Эх, путь–дорога! Кто знает, сколько предстоит прошагать до расположения дивизии или полка? Озоруев задал ритм (левой, левой, левой!), и батальон поначалу бодро зашагал в ногу, но вскоре бойцы устали и ковыляли как придется.
- Не хватало ещё строевую песню ему исполнить, — бурчал анархист Дормидонтенко. — Службист! Дорвался до власти, офицерюга! А ведь по–первости прикидывался своим парнем…
Солдаты вышли из мертвого города на вольный простор и остановились. Впереди, за огородами, и далее, за вспаханным полем, между отрогами тайги лежал широкий тракт, а по нему на запад спешила вереница легковых автомашин, набитых вещами, так что над багажниками высились настоящие холмы из шмоток. Это спешили беженцы. Вскоре далеко за горизонтом раздался громкий взрыв. После взрыва по дороге промчались десяток авто, и суета на трассе полностью прекратилась.
Когда бойцы дошли до разбитого шоссе, только устойчивый запах бензина напоминал о недавнем движении по дороге. Пехотинцы двинулись дальше на восток. Через час они вошли в тайгу. Пихты и ели ветками нависали вплотную над обочинами. Не пройдя и километра, батальон наткнулся на военную технику. Чуть впереди, сразу за поворотом, по направлению к фронту, посреди дороги сгрудилась колонна брошенных в панике бронемашин. Замыкающим колонны стоял с опущенной к земле пушкой древний танк Т–55.
- Привет, старичок! — обратился к танку–ветерану Озоруев и, поравнявшись с ним, ласково погладил танк по нагретому солнцем корпусу, вспомнив свои молодые курсантские годы. — Я на таком учился более тридцати лет тому назад!
- Нечего сказать, современная техника, — хмыкнул Дормидонтенко. — Как говорят старые танкисты, неприхотливая и надежная в эксплуатации машина — это минимум электроники и максимум мускульной силы! Зато, если подобьют, легко ремонтировать, главное дело, быстро оттуда выковырять обгоревшие трупы, чтобы не завоняли… Дырку заварить, заполнить башню новым экипажем и вперед — снова в бой!
- Это ты точно подметил! — согласился Озоруев. — Чем быстрее отскрести от брони изнутри говно и мясо, тем меньше вони и неудобств сменщикам…
Комбат громко воскликнул «оп–ля!», наигранно кряхтя, неторопливо залез на танк и прошёлся по трансмиссии. Хозяева танка по–прежнему не подавали никаких признаков жизни. Тогда Макс, заметив валяющуюся под ногами кувалду, взял ее в руки и несколько раз с силой стукнул по башне.
- Бум–бум–мм–м! — глухо изнутри отозвалась неодушевленная броня, а человеческих голосов он так и не услышал. Видимо, в танке не было ни одной живой души. А мертвые? Кто знает, что скрыто за задраенными люками… Он заглянул в ящики и нашёл ключ, открыл командирский люк, заглянул внутрь: башня чернела пустотой.
Озоруев окинул взглядом следующую машину. Предпоследним на обочине дороги со спущенными колёсами стоял свежевыкрашенный бронетранспортер устаревшей модификации. Все люки этого БТР–70 были открыты настежь. Максим спрыгнул с танка и подошёл к бронемашине. Заглянул в один из люков, ни живого, ни мертвого — никакого. Бойцы обыскали бронемашину и обнаружили в ней автомат с пустым пристегнутым магазином. Боезапаса к пулеметам тоже не было, но Озоруев нерасстраивался: не беда, не в этом, так в другом БТРе что- то да найдётся. Ополченцы побрели дальше в сторону фронта, осматривая по пути каждую единицу техники. Насколько глаза могли охватить горизонт, обезлюдевшая дорога, была забита брошенной техникой: бронемашинами, танками, автомобилями. Колонна тянулась далеко к горизонту, и казалось: это лежит приготовившийся к броску гигантский стальной удав. Бойцы предпринимали тщетные попытки «оживить» хоть какую–то из машин или найти что–то полезное внутри. Напрасно Озоруев надеялся поживиться — техника стояла без топлива, без боеприпасов, без экипажей. Судя по масляным пятнам и нагару на земле, машины долго тарахтели двигателями на холостых оборотах, а затем, исчерпав запасы топлива, одна за другой заглохли. Видимо, после этого экипажи организованно, по команде, ушли в тыл, или без всякого приказа попросту разбежались. Непонятно было только одно: куда они могли удрать, раз позади заградотряд чекистов, а впереди противник. «А может быть, никаких кордонов нет и в помине, и дорога назад в европейскую часть России открыта? И слова милиционера — одна пустая угроза, и тогда можно отправиться на Запад?» — размышлял комбат. Он задавал сам себе вопрос за вопросом, но не находил на них ни одного ответа.
Чем дальше они шли, тем Озоруев сильнее недоумевал: «И где же боеприпасы? Солдаты все патроны расстреляли в воздух? Однако стрелянных гильз на дороге и на обочине не наблюдалось. Выходит, войска шли на войну без снарядов и патронов?»
Макс беспрестанно крутил головой в надежде найти хотя бы охрану покинутой техники. Тщетно — вокруг ни одной живой души.
«Грустная картина, — подумал он, — можно сказать, трагическая. Как в хрониках о сорок первом годе».
Озоруев велел братьям забраться в крытый грузовик, наполненный ящиками.
- Эй, вы там аккуратнее шурудите: вдруг груз заминирован, — предостерег комбат разбушевавшихся в кузове бойцов. Те ломиком безжалостно взламывали ящики, совсем не боясь взлететь на воздух.
- Авось обойдется, — махнул в ответ фаталист Авессалом.
Фаталисты, бездельники и поху…сты! Что бы он ни говорил братьям, те на все его замечания отвечали «авось» и «небось». Недаром же к ним с детства приклеились соответствующие их характерам прозвища.
Братья Емельяновы быстро выяснили, что грузовик почти под завязку набит пустыми снарядными ящиками. А где же сами снаряды? Куда они–то девались? Артиллеристы выстрелили по противнику или пальнули в воздух? Или вороватые тыловики снаряды давно украли и продали? Огорчению Озоруева не было предела.
- Брателлы, живо вниз, оставьте в покое пустую тару! Лучше добудьте бензин! Хоть одну канистру! Искать, искать, искать! Бегом–марш! Марш!
Нестор–Небось почесал затылок и с возмущением спросил у комбата:
- А почему мы? Опять начальство русский народ притесняет! Почему Изю не гоняете?
Авось моргнул несколько раз длинными девичьими ресницами и поддержал брата:
- И верно, опять жидовская морда сачкует, а мы пашем!
Максим нахмурился и поднес по очереди свой крупный кулак к курносым носам близнецов.
- Между прочим, «жидовская морда» мною назначена начальником штаба батальона! И он два часа нес половину нашего продовольственного запаса, да ещё и канцелярию: печатную машинку и бумаги. Потел, надрывался, но никто из вас не изъявил желания ему помочь или заменить. А ну, марш на поиск бензина! По машинам, черносотенные рожи!
Братья хотели заикнуться о бездельничающем пьянице ефрейторе Дормидонтенко, но кулак начальства был перед глазами, передумали и пошли выполнять задание.
Дормидонтенко ухмыльнулся, радуясь тому, что комбат встал на его защиту, но не тут–то было.
Озоруев тотчас нарушил его покой.
- Чему ухмыляешься, каторжное мурло? Обленился, разгильдяй! А ну, живее костер разводи, сейчас будем обедать. Война войной, а обед по распорядку! Или ты собрался меня голодом морить?
Дормидонтенко бросился на поиски дров, благо они были под рукою: снарядные ящики валялись вокруг. Работал он плохо, потому что его мучило похмелье. Трясущимися руками Степаныч разбивал кувалдой пустую тару и на полусогнутых дрожащих ногах таскал дрова к месту для привала. Для привала выбрали полянку по тенистыми березами. Посадив несколько заноз в ладони, ефрейтор постепенно разозлился.
«Я ещё могу понять, когда на марше сквалыга комбат зажимал фронтовую норму пайка», — рассуждал сначала про себя Степаныч, но не удержался и начал говорить вслух.
- Ну, оно, конечно, так: экономия, придержал, чтобы не отстал кто по пьянке в пути от эшелона, но теперь–то в самый раз выдать страждущим воинам! Коли мы добросовестно прибыли на фронт, знать, пора выдавать фронтовую норму — сто грамм! Я, можно сказать, из–за этих бесплатных наркотовских ста грамм только и согласился пойти на войну! А если суммировать не выданные за эти дни сто грамм, долг набегает больше литра! Ведь только из–за этой наркотовской дармовой выпивки я не убег от мобилизации!
- Наркомовских, — поправил его Шмуклер.
- Чего? — угрожающе пробубнил ефрейтор, недовольный посторонним вмешательством в ход мыслей и сжал кулаки.
- Я говорю: не наркотовских, а правильно говорить — наркомовских.
- Да пошёл ты, умник, куда подальше, — вновь выругался Степаныч.
На самом деле комбат водку не жалел и не зажимал, её просто у него не было. Ни водки, ни спирта. Одно из трех: либо водку в суматохе забыли загрузить в вагон, либо загрузили, но украли в пути вместе с вагоном, либо запас горячительного тайком от них выпили тыловики и сами расписались о получении. Третий вариант был вероятнее первого и второго. Комбата занятого мыслями, где же найти оружие, боеприпасы и бензин, не занимали вопросы о пропавшей водке…
Постепенно, сломав несколько спичек, ефрейтор всё же сумел разжечь костерок трясущимися руками. На огонек вернулся Изя, который перестал обижаться на матерки пьяного товарища. Он подвесил котелок с кашей с помощью сложного сооружения из шести автоматных шомполов, которые нашлись в одной из машин. Новый начальник штаба сел на остов снарядного ящика и задумался, глядя на пламя костерка. А задуматься ему было над чем:
«Надо же так умудриться вляпаться в историю! Я последний живущий в Москве еврей и попал под всеобщую мобилизацию, которая почему–то коснулась лишь пятерых человек со всей столицы. Хорошо ещё комбат не тупой службист, а вроде бы даже интеллигентный человек. Да и дело своё, как мне кажется, знает хорошо. Молодец: о подчинённых пекётся, первым делом обед для подчиненных организовал. Надеюсь, с ним не пропадем…»
Дремавший Дормидонтенко встрепенулся и посмотрел на костер.
- Изя, не спи, помешивай кашу! Попробуй её на вкус, доцент! — напоминал Шмуклеру ефрейтор и, снова пробормотав ругательства, мгновенно засыпал. — Сожжёшь закуску — пришибу! — повторял он свою угрозу каждый раз, когда просыпался.