и липкий на ощупь. Я почувствовал, что обязательно нужно убрать его. Очень уверенно откинув назад ее голову, я сорвал пластырь. Это было похоже на то, как если бы я снял кусок резины. За все это время донья Соледад не пошевелилась и не издала ни звука. На лбу осталось желтовато-зеленое пятно. Оно двигалось, словно было живым и насыщенным энергией. Мгновение я смотрел на него, не зная, что делать дальше. Я коснулся пятна пальцем, и оно пристало к нему как клей.
Как ни странно, оно не только не испугало меня, но даже понравилось. Я растер его кончиками пальцев, и пятно перешло на мою руку. Я встал. Эта липкая субстанция давала ощущение тепла. Какое-то мгновение она напоминала клейкую пасту, а затем высохла у меня на пальцах и ладони. Я вновь почувствовал вспышку понимания и тут же побежал в комнату дона Хуана. Схватив руку Розы, я стер такое же флюоресцирующее желтовато-зеленое вещество с ее руки, как я стер его со лба доньи Соледад.
Мое сердце колотилось так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Хотелось лечь на пол, но что-то во мне толкнуло меня к окну и заставило бежать на месте.
Не знаю, как долго это продолжалось. Внезапно я почувствовал, как что-то трется о мою шею и плечи. Я начал осознавать, что был практически голым и мокрым от пота. Лидия закутала меня куском ткани и вытирала мне пот с лица.
Ко мне сразу же вернулся нормальный процесс мышления. Я осмотрел комнату. Роза крепко спала. Я побежал в комнату доньи Соледад, ожидая найти ее там спящей, но в комнате никого не было. Лидия пришла следом за мной. Я рассказал ей о случившемся. Она бросилась к Розе и начала ее будить, а я в это время одевался. Роза все еще не просыпалась. Лидия схватила ее за поврежденную руку и сжала ее. Одним пружинистым движением Роза вскочила, словно и не спала.
Они заметались по дому, гася лампы. Казалось, они собрались бежать отсюда. Я хотел спросить, к чему такая спешка, но вдруг заметил, что и сам одеваюсь с лихорадочной скоростью.
Теперь мы носились все вместе. Более того, они, казалось, ожидали от меня указаний, что делать дальше.
Мы выбежали из дома, захватив с собой все привезенные мною пакеты. Лидия посоветовала не оставлять их. Я не успел распределить их и поэтому они как бы еще принадлежали мне. Я швырнул их на заднее сидение машины, а обе девушки поместились на переднем, прижавшись друг к другу. Я завел машину и стал медленно выруливать задним ходом, угадывая путь в темноте. Когда мы были уже на дороге, я совершенно растерялся, услышав их заявление: они в один голос сказали, что я — их лидер.
Они сказали, что их действия зависят от моих решений. Я — Нагуаль. Мы не могли просто выбежать из дома и уехать бесцельно. Теперь я должен руководить ими.
Я понятия не имел, ни что делать, ни куда ехать. Повернувшись, я взглянул на них. Их глаза были похожи на зеркала, отражавшие отблеск фар. Я вспомнил, что глаза дона Хуана были такими же: они тоже, казалось, отражали больше света, чем глаза обычного человека.
Я знал: обе девушки осознавали, что я в тупике. Лучше было, наверное, подшутить над собой, чтобы прикрыть свою несостоятельность, но вместо этого я прямолинейно переложил всю ответственность на них.
Я сказал, что мне недостает практики в роли Нагуаля и буду благодарен им за любое предложение или указание, куда нам следует ехать.
Они, похоже, были возмущены мной. Они поцокали языками и покачали головами. Я быстро прикинул в уме различные варианты действий — отвезти их в город, или в дом к Нестору, или даже взять с собой в Мехико, но ни один из них не был осуществим.
Я остановил машину на пути в город. Больше всего на свете мне хотелось поговорить с ними по душам. Я открыл было рот, но они повернулись лицом друг к другу и положили руки друг другу на плечи. Видимо, это означало, что они замкнулись и не слушают меня.
Я был смертельно расстроен. В это мгновение я страстно желал умения дона Хуана владеть любой ситуацией, его интеллектуальной способности дружеского общения, его юмора. Вместо этого я находился в компании двух дурочек.
Я заметил выражение подавленности на лице Лидии, и это остановило лавину моей жалости к себе. И тут я в первый раз ясно осознал, что нашему взаимному разочарованию нет конца. Видимо, они тоже привыкли к мастерству дона Хуана, хоть он и вел себя с ними иначе, чем со мной. Для них переход от самого Нагуаля ко мне был катастрофическим.
Я долго сидел, не выключая мотора. Затем у меня опять появилась дрожь в теле, которая началась как щекочущее ощущение на макушке. Теперь я знал, что случилось после того, как я вошел в комнату доньи Соледад. Я не видел ее в обычном смысле. То, что я считал доньей Соледад, прижавшейся к стене, фактически было моей памятью о том, как она покинула свое тело в момент моего удара.
Знал я и то, что, коснувшись той липкой фосфоресцирующей субстанции, я исцелил ее, и что это была специфическая энергия, оставленная мною на ее голове и на руке Розы, когда я ударил каждую из них.
Перед глазами возник образ какой-то лощины. Я был уверен, что донья Соледад и Ла Горда находятся именно там. Это знание было не предположением, а истиной, не нуждавшейся в подтверждениях. Ла Горда привела донью Соледад на дно этого ущелья, и в этот момент пыталась вылечить ее. Я хотел сказать ей, что больше нет необходимости лечить опухоль на лбу доньи Соледад и что нет нужды оставаться там.
Я описал свое видение девушкам. Обе они сказали, чтобы я не индульгировал, как это обычно раньше говорил дон Хуан. Правда, у него подобная реакция была более уместной. Я никогда не чувствовал себя уязвленным его критикой или насмешками, но девушки — это другое дело Я почувствовал себя обиженным.
— Я отвезу вас домой, — сказал я. — Где вы живете?
Лидия повернулась ко мне и с яростью сказала, что они — мои подопечные и что я должен позаботиться об их безопасности, так как по требованию Нагуаля они отказались от личной свободы, чтобы помогать мне.
Я страшно рассердился. Мне захотелось отшлепать девушек, но тут я опять ощутил эту любопытную дрожь, проходящую сквозь мое тело. Она вновь началась как щекочущее раздражение на макушке, прошла вниз по спине и достигла области пупка. Теперь я знал, где они живут. Щекочущее ощущение было как щит, как мягкая, теплая пелена или пленка. Я ощущал физически, как она окутывает мое тело от паха до нижних ребер. Моя ярость исчезла и сменилась странной трезвостью, отрешенностью и одновременно желанием смеяться. Тут я узнал нечто трансцендентальное. Под натиском действий доньи Соледад и сестричек мое тело прекратило составление мнений (приостановило суждения)[7]. Выражаясь языком дона Хуана, я остановил мир.
Я соединил два несвязанных ощущения: щекочущее раздражение на макушке и звук, похожий на сухой треск в основании шеи. Именно между ними лежало средство к этой приостановке суждений.
Сидя с двумя девушками в машине на обочине пустынной горной дороги, я знал, как факт, что впервые полностью осознал остановку мира. Это ощущение напомнило мне о другом таком же, самом первом телесном осознании, пережитом много лет назад. Оно имело отношение к щекочущему ощущению на макушке. Дон Хуан говорил, что маги должны культивировать это чувство, и подробно описал его. По его словам, это было нечто вроде зуда, который не был ни приятным, ни болезненным и имел место на самой макушке головы. Чтобы я осознал его на интеллектуальном уровне, он описал и проанализировал его особенности. Затем, пытаясь на практике развить необходимое телесное осознание и память об этом ощущении, он заставлял меня бегать под ветками или скалами, нависшими в нескольких дюймах над моей головой.
Многие годы я пытался следовать его указаниям, но, с одной стороны, был неспособен понять, что кроется под его описанием, а с другой, был неспособен снабдить свое тело соответствующей памятью. Бегая под выбранными им для демонстрации ветками или скалами я никогда не ощущал своей макушкой ничего особенного. Но однажды, когда я заезжал на высоком грузовике в трехъярусный гараж, мое тело само открыло это ощущение. Я въехал в ворота гаража с той же скоростью, с какой обычно въезжал на своем маленьком двухместном седане. В результате с высокого сидения грузовика я почувствовал, как поперечная бетонная балка крыши приближается к моей голове. Я не успел остановить грузовик вовремя и чувствовал, что бетонная балка буквально снимает с меня скальп. Я никогда еще не водил такой высокий транспорт, как этот грузовик, поэтому не смог соответствующим образом настроить свое восприятие. Мне казалось, что промежуток между крышей и моей макушкой просто отсутствовал. Я ощущал балку кожей своего черепа. В тот день я ездил внутри гаража часами, давая телу возможность накопить память об этом щекочущем ощущении.
Я повернулся лицом к девушкам и хотел сказать им, что уже знаю, где они живут, но промолчал. Я не представлял, как можно описать, что щекочущее чувство заставило меня вспомнить случайное замечание дона Хуана. Однажды по пути к Паблито мы проходили мимо какого-то дома, и, указав на необычную черту окружающей обстановки, он заметил, что этот дом — идеальное место для отдыха и расслабления. Я повез их туда.
Дом был довольно велик. Это была такая же постройка из необожженного кирпича с черепичной крышей, как и дом доньи Соледад. Одна длинная комната в передней части дома, крытая кухня — в задней, огромное патио рядом с кухней и загородка для цыплят рядом с патио. Самой важной частью дома была закрытая комната, одна из дверей которой выходила в переднюю, а другая — в патио. Лидия сказала, что ее построили они сами. Я захотел посмотреть ее, но Лидия не позволила, сказав, что сейчас не время. Без Хосефины и Ла Горды она не могла показать мне принадлежащие им части комнаты.
В углу передней комнаты была сооружена кирпичная платформа около восемнадцати дюймов высотой, сделанная как кровать, одним концом примыкающая к стене. Лидия положила на нее несколько толстых соломенных циновок и предложила мне отдохнуть, сказав, что они будут охранять мой сон. Роза зажгла лампу и повесила ее на гвоздь над постелью. Было достаточно света, чтобы писать. Я объяснил им, что записывание снимает с меня напряжение, и спросил, не помешает ли оно им.