джентльмены, я попрошу остаться мистера Уоллеса, а остальные могут быть свободны – чтобы обдумать все то, что было сказано здесь и сейчас.
десять минут спустя. Там же, в Овальном кабинете Белого Дома.
Присутствуют:
Президент Соединенных Штатов Америки – Франклин Делано Рузвельт;
Вице-президент – Генри Уоллес.
– Итак, мой дорогой Генри, – сказал Рузвельт, когда прочие участники совещания вышли, – теперь вы в курсе, насколько серьезна ситуация. Но не все еще потеряно. У нас с вами есть еще и ресурсы, и влияние для того, чтобы побороться за будущее нашей Америки. А вот сейчас я вам скажу то, о чем не хотел говорить при посторонних, даже в присутствии Гарри Гопкинса. Главное звено в этой борьбе, мой дорогой Гарри, это как раз вы. Пока вы мой вице-президент, дядя Джо может быть спокоен за наш политический курс, да и наши недоброжелатели ни за что не возьмутся за устранение президента Франклина Рузвельта, ибо вы, дорогой Генри, в качестве президента для них еще страшнее, чем я.
– Мистер президент, – возмущенно вскричал Уоллес, – неужели вы думаете, что кто-то осмелится покуситься на вашу жизнь?
– Там, в том мире, Генри, – ответил Рузвельт, – я умер подозрительно вовремя, за пару месяцев до победы над Германией и за полгода до краха Японии. То есть как раз в тот момент, когда ничего уже не могло измениться перед тем, как победители должны были делить мир. В триумвирате Соединенных Штатов, Великобритании и Советской России я был скорее близок к дяде Джо, чем к Черчиллю. Да я и сейчас это чувствую. Британия, мой дорогой Генри, это прошлое нашего мира, а Советская Россия и Соединенные Штаты – его будущее. Я-то думал, что самой сложной задачей окажется приручить русского тигра, а оказалось, что самое главное – это не дать изжалить себя медноголовым змеям.
– Мистер президент, – спросил Уоллес, – вы имеете в виду аналогию с убийством президента Линкольна?
– Именно так, – утвердительно кивнул Рузвельт, – тогда Америка тоже сражалась за благое дело против рабства и угнетения. Но как раз в тот момент, когда победа была уже достигнута и победителям предстояло делить пирог, к Линкольну допускают убийцу, который делает свое черное дело. В результате Реконструкция в южных штатах проводилась в донельзя уродливой форме, а многие причастные к тому процессу сенаторы и конгрессмены обогатились просто в невиданных размерах. Кстати, судьба вице-президента Джонсона, который после смерти Линкольна стал президентом, может служить неким ознаменованием вашей судьбы. Он тоже был крайне неудобным наследником покойного Линкольна, не обладая ни его авторитетом, ни его харизмой, но при этом очень мягко относился к побежденным южанам – и поэтому его травили и Сенат, и Палата Представителей, грозили импичментом и судебным преследованием; да только ему как-то удалось избежать худшего. Мне ведь тоже не нравятся идеи мистера Моргентау и стоящих за ним еврейских кругов превратить Германию в выжженное и вытоптанное место, на котором не могла бы расти трава. На самом деле я знаю, откуда исходят подобные идеи, полные древней библейской мстительности, и думаю, что попытка из реализации не принесет нам ничего, кроме проблем. И там, в другой истории, план Моргентау был быстро заменен прямо противоположным планом Маршалла[22], ибо в условиях начавшейся конфронтации с Советами нищая и униженная Европа упала бы в руки коммунистов как переспелый плод.
– Мистер президент, – озадаченно спросил Уоллес, – я не понимаю, зачем вообще нужно было конфликтовать с Советами, ведь, насколько я понимаю, это был наш союзник, вместе с которым мы выиграли тяжелейшую войну?
– Вы наивный парень из Айовы, Генри, – вздохнул Рузвельт, – с точки зрения прикладной политики, после победы в войне наступает время делить добычу, и если победителей больше чем один, то с этим могут возникнуть проблемы. Тем более что наши финансисты и торгово-промышленные круги как огня чураются левых идей, а Советская Россия, набравшая в войне невероятную мощь, представлялась им тогда экзистенциальной угрозой американскому образу жизни. Линия соприкосновения американских и советских войск проходила через центр Европы, а нашим политиканам и генералам хотелось запихнуть большевиков за их довоенную границу, а то и вовсе трансформировать таким образом, чтобы они перестали представлять эту угрозу, а на самом деле не мешали установлению того, что позже назовут глобальным доминированием. То, что за этим последовало, позже назовут «холодной войной». Странное состояние враждебности, угроз и страха – притом, что у русских сил было вчетверо меньше, чем у нас; но, несмотря на это, они сумели продержаться целых сорок пять лет, и продержались бы и дольше, если бы не интеллектуальная и моральная деградация их руководства…
Рузвельт махнул рукой.
– Впрочем, – с досадой сказал он, – последующие за началом конфронтации послевоенные события сейчас уже не так важны, потому что история уже свернула в другую колею. Дядя Джо нашел себе союзника, который решит его основные проблемы, и потому не особо нуждается в нашей помощи. А вот мы в нем нуждаемся: воевать с джапами через океан – не самая простая задача, и гораздо лучше было бы, если бы Красная Армия тоже поучаствовала в этой войне. Насколько я помню, у русских к узкоглазым старые счеты; надеюсь, что дядя Джо не откажется их как следует вздуть, отомстив за все что было и чего не было. Сейчас важно, что я сам собираюсь поступить с дядей Джо честно, и не буду пытаться отбирать у его страны честно завоеванные территории. Тем более что в Европе мы как раз вне игры. Этот бесноватый пожиратель шоколада, который мнит себя великим стратегом, просто не отважился объявить войну еще и нам, когда на Восточном фронте каждый день его просто поджаривают заживо. А может, это и к лучшему. Если мы не участвуем в европейской войне, то не сможем поддаться на британские интриги и войти в конфронтацию с русскими.
– Мистер президент, – сказал Уоллес, – но ведь тогда в конфликт с Советами ввяжется Черчилль, который обязательно попросит у вас помощи.
– Я уже сказал, Генри, – довольно резко ответил Рузвельт, – что Черчилль – это прошлое Европы, жирное, неповоротливое и насквозь лживое, не разбирающееся в том, что оно творит. Если он сам влезет в конфликт с дядей Джо, то причем тут Америка? Мы помогаем только странам, которые подверглись агрессии, а не наоборот. В конце концов, британцам необходимо понять, что договариваться с русскими о разделе сфер влияния они должны сами, как и брать на себя риск того, что такого соглашения достичь не удастся. Черчилль должен зарубить себе на носу, что ни один американский солдат не будет воевать за чисто британские интересы. Это исключено. Армии большевиков нам нужны для того, чтобы помочь сокрушить джапов, а не в качестве противника в следующей схватке за мировое господство… К тому же слишком много могущества – это тоже плохо. История из будущего гласит, что, достигнув искомого глобального доминирования, Америка получила деградацию экономики и политики и полностью разложилась в течение каких-то двадцати лет. Всегда должен быть кто-то, кто будет держать Америку в тонусе, а иначе она ожиреет, ослабнет и погибнет от самодовольства, вызванного чувством собственной исключительности.
Произнеся эти слова, Рузвельт нарочито сделал паузу, будто давая собеседнику время, чтобы вникнуть в их смысл.
– В общем, так, Генри, – наконец сказал он, – тебе, как своему вице-президенту, я хочу поручить очень важное задание. Сейчас в нашем национальном аэропорту в Вашингтоне стоит огромный самолет русских из будущего, переделанный из тяжелого бомбардировщика, который прилетел сюда из Москвы без единой промежуточной посадки. Да ты, наверное, слышал. О нем писали все газеты, и теперь посмотреть на это летающее чудо света сбежалась, кажется, половина Америки. Русские, не будь дураки, поставили ящики для пожертвований и продают билеты на экскурсии, объявив, что вся выручка пойдет в фонд их обороны, на борьбу с плохим парнем Гитлером. Это сработало, и теперь народ валит туда гурьбой. Так вот – этот самолет пробудет здесь еще пару дней, а потом улетит обратно, и ты улетишь в Москву вместе с ним. Твоей задачей будет отвезти дядя Джо мое послание с просьбой, чтобы он написал для тебя рекомендательное письмо к русским из будущего, а потом ты отправишься в двадцать первый век и доделаешь то, что не удалось Гарри Гопкинсу из-за его полуофициального статуса… Одним словом, мне необходим компромат с того конца времени на всех наших деятелей, на кого у тамошних русских имеется соответствующая информация. Чем больше, тем лучше. Сейчас, когда специальная следственная комиссия принялась трясти Киммеля, как он мог допустить такое катастрофическое начало войны, нам необходимо связать этого подонка с теми, кто напрямую получил наибольшую выгоду от гибели тысяч американских военных моряков. У мистера Биддла должен быть материал на всех этих субчиков до единого, чтобы американский народ зашелся в приступе справедливого негодования, а мы могли устроить большой судебный процесс, который очистит нашу страну от скверны, а виновных отправит на электрический стул. И вот тогда мы посмотрим, кто кого сведет в могилу, отравит или отдаст под суд. Впрочем, все это лирика. Работайте, Генри, работайте – и Америка вас не забудет.
19 января 1942 года, 20:55. Эстонская ССР, полуостров Виймси, рыбацкая деревня Рохунееме в 14-ти километрах к северу от Таллина.
С черного, как сам мрак, неба тихо идет реденький снежок. В безлунную ночь и в ясную погоду на вытянутой перед собой руке не увидать кончиков пальцев. А тут еще и облачность и снегопад, и мороз около двадцати пяти градусов. В такую погоду хороший хозяин не выгонит из дому даже дурного пса, ибо уже в десяти шагах от дверей начинается непроглядный мрак. Но именно в эту ночь советское командование решило провести операцию «Пегас», которой предстояло завершить как четвертую и последнюю советско-финскую войну, так и историю существования независимой Финляндии. Поигрались в самостийность – и хватит. Для этого 8-я армия, месяц назад выведенная из боев в район Таллина, была пополнена личным составом до достижения ее частями и соединениями штатной численности, а также усилена отдельными лыжными батальонами и спецчастями.