– Мы вас поняли, господин Ямамото, – с глубоким вздохом произнес император Хирохито, – ваш план действительно безумен. Скажите, если русские большевики просто оставят нас в покое, имеем ли мы хоть какой-нибудь шанс выиграть войну против янки самостоятельно?
– Нет, о Божественный Тенно, – ответил Ямамото, – еще когда мы разрабатывали план войны против янки и их союзников, я сразу сказал вам, что если нам повезет не наделать грубых ошибок, мы сможем расширять наш радиус безопасности в течение года или около того. Потом созданная непревзойденной американской промышленностью военная мощь поставит предел нашему расширению, после чего мы перейдем к обороне и начнем откатываться назад. Сначала наше отступление будет медленным, но мощь врага будет все время нарастать, и мы будем отступать под его натиском все быстрее и быстрее. Каждая наша потеря в кораблях или людях будет невозобновима, а у врага всегда найдется замена. Его верфи будут спускать корабли на воду быстрее, чем мы будем их топить; и так будет продолжаться ровно до тех пор, пока силы наши не окажутся истощены и нас не постигнет крах.
– И вы полагаете, – спросил император, – что союз с русскими сможет уберечь нас от такой судьбы?
– Думаю, о Божественный Тенно, что да, – ответил адмирал Ямамото, – если кто-то и сможет навести на янки достойный их страх, так это только они. В любом случае, поскольку мириться с янки бессмысленно, а союз с Германией разорван не нами, такое решение остается единственно возможным. В противном случае, как я уже говорил, нам придется сражаться без всякой надежды на победу и погибнуть всем до единого, ибо победители не будут знать, что такое пощада.
– Хорошо, господин Ямамото, – холодно-равнодушным голосом сказал император, – мы принимаем ваш план, тем более что другого, как вы говорите, нет и быть не может…
– О Божественный Тенно, – неожиданно подал голос премьер-министр Тодзио, один из самых ярых сторонников союза с гитлеровской Германией и нападения на СССР, – в таком случае прошу принять мою отставку и все извинения, надлежащие в таком случае. Я плохо служил вам и принимал неверные решения, а потому прошу простить меня и разрешить совершить ритуал сеппуку, ибо ничего подобного тому, что только что предложил господин Ямамото, принять и одобрить не могу.
– Я принимаю вашу отставку, господин Тодзио, – ответил император, с которым вся эта мизансцена была согласована заранее, – но погодите совершать ритуал сеппуку, я вам это запрещаю. Вы еще понадобитесь мне для того, чтобы сослужить стране Ниппон последнюю службу в качестве генерала. А теперь вы все, господа министры, идите и ждите особых указаний. Нет, нет; вы, господин Ямамото, пока задержитесь, к вам у меня есть отдельный разговор…
После того как бывший премьер, а также его министры, вышли из залы для совещаний, император Хирохито посмотрел на адмирала Ямамото и устало произнес:
– Ну вот, Исороку-сан, – все произошло как вы их хотели. Ваш безумный план принят, а генерал Тодзио подал в отставку. Хотя это все выглядит весьма сомнительно, я с вами согласен. Если мой великий дед счел не зазорным для победы над русскими прибегнуть к покровительству англичан и американцев, то не будет ничего плохого в том, если я для победы над теми же англичанами и американцами прибегну к покровительству русских. Только ответьте на один вопрос. Кто, по вашему мнению, должен будет занять место господина Тодзио и стать вашим верным помощником в подготовке окончательной победы? Ваши противники сейчас растеряны и дезориентированы, предательство господина Гитлера выбило у них почву из-под ног, так что, думаю, рекомендованному вами человеку не будут чинить значительных препятствий.
– О Божественный Тенно, – после некоторой паузы произнес адмирал Ямамото, – я считаю, что премьер-министром должен стать адмирал Симада Сигэтаро. Я лично знаю его уже много лет. В тысяча девятьсот четвертом году мы вместе окончили Военно-морскую академию. Сигэтаро-сан участвовал в Цусимском сражении в качестве мичмана на крейсере «Идзуми». Он член Высшего военного совета и достойный слуга Хризантемового трона…
– Я вас понял, Исороку-сан, – сказал император Хирохито, – и согласен, что из адмирала Сигэтаро должен получиться хороший глава кабинета. Надеюсь, вы сами известите его о том, что не далее как завтра он должен представить мне на рассмотрение список будущих министров. А теперь ступайте, аудиенция закончена. И да пребудет с вами благословение богини Аматерасу.
13 декабря 1941 года, Полдень. СССР, Москва, здание Посольства Соединенных Штатов Америки на Моховой улице.
Элеонора Рузвельт, супруга и единомышленница 32-го Президента США Франклина Делано Рузвельта
Москва… Я много раз представляла ее в своем воображении во время путешествия на крейсере «Огаста». Она виделась мне угрюмой, холодной, тоскливой, серой…
И вот я здесь, в этом древнем русском городе, столице Советского Союза. Оказалось, что нарисованный моей фантазией образ имеет с реальностью мало общего. Я не могла наглядеться на этот город, полный неуловимого очарования даже в столь суровую для него пору. Он был непохож ни на один из виденных мной прежде городов. Несмотря ни на что, Москва была прекрасна. Казалось, ее стены, тротуары, проспекты, здания хранят на себе отпечаток особого благословения. Да, в реальности Москва оказалась не темным полуразрушенным городом, по которому бесцельно бродят оборванные голодные люди; нет, это был город-боец, одетый в военную форму и бдящий с винтовкой у ноги… Конечно, улицы и проспекты русской столицы не освещались праздничной иллюминацией, фонари на улицах редки и гаснут за полчаса до полуночи, а каждый житель или гость этого города обязан соблюдать светомаскировку. Однако в москвичах нет и следа запуганности и забитости. Больше всего меня поразили их лица – настолько, что каждое из них хотелось запомнить. Суровые, но при этом одухотворенные, они в своей массе выражали уверенность в скорой победе. Терпение, сила духа, преданность своим идеалам – все это отчетливо читалось у них в глазах. Глядя из окна машины на жителей русской столицы, я хорошо ощущала их нерушимое единство, которое и придавало мощи этому народу…
Мы ехали по городу, и то тут, то там попадались зенитные орудия, прожекторные установки и приготовленные к подъему аэростаты воздушного заграждения. Но, как мне пояснили, все это оружие бездействует уже более трех месяцев, потому что между Москвой и немецкими аэродромами где-то в окрестностях Брянска базируются истребители русских из будущего – это как раз благодаря им налет на Москву превращался для немецких летчиков в особо неприятную форму самоубийства.
Все это стало мне известно из уст моей новой знакомой – Маргарет Бурк-Уайт. Впрочем, заочно я уже была с ней знакома еще задолго до описываемых событий. Кто ж не знал фотожурналистку Маргарет Бурк-Уайт! Персона она очень известная – как в Америке, так и за ее пределами, – и, надо сказать, слава у нее вполне заслуженная. Что бы ни происходило в мире – она всегда оказывалась в гуще событий со своей неизменной фотокамерой, запечатлевая историю в своих гениальных кадрах. Энергичная, отчаянная, с авантюрным складом характера, Маргарет была непревзойденным мастером фоторепортажа. Насколько мне было известно, это ее вторая командировка в Советский Союз, первый раз она была здесь в 1930-м, кажется, году… И уже тогда она произвела очень хорошее впечатление на руководителей Кремля (а именно – на дядю Джо), что, конечно же, можно было с полным правом считать успехом.
Маргарет находилась в Москве уже более полугода. Она видела, каким этот город был перед самым нападением Германии, была свидетелем первых дней войны, а также жила здесь в то время, когда с неба каждую ночь падали бомбы, а с фронтов приходили нерадостные известия. Когда ей предложили эвакуироваться в русскую запасную столицу Куйбышев, где было вполне безопасно, она сказала, что приехала сюда работать, а не прятаться от войны, и осталась в Москве. За эту храбрость Маргарет допустили фотографировать в Кремль, когда в конце июля Гарри Гопкинс встречался там с дядей Джо (Сталиным).
А потом она была свидетельницей пришествия русских из будущего… Это произошло, когда на столицу прекратились ночные налеты, и потом, в финале грандиозного Смоленского сражения, москвичи поздравляли друг друга с первыми освобожденными у немцев городами и первыми победами – и все это Маргарет запечатлела на фотопленку. Естественно, я видела ее снимки. Радостные лица, счастливые улыбки, слезы на глазах… Интересно, что на фотографиях всегда можно было с точностью определить, кто из запечатленных людей – русские из будущего, а кто – русские из нашего времени. Как-то я спросила Маргарет, почему так. Она взяла у меня из рук снимки и стала их внимательно рассматривать.
«Выражение лиц… – наконец подняла она на меня взгляд. – Посмотри: „здешние“ русские как будто более открыты в своих эмоциях. Они ничем не сдерживаются, не скрывают своих чувств. Русские же из будущего словно все время контролируют себя. Да, их чувства тоже искренни, но, знаешь, это именно отпечаток ПОСЛЕЗНАНИЯ делает их лица такими… другими… – Она вновь склонилась на фотографиями. – Впрочем, держу пари, что это заметно только нам с тобой…»
Маргарет обладала веселым, легким характером, много улыбалась и любила поговорить; с некоторых пор мы с ней стали неразлучны. Общаясь с ней, я всякий раз делала для себя удивительные открытия касательно того, чем жил Советский Союз в эти дни… Маргарет была честна, и это тоже играло немаловажную роль в нашем общении. Кроме того, она была непредвзята. Она блестяще выполняла свой долг журналиста, при этом еще получая большое удовольствие. Жизнь искрилась в ее голубых вечно смеющихся глазах… Мысли свои она выражала обычно коротко и ясно. Любила и добродушно пошутить.
«А хочешь, я расскажу тебе о некоторых своих впечатлениях в стиле советских ораторов?» – говорила она.
Я, естественно, кивала.
Маргарет хмурила брови, поджимала губы и начинала говорить с каким-то специфическим и очень знакомым выражением.