«Опыты с моими приборами продолжаются в Тран-зунде…»
Теперь нужно еще было коснуться того, что же обнаружилось в ящиках Маркони.
Несколько раз зачеркивал написанное, откладывал перо. Никто не мог его от этого избавить. Но как говорить об этом? Сказать напрямик?
Надо помнить, что его письмо — не беседа между приятелями. Нельзя давать волю чувствам, тому, что лежит на душе. Спокойствие, спокойствие!
И он писал:
«Оказалось, что приемник Маркони по своим составным частям одинаков с моим прибором…»
Может быть, этим и ограничиться? Привести только точное техническое сравнение.
Нет, так нельзя! Надо все-таки показать, как он к этому относится. Хотя бы в самой сдержанной форме.
И он приписал:
«В заключение несколько слов по поводу «открытия» Маркони. (Открытие — обязательно в кавычках!) Заслуга открытия явлений, послуживших Маркони, принадлежит Герцу и Бранли. Затем идет целый ряд приложений, начатых Минчиным, Лоджем и многими после них, в том числе и мной».
Строгий перечень: кто за кем шел. Цепочка исследований от одного к другому, как и бывает в подлинной науке. Молодому человеку не худо бы об этом знать.
А все-таки, что же он собой представляет, этот молодой человек? Итальянец, так быстро преобразившийся в англичанина. Действует он довольно смело. Это надо признать.
И Попов не мог не добавить:
«А Маркони первый имел смелость стать на практическую почву…»
В конце письма подчеркнуто обозначил свою подпись: «Преподаватель Минного офицерского класса», — как бы возвращая газете любезно подаренный ему и не соответствующий титул профессора.
Долго перечитывал это свое послание, провожая строчки тяжелым взглядом.
А вечером писал давнему своему товарищу по университету и мужу сестры Федору Капустину: «Вообще это дело доставляет мне много хлопот, беспокойства…» Вполне частное письмо, в котором по-родственному можно признаться в том, что лежит на душе.
Ждали приезда Маркони.
Учредители новой, только что основанной Акционерной компании беспроволочного телеграфа и сигнализации уже наметили программу действий, согласовали распределение ролей. Большинство находилось в благодушном настроении. Эксплуатация и развитие нового изобретения — какие возможности! Британский флот, бороздящий моря и океаны, — и каждый корабль получает устройство беспроволочной связи. Береговые станции и маяки оснащаются таким же оборудованием. И сухопутная армия. И отдаленные наземные пункты. Кто знает, может быть, новое средство связи распространит свои невидимые нити столь широко, что позволит привязать далекие колонии к Британским островам еще более крепкими узами. И найдется ли хоть один добропорядочный англичанин, который не сочтет своим священным долгом внести в фонд новой компании какой-нибудь посильный вклад. Тем более, что все сулит в будущем на каждый вложенный фунт немалые дивиденды. Можно не сомневаться в поддержке имперского кабинета, торговых монополий, крупных фирм. Беспроволочная связь освободит деловой мир от власти держателей кабельных телеграфных линий. Тариф на каблограммы должен быть снижен — первый ощутимый результат. Надо только позаботиться, чтобы газеты оповестили всех читателей о том, какое благоденствие несет человечеству новая акционерная компания.
Компания уже успела сколотить кругленький основной капитал. Сообразительные деловые люди из кругов «твердолобых», которые не так-то легко поддаются на коммерческие приманки, верно почуяли здесь настоящий улов. Они дали сразу крупные вклады. И сто тысяч фунтов стерлингов легли мощным фундаментом в основание нового предприятия. Миллион рублей золотом! Сумма, вполне достаточная, чтобы расчистить любую дорогу перед системой Маркони.
Но где же он сам? Молодой человек нужен, чтобы провести кое-какие формальности, подписать акт. Конечно, придется предоставить ему известное место среди учредителей, выделить какую-то долю. Здесь можно будет рассчитывать… Он еще так молод и так неопытен в финансовой игре! Вряд ли нужно его долго уламывать. Юность всегда податлива. На добрый совет, на ласку. Хотя на всякий случай заготовлены и стрелы. Но где же он?
А он в это время получал по дороге последние наставления кузена Дэвиса.
— Тебе предстоит сейчас, дружок, самый важный шаг. Самый важный с тех пор, как ты состряпал свои чудесные ящики. Смотри не оплошай.
— Я должен их убеждать?
— Ты не должен поддаваться. А они попробуют… Гульельмо сосредоточенно смотрел перед собой.
— Я не поддамся… — пообещал он вдруг с каким-то мальчишеским вызовом. Как бы подстегивая этим самого себя.
И тут же, приняв непринужденный вид, вступил в двери отеля, где в банкетном зале собрались учредители.
Маркони молча, не прерывая, внимательно слушал все, что объясняли ему старшие. Прочитал все пункты условий учредительного акта. Ему предложили перо: подписать вот здесь и здесь. Только и всего. Он не протянул руки.
Что же он? Почему медлит?
— Я думаю, надо не так, — вежливо, но твердо сказал он. — Тут не все предусмотрено, — смягчил он свой вывод чарующей улыбкой.
Старшие переглянулись. Мальчик что-то упирается. Его следует приманить.
— Вы вступаете с нами в компанию. Участие в равной доле.
Они, деловые и финансовые тузы Лондона, берут его в свою компанию. Как равного. Какой еще начинающий молодой человек мог бы об этом мечтать!
— В равной доле? — переспросил Маркони. — Мне кажется, это несправедливо.
— Что же вы хотели бы? Ваши пожелания.
— Мои условия, — поправил он.
Изложил их кратко и ясно. За передачу права эксплуатации его изобретения он получает так называемый «преимущественный» пакет акций. В каком размере? Ровно половину всего основного капитала.
Тяжелая тишина воцарилась в банкетном зале. Половину всех акций отдать этому юнцу! Это называется наложить руку.
— Вы забываете, сеньор, что деньги даем мы.
— Да, уважаемые джентльмены, но я даю изобретение, патент.
— Вы слишком дорого его цените.
— Я не знаю, в каких суммах можно выразить все, что принесет человечеству мое изобретение, — смиренно заметил он.
Нет, он положительно ускользает от их покровительственных объятий. Тогда были пущены стрелы.
— Между прочим, далеко не все одинаково разделяют восхищение перед вашими заслугами. Есть разные взгляды.
Маркони чуть сузил глаза. Известно, о чем речь. На днях почтенный профессор Оливер Лодж отозвался все-таки на то, что увидел он во время лекции Приса, и опубликовал свое мнение: «Итальянский энтузиаст, узнав от профессора Риги о возбуждении и распространении волн Герца и об их детектировании металлическими опилками несомненно одаренный чувством юмора и большой энергией, располагая свободным временем, приступил к изготовлению подходящего когерера, упаковал его в запечатанную коробку и привез в Англию как секретное изобретение для дальней сигнализации без проводов. Влиятельными лицами он был представлен главному инженеру правительственного телеграфа, по-видимому слишком занятому для того, чтобы помнить о последних достижениях в области волн Герца…» Корректный ученый не пожалел на этот раз насмешливых, острых слов, чтобы выразить то, что он думает об этой истории. И не менее почтенный журнал «Электришен» добавил к тому же не менее едкие строки: «… легко сфабриковать патент из опубликованных и продемонстрированных достижений другого человеческого ума».
Но Маркони был готов и к этому. Он ответил с усмешкой:
— Как жаль, что они сами раньше не додумались, во главе со своим профессором! Если им так все было известно.
— Но такие авторитетные суждения могут сыграть роль.
— Мне кажется, самое авторитетное в нашем разговоре — это все-таки патент изобретателя, — напомнил Маркони.
— И поддержка большой прессы, — вставил Дэвис Джемсон.
А между прочим, последнее достижение, которое он привез из Италии — передача сигналов на восемнадцать километров, — тоже что-нибудь весит.
Кстати, знают ли уважаемые джентльмены, в чем секрет такой враждебности журнала «Электришен»? Очень просто! Большинство издателей и редакторов журнала — держатели акций телеграфных кабельных компаний. Вот с его страниц и открыта яростная пальба против нового средства связи. Пахнет конкуренцией! Погодите, дорогие джентльмены, переполох на телеграфной голубятне только начинается, и еще не такой свист будет впереди.
Словом, тузы вполне могли почувствовать: молодой Маркони готов постоять за себя, за свои интересы. Перед ними был вовсе уже не мальчик. Его действительно стоит взять в свою компанию.
Но мало того. Им пришлось уступить. Уступить ему по многим пунктам.
Пришлось выдать еще наличными — на продолжение его испытаний и немедленную постройку опытных станций. Крупную сумму в звонкой монете.
Пришлось еще принять пай на пятнадцать тысяч от его отца, Маркони-старшего. Стало быть, Маркони получали большинство в акциях и решающий голос в делах.
Да, еще одна просьба! Маркони просит назначить в дирекцию новой компании… Дэвиса Джемсона.
— Мой милый кузен! — говорит он, нежно выдвигая братца под локоть.
Просьба или требование — все равно. Учредители уже чувствуют, что не они, а именно их берут в свою компанию.
Вернувшись в Кронштадт, Попов писал в отчете о летних испытаниях:
«На материалы для изготовления приборов.
На вознаграждение сторожей и прислуги, бывшей при опытах………70 р…»
Строка за строкой.
Итого — столько-то рублей и шестьдесят пять копеек.
Детальный подсчет по всем записям и распискам. До копеечки.
И в заключение:
«Расходы, произведенные на предварительные опыты, немного превосходят ассигнованную сумму в 300 рублей».
Уставился в окно. Чувство такое, будто он должен оправдываться, объяснять.
За окном, в саду Минного класса, торчали темные голые ветви. Октябрьский ветер сорвал последнюю листву. На Балтике штормило.