сновидение, чтобы ты мог собрать свое второе внимание другим способом. Но он был уверен, что твое сновидение также будет ужасающим. С этим он ничего не мог поделать. Ты следовал по его стопам, а у него самого была ужасающая сторона. Какое-то время они молчали, как будто их всех затопили воспоминания.
Ла Горда вспомнила, что Нагуаль однажды показывал мне одно очень специфическое красное насекомое в горах его родины. Она спросила меня, помню ли я это.
Я помнил его. Несколько лет назад дон Хуан взял меня в неизвестную мне местность в горах северной Мексики. С крайней осторожностью он показал мне каких-то круглых насекомых размером с божью коровку. Их спинки были глянцево-красными. Я захотел опуститься на землю и рассмотреть их, но он не позволил. Он сказал, что я должен наблюдать их, не устремляя пристального взгляда до тех пор, пока я не запомню их форму. Он добавил, что я обязан помнить их всегда. Затем он объяснил мне некоторые замысловатые детали их поведения, причем это звучало у него как метафора. Он рассказал мне об условной значительности наших наиболее лелеемых обычаев. В подтверждение он указал на некоторые обычаи этих насекомых и противопоставил их человеческим. Это сравнение сделало значимость наших убеждений смехотворной.
— Как раз перед тем, как он и Хенаро ушли, — сказала Ла Горда, — Нагуаль взял меня с собой на прогулку в то место в горах, где обитают эти жучки. Я уже была там однажды, и другие тоже. Нагуаль убедился, что все мы знаем эти маленькие создания, хотя он никогда не позволял нам пристально созерцать их.
— Когда я была там вместе с ним, он рассказал мне, что делать с тобой и что я должна сказать тебе. Я уже рассказала тебе почти все из того, что он попросил меня сообщить тебе, кроме этой последней вещи. Ты спрашиваешь у каждого: где Нагуаль и Хенаро. Сейчас я расскажу тебе, где они. Нагуаль сказал, что ты поймешь это лучше, чем любой из нас. Никто из нас никогда не видел «стража». Никто из нас никогда не был в том желтом серном мире, где он обитает. Ты единственный среди нас, кто испытал все это. Так вот, Нагуаль сказал, что он последовал за тобой в тот мир, когда ты сфокусировал свое второе внимание на страже. Он намеревался уйти туда вместе с тобой, может быть, навсегда, если бы ты был достаточно силен, чтобы пройти. Именно так он впервые узнал о мире тех маленьких красных букашек. Он сказал, что их мир был самой прекрасной и совершенной вещью, какую только можно вообразить. Поэтому, когда пришло время ему и Хенаро покинуть этот мир, они собрали все свое второе внимание и сфокусировали его на том мире. Затем Нагуаль открыл трещину, как ты сам свидетельствовал, и они проскользнули через нее в тот мир, чтобы мы присоединились к ним когда-нибудь. Нагуаль и Хенаро любили красоту. Они пошли туда ради своего чистого наслаждения.
Она взглянула на меня. Мне нечего было сказать. Она была права, говоря, что сила должна назначить точное время для откровений, чтобы они стали эффективными. Я ощущал муку, которую не мог выразить, как если бы мне хотелось плакать, хотя я не испытывал ни печали, ни грусти. Я страстно желал чего-то невыразимого, но эта тоска не была моей. Подобно многим ощущениям и чувствованиям, которые были у меня с момента приезда, она была чужда мне.
Мне пришли в голову утверждения Нестора об Элихио. Я пересказал Ла Горде то, что он говорил. Она попросила меня изложить им видения моего путешествия между тоналем и нагуалем, вызванные моим прыжком в пропасть. Когда я закончил, все они казались испуганными. Ла Горда немедленно отметила мое видение купола.
— Нагуаль сказал нам, что наше второе внимание когда-нибудь сфокусируется на этом куполе, — сказала она. — В тот день мы будем целиком вторым вниманием, точно так же, как Нагуаль и Хенаро, и в тот день мы присоединимся к ним.
— Ты имеешь в виду, Горда, что мы пойдем такими, каковы мы есть? — спросил я.
— Да, мы пойдем такими, каковы мы есть. Тело — это первое внимание, внимание тоналя. Когда оно становится вторым вниманием, оно просто входит в другой мир. Прыжок в пропасть на некоторое время собрал все твое второе внимание. Но Элихио был сильнее, и его второе внимание было зафиксировано этим прыжком. Вот что случилось с ним, а он был в точности такой же, как и все мы. Однако нет способа говорить о том, где он находится. Даже сам Нагуаль не знал. Но если он где-то и находится, то он в том куполе. Или отскакивает от одного видения к другому, может быть, на протяжении целой вечности.
Ла Горда сказала, что в своем путешествии между тоналем и нагуалем я в большем масштабе подтвердил возможность того, что все наше существо становится целиком вторым вниманием. В значительно меньших масштабах это происходило когда я сегодня довел их до затерянности в мире второго внимания, а также когда она транспортировала нас на полмили, чтобы удрать от союзников. Она добавила, что Нагуаль оставил нам в качестве вызова проблему: способны ли мы развить свою волю или силу своего второго внимания, чтобы без ограничений фокусироваться на чем угодно.
Мы некоторое время молчали. Кажется, мне было пора уезжать, но я никак не мог двинуться. Мысль о судьбе Элихио парализовала меня. Очутился ли он в куполе нашей встречи или застрял в необъятности — образ его путешествия был сводящим с ума. Мне не составляло никакого труда представить это, потому что у меня был опыт моего собственного путешествия.
Другой мир, на который дон Хуан ссылался практически с момента нашей встречи, всегда был для меня метафорой, туманным способом названия некоторых искажений восприятия или, в лучшем случае, — способом говорить о неопределимых состояниях существования.
Хотя дон Хуан и заставил меня воспринимать неописуемые черты мира, я не мог рассматривать мои опыты как нечто, стоящее по ту сторону игры моего восприятия, своего рода управляемого миража, который он ухитрился заставить меня испытать или посредством психотропных растений, или путем средств, которые я не мог рационально проследить. Каждый раз, когда это случалось, я заслонялся, как щитом мыслью, что единство «меня», которого я знал, было лишь временно вытеснено. Когда это единство восстанавливалось, мир неизбежно снова становился убежищем для моего неприкосновенного рационального «я». Размах, который Ла Горда открыла своими откровениями, был ужасающим.
Она встала, стащила меня со скамейки и сказала, что я должен уехать до наступления сумерек. Все они прошли вместе со мной к моей машине, и мы попрощались.
Ла Горда дала мне последнее указание. Она сказала, что когда я вернусь, я должен ехать прямо к дому Хенаро.
— Мы не хотим тебя видеть, пока ты не будешь знать, что делать, — сказала она с лучезарной улыбкой. Но не задерживайся слишком долго.
Сестрички кивнули.
— Эти горы вряд ли позволят нам надолго остаться здесь, — сказала она и легким движением подбородка указала на зловещие обветренные холмы по ту сторону долины.
Я задал ей еще один вопрос. Я хотел знать, знает ли она, куда Нагуаль и Хенаро могли уйти после того, как завершилась наша встреча. Посмотрев на небо, она подняла руки и сделала ими неописуемый жест, чтобы показать, что этой безбрежности нет предела.