грязными лапами…
Так что Гейдрих, распевая песни, совершенно спокойно дошагал до самого КПП, и единственное, на что решились охранники, это снять телефонную трубку и, несмотря на ранний час, вызвать на КПП начальника личной охраны Гитлера штандартенфюрера Раттенхубера. Случай-то экстраординарный, и даже сегодняшний начальник караула штурмбанфюрер Шульц предпочтет, чтобы с неожиданным визитером разбиралось бы начальство. Подгулявший или заблудившийся местный житель – это одно, а свалившийся прямо на голову неизвестно откуда группенфюрер Гейдрих – совсем другое. Для начальника охраны Гитлера такие внезапные вызовы были в порядке вещей. Именно он должен был встречать всех высокопоставленных гостей, удостоверяться, что у тех действительно назначена аудиенция у фюрера германской нации, после чего проверять их и их багаж на безопасность и лично сопровождать приглашенных к бункеру Гитлера. Одним словом, Ганс Раттенхубер был двуногим воплощением немецкой овчарки, с рычанием обнюхивающей всех, кто приближается к ее господину.
Разница с обычными случаями заключалась только в том, что большинство высокопоставленных гостей прибывали на аэродром и попадали на территорию через самый ближний, восточный КПП, или же они приезжали на железнодорожную станцию, находившуюся вообще под боком. А вот дальний западный КПП, у которого появился Гейдрих, было расположено чуть ли не в полутора километрах от казарм охраны. Поэтому начальнику личной охраны Гитлера пришлось брать дежурный автомобиль и приказывать ехать как можно быстрее. Ибо, если это действительно вернулся Гейдрих, то последствия этого явления могут быть самыми непредсказуемыми. Гитлер уже несколько раз ставил перед абвером задачу выяснить, что именно произошло с его любимцем, но те или не могли, или не желали говорить хоть что-нибудь определенное. Несомненно, узнав о возвращении Гейдриха, фюрер тут же затребует его к себе, и у любого, кто проявит в этом деле нерасторопность, впоследствии может полететь голова. На восточный фронт рядовым в пехоту, и это еще будет очень мягко.
К моменту, когда начальник личной охраны Гитлера примчался к месту ЧП, группенфюрер Гейдрих уже пятнадцать минут стоял с поднятыми руками перед наведенным на него пулеметным стволом и отчаянно материл тупоголовых часовых.
– Ганс, – взмолился он, увидев вылезающего из Опеля штандартенфюрера Раттенхубера, – ну ты же меня знаешь?! Позволь хотя бы опустить руки и снять рюкзак?
Тот внимательно присмотрелся к стоящей с поднятыми руками двухметровой орясине. Вроде и в самом деле Гейдрих, собственной персоной… Голосок уж точно его, да и этот гнутый шнобель ни с чем не перепутать. Надо же, однако – пропадал неизвестно где почти четыре месяца назад, да так, что его все похоронили, а потом взял и объявился внезапно, как птичий помет на голову…
– Ладно, Рейнхард, вижу, что это ты, – сказал штандартенфюрер Раттенхубер, – давай, опускай руки и снимай свой рюкзак. Да только медленно, чтобы я и парни видели каждое твое движение…
– Да ладно, Ганс, – сказал Гейдрих, медленно снимая со спины свою ношу, – если ты думаешь, что там бомба, то жестоко ошибаешься. Там только бумага, и ничего кроме бумаги, но после того как все это прочтет фюрер, этот рюкзак станет в миллион раз страшнее любой бомбы. Головы полетят – только успевай считать…
– Понятно, – сказал Раттенхубер, с опаской рассматривая стоящий на земле рюкзак, как будто в нем скрывалась ядовитая змея, – фюрер много раз говорил, что ждет и верит в твое возвращение, и я не буду спрашивать о том, где ты был и как тут очутился. Но все равно, прежде чем допустить тебя к нему, я должен убедиться, что в твоем багаже нет бомбы или оружия… Пойдем в караулку, и там ты мне покажешь содержимое твоего рюкзака.
– Хорошо, Ганс, – ответил Гейдрих и вслед за провожатыми пошел в маленький домик, выкрашенный черно-белыми полосами, где имелись чугунная печка, стул, стол и телефон, связывающий КПП с караульным помещением. Самое главное – там был стол, на котором можно разложить содержимое рюкзака, чтобы сверхбдительный штандартенфюрер убедился, что внутри нет ничего смертельно опасного для его высокопоставленного подопечного.
– Выполняя задание фюрера, – говорил Гейдрих, выкладывая на стол разноцветные канцелярские папки-скоросшиватели, – я был там, откуда уже и не надеялся вернуться. Но получилось так, что хозяева того места несколько переменились в своем мнении – и вот я снова здесь, с ценнейшей информацией для фюрера и Рейха.
– Так, значит, все будет хорошо? – с надеждой спросил Раттенхубер, разглядывая чуждо оформленные канцелярские гроссбухи, горой громоздящиеся на небольшом столе караулки. При этом он не замечал, как за его спиной часовые, сопя и приподнимаясь на цыпочки, заглядывают ему через плечо. А если бы заметил, обязательно сослал бы обоих на Восточный фронт, ибо не в меру любопытным в охране фюрера не место.
– Не знаю, Ганс, не знаю, – пожав плечами, ответил Гейдрих, – все зависит от того, как на это отреагирует фюрер. Я здесь – а значит, шанс есть. Только сразу скажу, что он невелик, и чтобы его реализовать, надо еще постараться. А все остальное, ты уж прости, я могу сказать только самому фюреру. Русские говорят, что хорошо все, что хорошо кончается и, наверное, в этом они правы.
В этот момент на столе истошно зазвонил телефон, и штандартенфюрер Раттенхубер взял трубку, сказав: «Алло!». Минуты две он слушал своего собеседника, отвечая тому утвердительными возгласами, после чего положил трубку и внимательно посмотрел на Гейдриха.
– Значит так, – сказал он, – фюрер уже знает, что ты здесь, и немедленно требует тебя к себе, вместе со всеми бумагами. Так что укладывай все это в свой рюкзак, и пошли.
25 декабря 1941 года, ранее утро. Восточная Пруссия, Главная ставка Гитлера «Вольфшанце», Бункер фюрера.
Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Рейнхард Гейдрих
Ожидая прибытия Гейдриха, Гитлер был возбужден как бабуин перед случкой. Он уже оставил надежду на то, что его любимчик когда-нибудь вообще вернется – и вдруг ни свет ни заря (в отличии от Сталина-совы, Гитлер был «жаворонком») ему докладывают, что к западному КПП подошел некий человек, назвавший себя группенфюрером Рейнхардом Гейдрихом и что туда уже выехал разбираться штандартенфюрер Раттенхубер. Что поделать, в Третьем Рейхе стучат все и на всех. В свое время Гитлеру даже пришлось настойчиво втолковывать Гиммлеру, чтобы тот не смел отдавать приказы начальнику его личной охраны (тому самому Раттенхуберу), а этого самого начальника со всей серьезностью предупредил, что если тот хоть что-нибудь доложит Гиммлеру, то сразу сядет в тюрьму. С нетерпением выждав еще четверть часа, Гитлер позвонил на узел связи и потребовал соединить его с западным КПП. Трубку снял сам Раттенхубер. Задав немногословному баварцу несколько вопросов и получив на все из них утвердительные ответы, Гитлер преисполнился великой надеждой на то, что миссия Гейдриха, несмотря на задержку, прошла успешно.
И вот он здесь – высокий, стремительный, с растрепанной белокурой прической и в помятом мундире группенфюрера СС, совсем не похожий на самого себя, обычно прилизанного и лощеного. Даже в глазах у него какое-то новое выражение, которое трудно прочитать. Тем не менее это действительно был его мальчик Рейнхард, которым он пожертвовал, послав туда, откуда еще никто не возвращался. Но он вернулся – и стоит сейчас здесь живой-здоровый, сжимая в правой руке лямки большого белого рюкзака, который, как уже известно фюреру, битком набит доставленными из будущего секретами… Правда, ценность этих секретов в значительной степени нивелировалась тем, что информацию подбирали сами русские, наверняка акцентируя выгодные для себя моменты и замалчивая невыгодные. Ясность во все это должен был внести лично Гейдрих…
– Рейнхард, мой мальчик, – растрогался Гитлер, – ты наконец вернулся! Как твое здоровье после этого путешествия и почему ты пропадал так долго, совсем не давая о себе знать?
– Мой фюрер, – вытянувшись по струнке, ответил Гейдрих, – я был там, откуда новости доходят так же плохо, как и с того света. Но, не смотря ни на что, на здоровье я не жалуюсь и готов и дальше изо всех сил служить Рейху.
– Рассказывай, мой мальчик, рассказывай, – проникновенно сказал Гитлер, заглядывая в глаза Гейдриху, – я с нетерпением жду повествования…
– Сказать честно, мой фюрер, – ответил Гейдрих, – задание, с которым вы меня послали к русским из будущего, изначально было провальным, хотя я сразу попал к тем, к кому надо, а не к большевикам. Но надо мной жестоко надсмеялись, сказав, что в их мире с момента краха Третьего Рейха прошло уже семьдесят три года… но, несмотря на это, от нашей организации, то есть СС, и от всей национал-социалистической идеи несет таким ужасным говнищем, что никто, находящейся в здравом уме и ясной памяти, никогда не рискнет протянуть нам руки дружбы. – От внимания Гейдриха не ускользнуло, как по лицу фюрера пробежала тень. – Ведь, помимо шести с половиной миллионов уничтоженных евреев, мы ответственны за смерть двадцати семи миллионов русских, из которых меньше трети были солдатами, сражавшимися на фронте, а остальные были убиты в ходе экзекуций на оккупированной территории подчиненными моему ведомству айнзацгруппами. Даже если мы немедленно прекратим эту практику в отношении народов России, введем на восточном фронте обычную подсудность для преступлений, совершенных немецкими солдатами против мирного населения, а также начнем достойно обращаться с восточными рабочими, то это никак не повлияет на настроение русских из будущего. – Он сделал паузу, наблюдая, как в глазах Гитлера разгорается мрачный огонь – это означало, что тот сильно обеспокоен. Тем не менее фюрер едва заметно кивнул, и Гейдрих продолжил: – Дело в том, что наши действия здесь не смогут отменить преступлений, уже совершенных нами в том мире. Да и здесь уже немало сделано для того, чтобы местные русские считали нас кровными врагами. Объяснив мне все это, меня отправили на ту сторону в будущее и заключили в такое место, которое сами тамошние русские называют «хранилищем для отработанного материала».