ьдесят километров… В основу предлагаемой операции положены возможности войск Российской Федерации наносить по врагу комбинированные удары с применением высокоточных авиационных боеприпасов, ударных вертолетов, а также десантных подразделений, доставляемых транспортными вертолетами и судами на воздушной подушке. Кроме того, второй эшелон сил вторжения, которые должны будут закрепить успех, достигнутый десантниками, планируется сформировать из лыжных батальонов и двух-трех мотострелковых дивизий РККА…
– План такой, – сказал Василевский, – через месяц, в начале второй декады января начнется наступление Ленинградского фронта на Выборг, в общих чертах повторяющее операцию тридцать девятого года. Туда мы планируем направить всю имеющуюся у нас осадную и сверхтяжелую артиллерию, аппаратуру для артиллерийской разведки и корректировки стрельбы, а самое главное, оснащенные экипировкой из двадцать первого века специальные сибирские лыжно-егерские батальоны, которые едят финских «кукушек» на завтрак вместо овсянки. Как это бывает, они продемонстрировали под Невелем, полностью уничтожив несколько рот служивших немцам финских эсэсовцев. Кроме того, туда будут направлены дополнительные средства подавления долговременной обороны, на временной основе предоставленные Вооруженными Силами Российской Федерации. Пока планируется выделение нескольких дивизионов тактических ракетных комплексов «Точка» и «Точка-У», а также тяжелых огнеметных систем. Наступление на Выборгском направлении должно проводиться без спешки, но достаточно энергично, чтобы у финнов не было никакого сомнения, что основной удар наносится именно там.
Закончив с Карельским перешейком, генерал-лейтенант Василевский перешел к другому краю стола.
– Десантную операцию в Хельсинки, – сказал он, – необходимо осуществить в последних числах января – первых числах февраля, когда на Карельском перешейке наши войска завяжут бои за Выборг, а лед в Финском заливе достигнет толщины в шестьдесят сантиметров, что позволит выпускать на него легкие, а при наличии деревянных гатей и средние, танки. При нанесении бомбовых ударов по Хельсинки наши потомки обещали высокоточное поражение самых важных целей и минимальные разрушения в жилых кварталах. Так, внезапными ударами будут разрушены береговые батареи, казармы гарнизона, а также другие объекты военного назначения. Помимо этого, в задачи десанта войдет полное уничтожение или пленение финского правительства, депутатского корпуса и армейского командования, после чего управление финской республикой будет дезорганизованно, что создаст предпосылки для нашей полной победы в советско-финской войне. В тот момент, когда бои десантных частей за город будут в самом разгаре, к ним начнет прибывать подкрепление в виде лыжных батальонов и первых мотострелковых частей, передвигающихся по льду финского залива… Всего на захват города и окрестностей будет отведено от трех до семи суток, после чего финскому правительству будет предложена безоговорочная капитуляция, если, конечно, к тому времени там будет с кем разговаривать…
Сталин, изображая раздумья, несколько раз прошелся по кабинету, искоса разглядывая расстеленную на столе карту.
– Товарищ Матвеев, – наконец сказал он, – насколько я понимаю, ваш экспедиционный корпус решил взять на себя первую, самую тяжелую часть Хельсинской наступательной операции. Объясните, почему так? Насколько мы помним, в последнее время вы не рвались в первые ряды, предпочитая развивать успех, достигнутый частями Красной армии, или вообще ограничивались только поставкой техники и обучением специалистов. Конечно, мы благодарны вам за это предложение, но все равно все это как-то неожиданно.
– Вы, товарищ Сталин, нас неправильно поняли, – вместо Матвеева опять ответил Василевский. – Для захвата Хельсинки сейчас формируется особый десантный корпус, в составе которого военнослужащие Российской Федерации (в том числе так называемые «отпускники» и «добровольцы запаса») составят только двадцать процентов личного состава. Своего рода закваска для передачи опыта. Остальные восемьдесят процентов – это бойцы и командиры РККА с боевым опытом, по большей части прошедшие мясорубку Смоленского сражения, и знающие, что надо делать с врагом, если он не сдается. Российская Федерация предоставляет для этого корпуса только вооружение, снаряжение и средства доставки десанта и средств усиления, в виде транспортных вертолетов и судов на воздушной подушке, а все остальное мы сами, сами, сами…
Вождь переглянулся с Маленковым и утвердительно кивнул.
– Ну что же, – сказал он, – особый десантный корпус, вооруженный и обученный по стандартам двадцать первого века, но состоящий из наших товарищей – это просто замечательно. Что касается вашего плана, то на первый взгляд он выглядит рискованным, на грани авантюры, однако есть мнение, что у вас все получится. В любом случае, даже прорыв на Карельском перешейке и взятие Выборга может стать огромным успехом, который поможет нам вывести Финляндию из войны. Так что дерзайте, товарищи. Всего вам наилучшего.
18 декабря 1941 года, Вечер. Финляндия, Хельсинки, особняк Маннергеймов на улице Каллиолин-нантие.
Маршал Финляндии Карл Густав Маннергейм
Маршал Финляндии и генерал-лейтенант старой русской армии Карл Густав Маннергейм сидел в кресле перед жарко пылающим камином и задумчиво смотрел на языки огня, весело пляшущие поверх березовых дров. Там, за стенами особняка, заунывно выл холодный северный ветер, несущий с собой снежную крупу. Финская столица утопала во мраке безлунной ночи. Светомаскировка была необходима, так как представляла действенную защиту против возможных ночных налетов большевистской авиации, кроме того, в воюющей стране банально не хватало электроэнергии. В дополнение к светомаскировке, ночной Хельсинки как одеялом был прикрыт сверху низкой облачностью, через которую не пробивался свет звезд; и это делало темноту и вовсе непроглядной. Казалось, что проштрафившийся город засунули в огромный холодный погреб и закрыли крышкой.
Но сегодня семидесятичетырехлетнего маршала совсем не радовали тепло и уют родового особняка. Зачем все это? Ведь он совсем одинок в этом роскошном доме. Прожив длинную и чрезвычайно насыщенную жизнь, он, родовитый аристократ, кавалерист, гвардейский офицер, лично представленный бывшему всероссийскому государю-императору Николаю Второму, в прошлом красавец, на которого западали самые блестящие женщины, теперь остался в этом особняке совсем один, без жены, без детей, без близкой души. Его «бывшая», баронесса Анастасия Маннергейм, в девичестве Арапова, еще сорок лет назад, до начала всяческих политических неустройств, переписала на себя все имущество, после чего навсегда укатила с обеими их дочерями в Париж, чтобы никогда больше не видеть ни мужа, ни России. Там она и скончалась пять лет назад, а его престарелые девочки, одной из которых в этом году исполнилось сорок шесть, а другой срок восемь лет, так и не вышли замуж и не родили детей[15], которые могли бы стать продолжением рода Маннергеймов…
Пустота и забвение ждут теперь род Маннергеймов, как расплата за прошлые грехи. Ведь прахом пошла не только семейная жизнь, но и все, что престарелый Карл Густав делал, во что он верил и к чему стремился. Пали и оказались растоптаны в прах былые идеалы. Он не смог спасти императора Николая, которому поклонялся и чей портрет с дарственной надписью до сих пор стоит в его кабинете. Генерал Брусилов – его бывший начальник по службе в кавалерийской школе, которого он весьма уважал, остался служить большевикам, видя в них продолжение великой России, и будь он сейчас жив, наверное, не подал бы руки своему неудачливому ученику. В восемнадцатом году, после победы финской контрреволюции, генерал Маннергейм, тогда главнокомандующий финской белой армии, закрыл глаза на массовые расстрелы националистами из шюцкора не только заподозренных в сочувствии к большевикам финнов, но проживавших в Финляндии русских (в основном оставшихся не у дел офицеров и их семьи, чиновников и железнодорожников). Он не смог удержать в берегах дикую националистическую стихию, и теперь руки его были по локоть в крови невинных людей.
И теперь крах грозит и тому последнему делу, в которое он вложил свою душу – его независимой Финляндии. И хоть он, честно исполняющий солдатский долг главнокомандующего армией, никоим образом не был причастен к той политической кухне, что привела его страну в стан союзников Гитлера, но все равно решение финского правительства начать против Советского Союза так называемую войну-продолжение ставило сейчас дело всей его жизни на грань катастрофы. То, что катастрофа близка, он понял еще тогда, когда в конце августа на среднерусской равнине неподалеку от Брянска неожиданно открылись межмировые Врата и вырвавшийся из них Зверь, чавкая и отплевываясь, принялся заживо пожирать застигнутый врасплох вермахт. Германское командование, не ожидавшее от жизни ничего дурного (ведь большевики были почти разгромлены и оставалось их только добить), стало легкой добычей хищных пришельцев из-за Врат. О том, что вермахт громила русская армия из будущего, Маннергейму сообщили сразу с двух сторон: ему написал об этом написал Черчилль, поддерживавший с маршалом регулярную частную переписку, и о том же донесли и его контакты среди германских генералов. Это была настоящая русская армия, какой она могла бы быть на пике своей славы во времена Суворова и Кутузова. Если бы ТАКАЯ армия выступила на фронт в августе четырнадцатого, то тогда ТА война действительно могла бы быть закончена еще до осеннего листопада.
Ну а когда в начале сентября без объяснения причин все немецкие войска были отозваны с финской территории, Маннергейм понял, что с вермахтом произошла какая-то грандиозная катастрофа. Тогда он сделал все что мог – приказал финским войскам прекратить активные действия и перейти к обороне. В тридцать девятом году Финляндия воевала с Советским Союзом один на один, и поэтому проиграла. Все кончилось раньше, чем успел вмешаться англо-французский экспедиционный корпус. Тогда ему казалось, что поскольку большую часть большевистских войск отвлекает на себя вермахт, у Красной Армии просто не найдется достаточно свободных войск для того, чтобы преодолеть долговременную оборону финской армии. Ну а потом, думал Маннергейм, при поддержке великих держав финскому правительству, возможно, удастся заключить с Советами приемлемый мир, включающий в себя условие сохранения границ, которые Финляндия имела до тридцать девятого года… По крайней мере, именно на это намекал ему Черчилль, когда писал, что Финляндии, вернувшей себе потерянное на прошлой войне, необходимо своевременно выйти из этой.