Примерно в середине сеанса Лула пожаловалась на судороги. Мириэль позвала сестру Верену, которая набрала дозу глюконата кальция в один шприц и четверть грана[76] морфия в другой. Она открыла боковую дверцу шкафчика ровно настолько, чтобы сделать укол. Мириэль, стоявшая рядом, почувствовала волну горячего, липкого воздуха.
– У нас закончился глюконат кальция, – сказала сестра Верена, сделав инъекцию. – Мне придется сходить в аптеку, чтобы взять еще. Сестра Хуанита должна скоро прибыть на свою смену. Я надеюсь, вы сможете справиться одна в такой короткий промежуток времени?
– С нами все будет в порядке.
Сестра Верена фыркнула. Или, возможно, это был смех. Мириэль не могла сказать с уверенностью. Она снова уселась на свое место.
– Поговори со мной, Полли, ладно? – попросила Лула мягким и сонным голосом.
Мириэль придвинула свой стул поближе. Крошечные завитки у линии роста волос Лулы трепетали от вентилятора.
– О чем ты хотела поболтать?
Та слегка покачала головой.
– О чем угодно.
– Хорошо, дай подумать… – Мириэль окунула полотенце в миску с ледяной водой, провела им по лбу и вискам Лулы, оттягивая время, пока раздумывала, что рассказать. – В «Парамаунте» через несколько месяцев выходит новый фильм. Говорят, что расходов на него не жалели.
С тех пор как умер Гектор, Мириэль ни с кем и словом не обмолвилась о фильме. Слишком опасно. Слишком легко кто-нибудь может установить связь. Но говорить об этом было приятно, будто слова, слишком долго жившие взаперти внутри нее, вырвались на свободу. Кроме того, из-за морфия Лула ничего не вспомнит.
– Он называется «Моя лучшая девушка». В главной роли Чарли Уэст. И еще Глория Торн…
– История любви?
– Нет, вовсе нет. Комедия.
– Может быть, и то и другое.
– Ну, здесь не так. Речь идет о человеке, который… – Мириэль сделала паузу. Несмотря на все разговоры Чарли о фильме – съемочной площадке, бюджете, других актерах – он так и не сказал ей, о чем на самом деле эта история. – Речь идет о человеке, который хочет присоединиться к цирку… – Мириэль придумывала сюжет на ходу. Клоуны, слоны и канатоходцы. Стареющий управляющий, красивый укротитель львов, жалкая бородатая леди – ее, конечно же, играет мисс Торн. Лула, казалось, не возражала против всей этой бессмыслицы. Вскоре ее глаза закрылись, дыхание стало медленным и ровным, как у спящей.
Снаружи дождь продолжал барабанить по крыше и стекать по оконным стеклам. Мириэль наклонилась ближе к аппарату, положив локоть на полку между подушкой Лулы и полупустым кувшином с соленой водой. Комедия. Разве не так она описывала Фрэнку свою жизнь? Они почти не разговаривали после того вечера в столовой несколько недель назад, когда он попытался поцеловать ее. Ужасно самоуверенный поступок, учитывая, что она была замужем. Мириэль была права, что избегала его. И вместе с тем она скучала по его обществу. Его смеху. Тому, как он смешил ее. И, если быть честной с самой собой, разве она не спровоцировала его?
Ее локоть соскользнул и ударился о шкаф. Недостаточно сильно, чтобы ранить или разбудить Лулу. Однако, выпрямляясь, она задела кувшин, и сбросила его. Тот разбился вдребезги. Соленая вода и осколки стекла покрывали пол. Мириэль резко повернула голову в сторону стола в дальнем конце лазарета, но, к счастью, ни сестры Верены, ни сестры Хуаниты там не было.
– Я сейчас вернусь, – прошептала она Луле, которая все еще спала, несмотря на грохот от падения кувшина.
Мириэль поспешила наружу, спустилась по короткой лестнице в небольшой сарай, где они хранили швабру и чистящие средства. Дождь намочил ее униформу, и грязь хлюпала под ее ботинками. В отсутствии солнечного света Мириэль потребовалось какое-то время водить рукой в темноте, чтобы найти свисающий шнур освещения. Когда лампочка загорелась, несколько тараканов и большая мышь поспешили в укромные углы. Она сунула ручную метлу и совок под мышку, схватила швабру и ведро.
На обратном пути она поскользнулась и рухнула в грязную лужу. Быстро вскочила на ноги и поспешила обратно в лазарет. Теперь ей придется не только убрать беспорядок, но и найти способ сменить форму до возвращения сестры Верены.
Оказавшись внутри, Мириэль бросила чистящие средства и схватила полотенце из шкафа для белья. Когда она вытирала униформу, ее внимание привлекло дребезжание в другом конце комнаты. Она уронила полотенце и побежала к аппарату. Все остальные пациенты в лазарете сидели на кроватях, уставившись на грохочущую машину. Была ли там повреждена прокладка или какой-то механизм внутри? Неужели причина в воде, которую она пролила?
Подойдя ближе, Мириэль поняла, что дрожит вовсе не аппарат гипертермии. Это трясло Лулу.
– Лула! Лула! – закричала она, но женщина не ответила. Она закатила глаза, были видны только белки. Пена капала у нее изо рта, а голова металась по подушке. Что-то глухо ударилось о стенки. Дрожащая нога? Бьющаяся в конвульсиях рука?
Мириэль поспешила к стене, снова чуть не поскользнувшись на мокром полу, и выдернула вилку из розетки. Жужжание прекратилось. Она бросилась назад, отперла боковые стенки и резко подняла крышку. Поток горячего воздуха ударил ей в лицо. Она забралась на матрас, изо всех сил стараясь удержать дергающиеся конечности Лулы, до тех пор, пока та наконец не успокоилась.
Глава 42
Мириэль окунула щетку в ведро с мыльной водой и провела ею по полу. После судорожного припадка Лулы в аппарате гипертермии ей больше не разрешали участвовать в испытаниях. Лула оправилась, и Док Джек заверил, что в произошедшем не было вины Мириэль, но все это не имело значения для сестры Верены, которая теперь поручала ей самые ничтожные задачи. В течение последних трех недель, когда Мириэль не опорожняла судна, не подстригала пациентам ногти на ногах и не мыла полы, стоя на четвереньках, она вручную копировала «Принципы и методы ухода за больными». Это последнее задание, как подозревала Мириэль, было скорее наказанием, чем необходимостью, поскольку казалось маловероятным, что сестра Верена позволит ей когда-нибудь измерить пациентам температуру, не говоря уже о том, чтобы помочь в какой-либо медицинской процедуре. Почему она просто не уволила ее, Мириэль не понимала.
И почему она сама не уволилась? Каждый день Мириэль думала об этом. Прежде она убеждала себя, что все, что она делает, помогает в поисках лекарства. Но мытье полов? Никогда в своей жизни она не делала подобную работу.
Голос Фрэнка в дверях лазарета заставил ее поднять глаза. Он протянул сестре Лоретте коробку, заполненную гирляндами и лентами.
– Клуб поддержки раздобыл немного украшений. Я подумал, что это может поднять настроение пациентам.
– О, какая прекрасная идея! – закивала сестра Лоретта. – Мы с миссис Марвин развесим их прямо сейчас.
Прежде чем Мириэль смогла отвести взгляд и притвориться, что работает и ничего не слышит, глаза Фрэнка нашли ее. Он обычно улыбался при встрече. Приветственно махал. Придумывал какую-нибудь глупую шутку, чтобы она тоже улыбнулась. Теперь – ничего. Он попрощался с сестрой Лореттой и ушел, даже не взглянув в сторону Мириэль.
Остаток смены она провела, помогая развешивать по стенам елочные гирлянды и привязывать рождественские ленты к каждой кровати. Они украсили стол медсестер нитками попкорна[77] и повесили венок на дверь.
Клуб был прав. Украшения действительно поднимали настроение пациентам. Глядя на эту блестящую мишуру, они больше улыбались и меньше звонили в свои колокольчики. Несколько женщин даже начали мурлыкать рождественские мелодии.
Мириэль заставила себя улыбнуться и даже напевала про себя, но с таким же успехом она могла бы продолжать мыть пол, несмотря на всю ту радость, которую испытывала. Девочкой она любила Рождество. И будучи молодой мамой тоже. Но смерть Феликса омрачила и прошлое Рождество и предыдущее. Неважно, что в большой комнате мерцала двадцатифутовая ель. Неважно, что под ней громоздился десяток подарков в яркой упаковке. Даже смех Эви и восторженные визги Хелен не проникали в темноту. Теперь, когда Мириэль наконец вышла за пределы этого мрака, дочери были за сотни миль от нее.
Когда Мириэль после смены возвращалась в восемнадцатый дом, ее перехватила Айрин. Подруга обняла ее за талию.
– Сегодня день красных букв[78], детка!
– Хм, – был единственный ответ, который смогла придумать Мириэль.
– Ты не собираешься спросить, почему?
Мириэль подавила вздох.
– Почему?
– Я тебе покажу.
Когда они добрались до восемнадцатого дома, в воздухе повеяло странным ароматом. Возможно, Айрин наконец-то отучила Жанну разбрасывать свои грязные носки. Она повела Мириэль в гостиную.
– Та-да!
На боковом столике стоял огромный букет – красные розы и амариллисы, жемчужно-белые лилии и веточки зелени.
Мириэль не могла удержаться, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к одному из лепестков, чтобы почувствовать, настоящий ли он.
– Как тебе удалось заказать сюда свежие цветы?
– Это нечто, правда? Мой сын присылает их каждый год. Решила поставить здесь, чтобы все могли насладиться.
Мириэль наклонилась и понюхала одну из лилий. Ее аромат смешивался с ароматом роз, создавая благоухание, которое напомнило Мириэль о великолепном мраморном фойе в доме ее детства. Независимо от времени года ее бабушка держала вазу со срезанными цветами на лакированном столике, стоящем в самом центре.
Мириэль выпрямилась и тряхнула головой, как будто могла каким-то образом избавиться от запаха, а вместе с ним от воспоминаний. Однако они нахлынули с новой силой. Удивительно яркий букет роз, который Чарли прислал после их первого свидания. Бутоньерки с лилиями, которые она надевала на крестины всех троих детей. Цветы, которыми был завален маленький гроб Феликса.