И только тут мы запоздало расхохотались. И вся эта церемония в разы усилила наше веселое праздничное настроение…
Они зашли. При свете мы увидели, что из мушкетерского на них, собственно, только шляпы и плащи. Интересно, где они все это взяли? Или сами сделали? Ну затейники… Вот уж не ожидала от них такого, или надоумил кто? Как бы там ни было, получилось здорово.
Впрочем, попав в дом, мушкетеры как-то сдулись. Они явно чувствовали себя неловко в этих плащах и шляпах, и все порывались от них избавиться. Но мы с Варей дружно протестовали, желая, чтобы и Серафима Егоровна, которая осталась в комнате, успела по достоинству оценить наших артистов… Ну и она оценила, конечно, похвалив наших кавалеров за выдумку.
Мы сели за стол. Часы показывали что-то около десяти вечера. Как хорошо, что я вовремя вспомнила о том, что у меня с собой сотовый телефон с селфи-палкой! Обычно я здесь им не пользовалась, но на этот раз собиралась сделать исключение, применив в качестве фотоаппарата, чтобы запечатлеть столь знаковый праздник.
Мужчины неожиданно стали протестовать против того, чтобы я сняла их в костюмах. Поди ж ты, какие застенчивые! Пришлось их долго уговаривать, пообещав, что этих снимков, кроме нас, никто не увидит. Когда я вволю наснимала, они смогли снять свои шляпы и плащи. Мы с Варей тоже сняли свои полумаски. До наступления Нового года оставался час…
Мы провожали старый год. Мужчины пили водку, мы же наслаждались марочным вином, купленным в двадцать первом веке. В какой-то момент я заметила, что Василий нервничает. Не ускользнуло это и от Вари. Она как-то притихла и лишь бросала на своего сердечного друга внимательные, ожидающие взгляды, при этом слишком часто посматривая на часы. Мне было интересно наблюдать за интригой, ведь я догадывалась, в чем дело и хотела проверить свои догадки.
И наконец Василий решился. Он встал. Прокашлялся. Вдохнул воздуха… Часы показывали без двадцати двенадцать.
Мы все притихли. Свет в комнате был притушен, и только весело мигали огоньки на елке.
Василий заговорил:
– Дорогая Варенька… Сегодня, в последний день уходящего года, я решил сказать тебе кое-что очень важное… Мда… кхм… в кругу здесь присутствующих я говорю тебе, что ты стала самым дорогим для меня человеком… Я не мыслю без тебя своей жизни… Я люблю тебя, Варенька! Выходи за меня замуж…
Секунду длилась тишина. Затем раздалось восклицание Вариной мамы: «Ох!» – и тут я крикнула: «Ура!» и захлопала в ладоши, в чем меня активно поддержал мой Коляша.
Широко улыбаясь и доставая что-то из кармана, Василий ринулся было к своей невесте, что сидела потупившись и зардевшись как маков цвет. Но тут мой Коля задержал его, чтобы снова накинуть ему плечи голубой мушкерский плащ и нахлобучить на его голову шляпу. В таком виде Вася и присел на одно колено перед своей возлюбленной. О, это была картина, достойная кисти художника…
– Ты согласна стать моей женой? – прозвучало во вновь наступившей тишине.
– Да… – тихо произнесла Варя.
Василий открыл маленькую коробочку, и, вытащив оттуда сверкающее колечко, надел его на палец невесты…
– Горько! – крикнула я, и эти двое робко потянулись друг к другу. Поцелуй их был недолог. После этого все уселись на свои места, и только тут заметили, что по лицу Вариной мамы текут слезы…
– Серафима Егоровна! – Вася вновь поднялся с места и склонился перед будущей тещей в почтительном поклоне. – Я прошу у вас руки вашей дочери и благословения на брак…
– Благословляю… – тихо прошептала та, – будь счастлива, доченька, это достойный человек…
Вся эта умилительная картина была прервана голосом Коляши:
– Я очень извиняюсь, уважаемые, но уже без пяти…
На протяжении своей жизни я много раз слушала новогоднее поздравление нашего президента, и теперь хотела услышать, что скажет своему народу товарищ Сталин и скажет ли вообще. Вроде бы, насколько я помню, традиция телевизионных новогодних поздравлений началась с Брежнева, но, быть может, наши товарищи объяснили лучшему другу советских физкультурников, как это важно – прозвучать на всю страну из каждой радиоточки в такой значимый день. Поэтому я подошла к стене и выкрутила громкость тарелки на максимум. И точно – из репродуктора донесся знакомый голос с кавказским акцентом:
«…рогие товарищи. Я не люблю говорить долго. Скажу главное. За нашими плечами остался тяжелый 1941 год, когда наша страна подверглась вероломному нападению. Машина германского империализма прокатилась по нашим полям и городам. Наша армия изнемогала в жестокой борьбе, пока к нам на помощь не пришли наши потомки, которые помогли нам остановить, разгромить и отбросить врага. Но Вы это и так все знаете, не будем говорить об этом.
Главное – другое. Нам удалось – да-да, уже можно смело говорить, что удалось – то, что не смогла ни одна из стран Европы, положивших под ноги гитлеризма ключи от своих городов. Мы заставили немцев растеряться. Под Смоленском мы нанесли им первое настоящее поражение, окружили и разгромили германскую группу армий Центр, и погнали врага назад. А сейчас немецкие войска не готовы к зиме, они несут потери не только от ударов нашей армии, но еще и от холода. Мы должны закрепить успех. Мы должны наступать, наступать и наступать. Нельзя дать врагу закрепиться. Нужно заставить их сжечь свои последние резервы, обессилить и обескровить вражескую армию. Уже к весне мы должны быть готовы освободить пока еще оккупированную территорию СССР. Мы знаем героизм и отвагу нашего народа. Мы знаем, что это в наших силах.
Я хочу сказать еще одно. Сегодня у нас на столах шампанское из Франции. Немного с крымских заводов. Это неправильно. Никакие тяготы войны не должны останавливать жизнь. Все должны знать, что Советский Союз не поставить на колени. Что Москва выстоит. Я предлагаю уже сейчас заняться вопросом организации завода шампанских вин. В Москве. Рядом с Кремлем (аплодисменты).
Товарищи. Пусть славится наша Родина, ее свобода, ее процветание! Под знаменем Ленина – только вперед! Вперед, к победе! Ура, товарищи!!!»
И зазвенели бокалы; Вася взял бутылку шампанского и под наш с Варей визг откупорил ее. Раздался хлопок, и следом – радостные возгласы и аплодисменты. Когда до наступления нового года оставалась ровно минута, бокалы были у всех наполнены.
– Десять… девять… восемь… семь… – хором считали мы вместе с боем настенных часов. – …три… два… один… уррра!!! С Новым годом!!!
Весело зазвенели бокалы; 1942-й год наступил… Что он принесет? Очевидно было одно: так, как в НАШЕЙ истории, уже не будет. Товарищ Сталин, скорее всего, прав, и война действительно закончится уже в сорок втором году. Погибших будет в разы меньше, и в этом немалая заслуга нашей российской армии, которая в самый тяжелый момент остановила и разгромила врага. Вместе с миллионами других жизней от лютой смерти были спасены Варвара Истрицкая и ее мама, а также другие люди, которых я знаю лично…
От раздумий меня отвлек голос Вари. Наклонившись к моему уху, она сказала:
– Ты была права… Удалось обойтись без «почти»…
Она рассмеялась и заглянула мне в глаза. Затем снова произнесла прямо в ухо:
– А ведь в том я году загадала желание, чтобы мне сделал предложение руки и сердца самый лучший человек на свете… Ну, это я как бы в шутку… Я тогда даже не и не знать не могла, что встречу такого… И вот… Ну разве это не чудо?
И она посмотрела на своего Васю с таким обожанием, что я решила – не успеет закончится этот год, и я тоже непременно выйду замуж за моего Коляшу. И ничего, что он немец. Главное – хороший человек.
Глянув на своего кавалера, я с радостью убедилась, что его мысли текут в том же направлении.
2 сентября 2018 года 12:15. Московская область, Резиденция «Ново-Огарево».
Больше пяти месяцев Российская Федерация ведет войну с расположенным по ту сторону межвременного портала Третьим Рейхом. Нельзя сказать, что российское руководство хотело этой войны, будь она хоть три раза священная. Но также, как и в случае с Сирией, которую нельзя было отдавать на откуп террористическому интернационалу, и с Крымом, где следовало предотвратить появление натовской базы, война за порталом была в значительной мере вынужденной. Один раз начавшись с вторжения вермахта на российскую территорию, она могла быть закончена только после полной и безоговорочной капитуляции Третьего Рейха – и ничего иного суть этой войны не подразумевала. А война, как известно умным людям, это не только победные реляции и вызванное ими улучшение общественной морали, подвиги, ордена и медали, но еще немаленькие материальные затраты вкупе с людскими потерями.
Да, к сожалению, без потерь тоже никак, потому что война это война, и на ней, несмотря на техническое превосходство, солдаты и офицеры российской армии гибнут и получают ранения – точно так же, как их деды, что служат в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Ну не совсем так же; у хорошо экипированных и вооруженных российских воинов риск получить тяжелое ранение или даже погибнуть был на порядок меньше, чем у военнослужащих РККА, но потери за первый месяц ведения боевых действий, когда экспедиционный корпус участвовал в кровавой мясорубке Смоленского сражения, оказались все же достаточно высокими. Война исправно штамповала не только героев Советского Союза (Сталин охотно награждал потомков за подвиги) и России, кавалеров орденов Боевого Красного Знамени, Красной Звезды и Георгия Победоносца, но и похоронки с фронта. Потери были серьезнее, чем в Сирии, где наземные войска в боях не участвовали, но скромнее, чем в Афганистане и во время наведения конституционного порядка на Северном Кавказе.
Кроме того, гибли и добровольцы, пошедшие на службу в РККА. Правда, в те элитные танковые и мотострелковые части и соединения, куда направлялись выходцы из Российской Федерации, Советский Союз старался закупать технику, экипировку и вооружение из двадцать первого века, но из-за интенсивного участия в боях потери там были выше, чем в экспедиционном корпусе. Если брать все вместе, то количество погибших получалось примерно таким же, как и во второй чеченской кампании – а ее президент помнил очень хорошо. Правда, в отличие от Афгана, обеих внутренних чеченских войн и принуждения Грузии к миру, эта война за порталом приносила государству прямые финансовые дивиденды. Товарищ Сталин платит золотом и за поставляемые станки с оборудованием, и за боевую технику, и за непосредственное участие в боях экспедиционного корпуса. А если гражданин Российской Федерации погибает, сражаясь за СССР (неважно в каком статусе), то в Пенсионный Фонд РФ в золотом эквиваленте поступает сумма, достаточная для того, чтобы выплачивать семье погибшего пенсию по утрате кормильца. Это, конечно, мало, ибо пенсиями погибших не вернешь, но все же лучше чем ничего.