулюс отнесся неодобрительно, но тоже ни предпринял никаких шагов.
Когда обсуждался вопрос о преемнике Гейма, решающим оказалось слово Гейдриха: назначения на должности такого ранга «согласовывались» с ним. Всемогущий шеф СД[24] чувствовал интуитивное недоверие к Паулюсу. Гейдриху нужен был свой человек на посту начальника штаба 6-й армии. Его выбор пал на генерал-лейтенанта Артура Шмидта.
Генералов Паулюса и Шмидта отделяла друг от друга глубокая личная неприязнь. В отличие от Паулюса, получившего отличное военное образование и сделавшего блестящую карьеру в генеральном штабе, Шмидт не учился в военной академии. Он был сынком гамбургского купца, мечтавшего передать наследнику свое дело. Уже с девяти лет отец поручал ему торговать вразнос. Шмидт испытал немало унизительных минут, когда соклассники по гимназии с полупрезрением подавали ему пфенниги за блестящие сладкие тянучки: отец никогда не давал сыну карманных денег. Долгое время его дразнили в школе «лавочником», редко приглашали на игры в скат, которые устраивались в укромном уголке школьного двора на большой перемене тайком от надзирателей.
С детских лет Шмидт безумно завидовал тем сверстникам, кто мог свободно уйти после школы в гамбургский порт, чтобы насладиться созерцанием прелестей жизни портовиков, послушать бравые песни подвыпивших моряков, веселившихся в кабаках со случайными подружками. В это время он должен был отсчитывать сдачу, сжимая медяки в потной, отвратительной сладкой ладони. И уж совсем недосягаемой казалась ему жизнь тех подростков, которые уезжали из гимназии в сопровождении отцовских шоферов. Правда, таких было мало и они держались особняком, но даже постоять рядом с ними было для Артура верхом блаженства.
Офицерская карьера была для Шмидта единственным способом вырваться из сословных рамок. Он поступил в военное училище. После его окончания Шмидт показал себя способным, фанатически исполнительным лейтенантом. Начальство сразу же заметило его. Вскоре ему поручили особо ответственное задание — командовать одним из подразделений при подавлении гамбургского восстания.
Каждый рабочий был для Шмидта существом презираемым и ничтожным. Ни жалости, ни раздражения не испытывал он, отдавая приказ расстреливать безоружных людей на улицах Гамбурга.
Его «заслуги» оценили: он стал быстро продвигаться по службе.
Это были еще времена Веймарской республики. И Шмидт, как мог, скрывал свою тягу к наци. Но она все более нарастала, не давала ему покоя.
В 1945 году по поручению советского командования Шмидт был подробнейшим образом допрошен в Суздале. Речь шла и о преступлениях, в которых он был повинен. Бывший начальник штаба армии вдруг углубился в свою биографию, рассказал, что ему нравились коричневые парни, которые твердо знали, чего хотели: уничтожить большевиков, марксистов, евреев, возродить Германию, изгаженную Версалем, дать шансы всем, кто этого заслуживал. Поэтому, когда двоюродный брат пригласил его на тайное собрание нацистов, он, несмотря на строгие армейские запреты и возможность наказания, побывал там в штатском костюме. Тогда там еще не было ни бравурных шлягеров, ни веселья за пивом. Лозунги и атмосфера этой и последующих встреч сразу стали близкими и попятными ему.
Ярый поклонник генерала Людендорфа, Шмидт все отчетливее сознавал свою духовную принадлежность к национал-социалистскому движению. А после прихода нацистов к власти Шмидт прослыл одним из самых фанатичных приверженцев нового режима в армии. Его боялись даже вышестоящие чины: новоиспеченный генерал был начисто лишен каких-либо нравственно-этических иллюзий, ему были неведомы такие понятия, как товарищество, дружба, честь, благородство. Единственным его критерием в оценке подчиненных и начальства была степень преданности рейху и фюреру.
Именно поэтому Гейдрих и остановил свой выбор на нем. Знакомство Паулюса и Шмидта было сухим, официальным и неприятным: они сразу же не понравились друг другу. Паулюс безошибочным чутьем угадал в визави плебея-выскочку, а Шмидт моментально почувствовал это.
«Шмидт был нетерпим и заносчив, холоден и безжалостен, — напишет позднее о нем Вильгельм Адам, с которым новый командующий сошелся ближе всех. — Чаще всего он навязывал свою волю, редко считался с мнением других. Между ним и начальниками отделов его штаба неоднократно возникали столкновения… Многие офицеры добивались перевода в другие части. Паулюс был осведомлен об антипатии, которую внушил к себе начальник штаба… Даже к Паулюсу он относился не так, как следовало бы. Он пытался помыкать командующим…»
Ранней весной 1942 года перед немецко-фашистским командованием встали сложные и тяжелые проблемы. Разгром под Москвой знаменовал собой полный провал стратегии блицкрига и доказывал невозможность удерживать стратегическую инициативу на всех направлениях советско-германского фронта.