— Почему, к дьяволу, нет? — завопил Паблито и подскочил к ней, словно пытаясь помешать ей уйти. — Какое нахальство! Говорить Маэстро, что он должен делать!
— У нас была стычка с союзниками в твоем доме прошлой ночью, — сказала Ла Горда Паблито как само собой разумеющееся. — Нагуаль и я еще не пришли в себя после этого. Я бы на твоем месте, Паблито, уделила внимание работе. Ситуация изменилась. Все изменилось после его приезда.
Ла Горда вышла через переднюю дверь. Я начал понимать, что она действительно выглядит очень усталой. То ли ее туфли были ей чересчур тесны, то ли она была настолько слаба, что едва волочила ноги. Она казалась маленькой и хрупкой.
Я подумал, что, должно быть и сам выгляжу усталым. Так как в доме не было зеркал, мне захотелось выйти наружу и посмотреть на себя в боковое зеркальце моей машины. Я, наверное, так бы и сделал, но Паблито помешал мне. Очень искренне он попросил меня не верить ни слову из того, что она сказала о нем как о притворщике. Я предложил ему не беспокоиться об этом.
— Ты страшно не любишь Ла Горду, правда? — спросил я.
— Можешь повторить еще раз, — сказал он с лютым видом. — Ты лучше других знаешь, какие монстры эти женщины. Нагуаль сказал, что однажды ты приедешь сюда и попадешь к ним в лапы. Он умолял нас быть начеку и предупредить тебя об их замыслах. Нагуаль сказал, что у тебя имеется одна из четырех возможностей: если бы наша сила была достаточной, мы могли бы сами привести тебя сюда, предостеречь и спасти тебя; если бы у нас было мало силы, то мы пришли бы сюда как раз для того, чтобы увидеть твой труп; третьей — было бы найти тебя пленником доньи Соледад или одной из этих омерзительных мужеподобных женщин; четвертой и самой неправдоподобной было бы найти тебя живым и здоровым.
Нагуаль сказал, что если ты останешься в живых, ты сам станешь Нагуалем, и мы должны будем верить тебе, потому что только ты сможешь нам помочь.
— Я сделаю для тебя все что смогу, Паблито. Ты знаешь это.
— Не только для меня. Я не один. Свидетель и Бениньо со мной. Мы вместе, и ты должен помочь всем нам.
— Конечно, Паблито. Об этом нечего и говорить.
— Люди здесь, в округе, никогда не беспокоили нас. Все наши проблемы связаны с этими безобразными мужеподобными уродинами. Мы не знаем, что делать с ними. Нагуаль приказал нам оставаться возле них несмотря ни на что. Нагуаль дал мне персональную задачу, но я не смог выполнить ее. Раньше я был очень счастлив, ты помнишь. Теперь я, кажется, больше не смогу наладить свою жизнь.
— Что случилось, Паблито?
— Эти ведьмы выжили меня из дому. Они взяли верх и выбросили меня из дому, как мусор. Теперь я живу в доме Хенаро вместе с Нестором и Бениньо. Даже готовить мы должны себе сами. Нагуаль сказал, что такое может случиться, и дал Ла Горде задание быть посредником между нами и этими тремя суками, но Ла Горда все еще остается такой, какой Нагуаль обычно называл ее — Двести Двадцать Задниц. Он дал ей это прозвище потому, что она весила двести двадцать фунтов, и она носила его много лет.
При воспоминании о Ла Горде Паблито фыркнул от смеха.
— Она была самой жирной и вонючей недотепой, какую только можно представить, — продолжал он. — Сейчас она весит вдвое меньше, но по своему уму все еще остается такой же толстой и ленивой и ничего не может сделать для нас. Но теперь ты здесь, Маэстро, и наши беды позади. Теперь нас четверо против четверых.
Я хотел вставить замечание, но он остановил меня.
— Позволь мне закончить то, что я хотел сказать, прежде чем эта ведьма вернется обратно, чтобы вышвырнуть меня, — сказал он, нервно поглядывая на дверь. — Я знаю, что они сказали тебе, что вы пятеро — одно и то же, так как вы — дети Нагуаля. Это ложь! Ты подобен и нам, Хенарос, потому что Хенаро также помогал тебе формировать твою светимость. Ты тоже один из нас. Понимаешь, что я имею в виду? Так что не верь тому, что они говорят. Точно так же ты принадлежишь и нам. Эти ведьмы не знают, что Нагуаль рассказал нам все. Они думают, что только они все знают. Нас сделали два толтека. Мы — дети обоих. Эти ведьмы…
— Постой-постой, Паблито, — сказал я, закрыв ему рот рукой.
Он остановился, очевидно испуганный моим внезапным жестом.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что понадобились два толтека для того, чтобы сделать нас?
— Нагуаль говорил нам, что мы — толтеки. Он сказал нам, что толтек — это получатель и хранитель тайн. Нагуаль и Хенаро — толтеки. Они дали нам свою особую светимость и свои тайны. Мы получили их тайны, и теперь храним их.
Использование им слова «толтек» озадачило меня. Я был знаком только с его антропологическим значением. В этом контексте оно относилось к культуре говорящего на языке науатль народа в Центральной и Южной Мексике, которая ко времени Конкисты уже угасала.
— Почему он называл нас толтеками? — спросил я в полном недоумении.
— Потому что мы ими являемся. Вместо того чтобы называть нас магами или колдунами, он говорил, что мы — толтеки.
— Если это так, то почему ты называешь сестричек ведьмами?
— А, это потому, что я ненавижу их. Это не имеет никакого отношения к тому, чем мы являемся.
— Нагуаль говорил это всем?
— Да, конечно. Все знают это.
— Но он никогда не говорил этого мне.
— Ну, это потому, что ты очень образованный человек и всегда начинаешь обсуждать любую ерунду.
Он пронзительно рассмеялся и похлопал меня по спине.
— Нагуаль случайно не говорил тебе, что толтеки были древним народом, который жил в этой части Мексики? — спросил я.
— Видишь, куда тебя заносит. Вот поэтому он и не говорил тебе. Старый ворон, наверное, и не знал, что толтеки были древним народом.
Смеясь, он стал раскачиваться на своем стуле. Смеялся он очень заразительно и с большим удовольствием.
— Мы — Толтеки, Маэстро, — сказал он. Остальные подтвердят, что мы являемся ими. Это все, что я знаю. Но ты можешь спросить Свидетеля. Он знает. Я потерял свой интерес давным-давно.
Потом он встал и подошел к кухонной плите. Изучив содержимое горшка, стоявшего на малом огне, он спросил, кто приготовил эту еду. Я был совершенно уверен, что это дело рук Ла Горды, но ответил, что не знаю. Он несколько раз принюхался к нему короткими вдохами, как собака, и заявил, что нос говорит ему: еду готовила Ла Горда. Он спросил меня, пробовал ли я это, и когда я сказал, что закончил есть как раз перед его приходом, он взял миску с полки и положил себе огромную порцию. Он настоятельно порекомендовал мне есть только пищу, приготовленную Ла Гордой и пользоваться только ее миской, как это делает он сам. Я ответил, что Ла Горда и сестрички подавали мне еду в темной миске, которую держали на полке отдельно от остальной посуды. Он сказал, что она принадлежала самому Нагуалю. Мы вернулись к столу. Он ел молча и очень медленно. Его полная сосредоточенность заставила меня осознать, что в полном молчании все они ели всегда.
— Ла Горда — великая повариха, — сказал он, закончив есть. — Она обычно кормила меня. Это было много лет назад, когда она еще не ненавидела меня — до того, как она стала ведьмой, я имею в виду — толтеком.
Он посмотрел на меня с искоркой в глазах и подмигнул.
Я почувствовал себя обязанным ответить ему, что Ла Горда не производит на меня впечатления человека, способного кого-то ненавидеть. Я поинтересовался, знает ли он, что она потеряла свою форму.
— Это сплошной вздор! — воскликнул он.
Он уставился на меня, как бы оценивая мой удивленный взгляд, а затем закрыл лицо рукой и захихикал, как смущенный ребенок.
— Ну, хорошо — она действительно сделала это, — сказал он. — Она просто великолепна.
— Почему же тогда ты не любишь ее?
— Я хочу кое-что рассказать тебе, Маэстро, потому что верю тебе. Неправда, что я совершенно не люблю ее. Она самая лучшая. Она — женщина Нагуаля. Просто я веду себя с ней так, потому что мне нравится, когда она балует меня, и она делает это. Она никогда на меня не раздражается. Я могу делать все что угодно. Иногда меня заносит, мною овладевает физическое возбуждение и я хочу отколотить ее. Когда это случается, она просто отпрыгивает в сторону, как это обычно делал Нагуаль. В следующий момент она даже не помнит, что я сделал. Это настоящий бесформенный воин для тебя. Она ведет себя точно так же со всеми. Но остальные из нас — жалкое недоразумение. Мы по-настоящему плохие. Те три ведьмы ненавидят нас, а мы ненавидим их.
— Вы — маги, Паблито. Неужели вы не можете прекратить ваши пререкания?
— Конечно же можем, но не хотим. Ты что, ждешь от нас, что мы будем братьями и сестрами?
Я не знал, что сказать.
— Они были женщинами Нагуаля, — продолжал он. — И все же все ожидали, что возьму их я. Как, во имя неба, я должен был сделать это! Я сделал попытку с одной, но вместо того, чтобы помочь мне, ублюдочная ведьма чуть не убила меня. В результате теперь эти бабы остерегаются меня, словно я совершил преступление. Все, что я делал — это выполнял инструкции Нагуаля. Он сказал мне, что я должен вступить в интимную связь с каждой из них по-очереди, пока я не смогу владеть всеми вместе. Но я не мог вступить в интимную связь даже с одной.
Я хотел спросить его о его матери, донье Соледад, но не мог придумать предлог, чтобы перевести разговор на эту тему. С минуту мы молчали.
— А ты ненавидишь их за то, что они пытались сделать с тобой, или нет? — внезапно спросил он.
Я увидел свой шанс.
— Нет, ничуть, — сказал я. — Ла Горда объяснила мне их мотивы. Но вот нападение доньи Соледад было очень жутким. Ты часто видишься с ней?
Не отвечая, он смотрел в потолок. Я повторил свой вопрос, но вдруг заметил, что его глаза полны слез. Его тело конвульсивно вздрагивало от тихих рыданий.
Он сказал, что когда-то у него была прекрасная мать, которую я, без сомнения, помню и сам. Ее звали Мануэлита; святая женщина, которая поставила на ноги двух своих детей, работая ради этого, как мул. Он испытывал самое глубокое почтение к женщине, которая любила и растила его. Но однажды его несчастливая судьба привела его к встрече с Хенаро и Нагуалем и они, действуя совместно, разрушили его жизнь. Очень эмоционально Паблито сказал, что эти два дьявола взяли его душу и душу его матери. Они убили его Мануэлиту и оставили вместо нее эту жуткую ведьму Соледад. Он посмотрел на меня глазами, полными слез, и сказал, что эта отвратительная женщина — не его мать. Она никак не могла быть его Мануэлитой.