«В те дни, когда происходил перелом, – вещала она, направив взгляд куда-то сквозь меня и резко жестикулируя, – вермахт был похож на упитанного хряка, который попал в руки опытного древнего жреца, острым ножом заживо отсекающего у него один кровоточащий кусок за другим и тут же бросающего их на жарко рдеющий алтарь Победы… Миллионы русских вдыхали этот фимиам, которым исходили газеты, радио и кинотеатры – и им сразу становилось хорошо и отрадно, забывались поражения первых двух месяцев войны, прибавлялось сил для того, чтобы работать на военных заводах и учреждениях, которые продолжат выпускать свою продукцию даже тогда, когда на них сверху падают бомбы…»
Я слушала ее и улыбалась. Ни грамма издевки не было в этом спектакле. Наоборот, она глубоко уважала эту страну, можно даже сказать, любила ее. Сделанные ею фотографии неизменно прославляли силу духа русских, их чувство родины и ответственности перед своей страной…
Маргарет продемонстрировала мне и фотографии с парада, который каждый год проходит в Москве в честь победы их революции. На этом мероприятии дядя Джо впервые показал во всей красе своих союзников из другого мира, чем, надо сказать, изрядно переполошил половину мира. Огромные боевые машины с большими пушками, будто снятыми с крейсеров, проехали по Красной Площади, и во время этот их экипажи в верноподданическом экстазе пожирали глазами большевистского вождя…
Я рассматривала сделанные Маргарет фотографии и думала, что эти сытые, прекрасно обмундированные и натренированные профессиональные убийцы себе подобных по праву могли бы претендовать на звание сверхчеловеков, которое ошибочно присвоили себе Гитлер и компания. Только на фотографиях было видно, что ни один из них не думал о подобных вещах, не исходил спесью и не считал себя принадлежащим к какой-то особой элите, к сливками человечества. Удивительные люди эти русские… Даже совершив нечто невероятное, они не считают себя особенными и достойными высокой награды. Если любого из них спросить о том, как он совершил свой подвиг, он скажет, что никакого подвига не совершал, а просто был как все. Загадочная русская душа… Впрочем, задача увидеть дядю Джо и задать ему несколько откровенных вопросов до сего дня не решалась никак. Нам заявляли, что большевистский вождь занят, обдумывает планы следующей кампании, работает над документами и занимается другими не менее важными для государства делами.
А за завтраком посол Стейнхард сообщил нам с Гарри, что сегодня нам наконец предстоит эта долгожданная встреча с дядей Джо… ну а потом он как бы мимоходом добавил еще одну новость – и от нее у меня опять голова пошла кругом, как будто мало мне было предыдущих историй. Оказывается, вчера Гитлер выступил по Берлинскому радио и вместо объявления войны Соединенным Штатам Америки выразил американской нации сочувствие и соболезнование, как подвергшейся неспровоцированному нападению. При этом американцы были названы им чистокровными арийцами, переселившимися на просторы американского континента, а японцев Гитлер назвал дикими азиатскими варварами. Это что же получается? Алчный хищник прикинулся невинным барашком и заблеял, чтобы усыпить нашу бдительность? Гарри, то есть мистер Гопкинс, еще окончательно не пришедший в себя после внезапного нападения на Гавайи, несколько неуверенно предположил, что такой неожиданный приступ дружелюбия произошел с этим международным людоедом только потому, что ему отчаянно нужны посредники для мирных переговоров с Британией. А там, как он надеется – чем черт не шутит, может быть, удастся присоединиться к Атлантической хартии, подписанной между Британией и Соединенными Штатами, и поменять ее направленность с антигитлеровской на антикоммунистическую.
Еще Гарри сказал, что такие надежды может питать только идиот. Пока жив Фрэнки, эти мечты останутся только мечтами, и не более того. А если Фрэнки умрет, то к власти придет мистер Уоллес – а он ненавидит Гитлера даже больше, чем мой муж. Если бы Гитлер просто промолчал, то сошел бы за более-менее вменяемого. А тут какие-то бредни с обещанием признать англосаксов стопроцентными арийцами и выделить им в будущем всемирном Рейхе долю, равную германской… Похоже, что этот тип решил, что стоит ему поманить пальчиком – и Америка с Британией примчатся к нему, как два глупых добермана, виляя хвостами. Конечно, у нас в Америке много людей, для которых слова «красный», «комми», «большевик» страшнее самого сатаны, но сейчас они стараются не выказывать своих взглядов, потому что русские большевики, сражающиеся за свободу свой страны, сражаются и за свободу нашей Америки.
Правда, немного подумав, Гарри сказал, что все может поменяться… в том случае, если умрет сам Гитлер. Его фигура не годится в качестве высокой договаривающейся стороны. Даже такой завзятый антикоммунист как Черчилль будет договариваться с этим типом только о безоговорочной капитуляции и последующем чистосердечном раскаянье с повешением в Тауэре. Но все изменится, если Адольфа не станет, а вместо него будет выступать какая-нибудь чисто техническая фигура честного военного, который отменит пресловутые расовые законы и покажет, что новое руководство рейха служит не человеконенавистнической нацистской идеологии Гитлера, а только своей стране, в свое время несправедливо обиженной Версальским миром. Все преступления и убийства на совести покойного Гитлера, а они все – невинны и чисты.
И вот тогда настанет очередь Фрэнки… Ведь для Черчилля новое руководство Германии, отрекшееся от прежних заблуждений и преступлений, будет уже вполне приемлемым. На моего мужа сразу начнут давить со всех сторон, понуждая объявить Империей Зла уже не Третий Рейх, а Советский Союз и его союзника из иного мира. Не меньшая кампания будет возбуждена и вокруг мистера Уоллеса. Моего мужа начнут подталкивать к тому, чтобы он избавился от такого вице-президента, ведь мистер Уоллес – левый демократ, а это в глазах некоторых наших политиков, оголтелых в своем социал-дарвинизме, означает почти что социалист или коммунист. И я даже знаю, что будут использовать против Фрэнки в качестве шантажа… Достаточно много людей в околовластных кругах знают, что Белый Дом (то есть мой муж) получил от русских из будущего достоверное предупреждение о том, что проводимая им политика опасна и неизбежно спровоцирует японское нападение. При этом он не только не изменил свою политику (и это действительно привело нас к войне с Японией в которой каждый день гибнут американцы), но даже не воспользовался этим предупреждением, чтобы сократить потери среди американских военных. Достаточно ли это для импичмента, я не знаю, но потенциал для шантажа у этой истории неплохой. Но если Фрэнки не удастся убедить изменить свои позиции или принудить к этому шантажом, то его просто убьют… Убьют для того, чтобы вместе с ним убить его Америку Нового курса, превратив нашу страну, всегда боровшуюся за свободу людей, в худшего тирана в мировой истории. Ведь, как говорил британский экономист Даннинг (и эту его фразу любят повторять большевики): «Нет такого преступления, на которое не пошел бы наш капитал, почуяв запах трехсот процентов прибыли». А прибыль от передела мира всегда образуется просто огромная, и никого не будет волновать, что ради каких-то денег в дополнение к уже существующим жертвам войны погибнут миллионы и миллионы ни в чем не повинных людей…
13 декабря 1941 года, 17:05. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего
Верховный Главнокомандующий принял своих гостей как и подобает радушному кавказскому хозяину. Однако, как только прозвучали официальные приветствия, он стал сухим и жестким, как старый кожаный ремень.
– Мистер Гопкинс, – сказал большевистский вождь, глядя прямо в глаза американскому представителю, – мы же предупреждали вашего президента о том, что может произойти, если он продолжит свои игры с экономическими санкциями. Даже крыса, загнанная в угол, кидается на терьера. А японцы отнюдь не крысы! В их идейной парадигме капитуляция без сопротивления немыслима, а смерть в бою гораздо лучше позора унижения. Мы, конечно, сожалеем об американцах, погибших в Перл-Харборе и Филиппинах, но их смерть – на совести вашего правительства, которое не только не прекратило опасные дипломатические игры, но и не отдало приказ изготовиться к отражению внезапного нападения без объявления войны.
Выслушав перевод внешне бесстрастного молодого русского переводчика, одетого в хороший штатский костюм серого цвета, Гарри Гопкинс вскинул голову и с обидой произнес:
– Это неправда, мистер Сталин, и вы это знаете. В смысле, неправда – ваше последнее утверждение. Фрэнки, то есть мистер президент, отдал все необходимые приказы для того, чтобы предотвратить тяжелые последствия, но адмирал Киммель, как бы это сказать… недооценил серьезность ситуации.
– Вы можете не оправдываться, мистер Гопкинс, – хмыкнул Сталин, – мы знаем сейчас и знали тогда, когда мы вас предупреждали, что ваш президент сам хотел этого нападения, потому что без войны вашей Америке грозила экономическая и политическая стагнация. Сто лет назад ваш президент Монро провозгласил, что Соединенным Штатам самим Богом заповедано господствовать над Новым Светом. И вот теперь его дитятко выросло и обнаружило, что Новый Свет ему уже мал. И в тоже время ваш Конгресс, переполненный изоляционистами, не мог дать президенту Рузвельту разрешения даже на самую маленькую войну, которая была бы способна прорвать заколдованный круг. Пока другие государства воюют и делят мир (при этом кто-то взлетит к вершинам величия, а кто-то бесславно канет в небытие), Америка, запертая на своем континенте, остается при своих – то есть не участвует в дележе мира, а следовательно, стагнирует. Не так ли, мистер Гопкинс?
– Э-э-э, – сказал посланец Рузвельта, – мистер Сталин, а почему вы тогда вообще нас предупреждали, если сами не верили, что это поможет?
– А чтобы все видели, – сказал Вождь, – что Советский Союз честно делится с союзниками добытой информацией, даже если этот союзник всего лишь потенциальный. А вот вы оказались не так честны и скрыли, что вам наше вам предупреждение откровенно не нужно – точнее, нужно, но только для того, чтобы вы могли убедиться, что движетесь в правильном направлении.