Я был ошарашен. Со слов доньи Соледад я считал, что Хосефина примерно того же возраста, что Лидия с Розой. Я повернулся к Лидии. Она внимательно смотрела на меня.
– Я понятия не имел, что она такая старая, – сказал я.
– Да, она старовата, – сказала Лидия, словно это было совершенно естественно.
– Разве у нее есть ребенок? – спросил я.
– Да, она повсюду таскает его за собой и никогда не оставляет его с нами. Она все боится, что мы собираемся его съесть.
– Это мальчик?
– Мальчик.
– Сколько ему лет?
– Он у нее уже довольно давно. Но я не знаю точно, сколько ему лет. Мы считали, что в ее возрасте не стоило бы иметь ребенка. Но она не обращает на нас внимания.
– Чей это ребенок?
– Хосефины, конечно.
– Я имел в виду, кто его отец?
– Нагваль, кто же еще?
Ситуация была явно нелепой и неприятно действующей на нервы.
– Я полагаю, что в мире Нагваля возможно все, – сказал я.
Это были скорее мысли вслух, чем комментарий для Лидии.
– Еще бы! – сказала она и засмеялась.
Гнетущая атмосфера этих обветренных холмов стала совершенно невыносимой. В этой местности воистину было что-то, вызывающее отвращение, а Хосефина стала последним ударом. Вдобавок к уродливому, старому, зловонному телу и отсутствию зубов, видимо, у нее был еще и паралич каких-то лицевых мышц. Нервы левой стороны ее лица, судя по всему, были повреждены, что очень неприятно деформировало ее левый глаз и левую половину рта.
Мое настроение стало совершенно гнусным. Меня утешала только одна мысль, что я в любой момент могу собраться и уехать. Я пожаловался Лидии, что плохо себя чувствую. Она засмеялась и заметила, что меня, безусловно, испугала Хосефина.
– Она на всех так действует, – сказала Лидия. – Все ненавидят ее характер. Она противнее таракана.
– Помню, я как-то видел ее, но тогда она казалась молодой.
– Все меняется, – философски произнесла Лидия. – Так или иначе. Посмотри на Соледад. Какая перемена, а? И ты изменился. Я помню тебя менее массивным. Ты все больше становишься похожим на Нагваля.
Мне хотелось сказать, что перемена Хосефины была отратительной, но испугался, что она услышит меня. Я посмотрел на обветренные холмы на противоположной стороне долины. Мне хотелось немедленно сбежать от них.
– Нагваль дал нам этот дом, – сказала Лидия, – но он не предназначен для отдыха. У нас был другой дом, прежде чем этот стал воистину превосходным. Это место для накопления силы. Эти горы там, наверху, подгоняют что надо.
Уверенность, с которой она читала мои мысли, выбила меня из колеи. Я не знал, что и сказать.
– Мы все по натуре ленивы и не любим напрягаться, – продолжала она. – Нагваль знал это, потому и поместил нас сюда, чтобы это место подгоняло нас.
Резко встав, она сказала, что хочет есть. Мы пошли на кухню, отгороженную только двумя стенами. В открытом конце ее, справа от двери, была глиняная печь; в другом конце, где стенки образовывали угол, находилась большая площадка для еды с длинным столом и тремя скамейками. Пол был вымощен галькой. Плоская крыша находилась на высоте около десяти футов и опиралась на обе стены и на толстые брусья с открытой стороны.
Лидия положила мне из горшка миску приготовленных на медленном огне бобов с мясом и подогрела несколько небольших лепешек. Вошла Роза, села рядом со мной и попросила Лидию дать еды и ей.
Я внимательно наблюдал за тем, как Лидия большим черпаком набирает бобы и мясо. Создавалось впечатление, что она на глаз отмеряет точную порцию. Она, должно быть, заметила, что я удивлен ее манипуляциями. Отобрав два или три боба из миски Розы, она положила их обратно в горшок, и в этот момент я краем глаза заметил входящую Хосефину. Посмотреть на нее я не решался.
Она села напротив меня. Я почувствовал тошноту. Я понимал, что не смогу есть, пока эта женщина смотрит на меня. Пытаясь снять напряжение, я шутливо сказал, что в миске у Розы оказалось еще два лишних боба, а она и не заметила. Лидия отделила два боба с точностью, заставившей меня задохнуться от изумления. Я нервно засмеялся, зная, что, как только Лидия сядет, я вынужден буду оторвать взгляд от печки и повернуться к Хосефине.
В конце концов мне пришлось нехотя взглянуть на Хосефину. Наступила мертвая тишина. Я недоверчиво уставился на нее. От удивления я раскрыл рот и услышал громкий смех Лидии и Розы. Мне понадобилось некоторое время для приведения своих мыслей и чувств в относительный порядок.
Напротив меня сидела не та Хосефина, которую я видел совсем недавно, а очень хорошенькая девушка. Черты ее лица не были индейскими, как у Лидии и Розы; она скорее походила на женщину латинской расы. У нее был светло-оливковый цвет лица, очень маленький рот и прекрасный точеный нос, мелкие белые зубы и коротко подстриженные вьющиеся черные волосы. Кроме того, у нее на левой щеке была ямочка, делавшая ее улыбку особенно милой и несколько дерзкой.
Это была та девушка, которую я мельком видел несколько лет назад. Она стерпела мой пристальный осмотр. Выражение ее глаз было дружелюбным. Мною постепенно овладела неконтролируемая нервозность. В конце концов я стал корчить из себя шута, отчаянно изображая неподдельное замешательство.
Они смеялись, как дети. Когда их смех стих, я попросил рассказать о цели маскарада Хосефины.
– Она практикует искусство сталкинга, – сказала Лидия. – Нагваль научил нас вводить людей в заблуждение, чтобы они не обращали на нас внимания. Хосефина очень хорошенькая. И когда она ходит ночью одна, никто к ней не пристанет, если она будет выглядеть безобразной и старой. Но когда она становится сама собой, ты и сам знаешь, что может произойти.
Хосефина утвердительно кивнула головой, и вдруг ее лицо исказилось безобразной гримасой.
– Она может ходить с таким лицом целый день, – сказала Лидия.
Я возразил, что если бы жил неподалеку, то скорее обратил бы внимание на Хосефину из-за этих невероятных перемен в ее внешности.
– Этот обман был рассчитан на тебя, – сказала Лидия, и все трое рассмеялись. – Посмотри, как она тебя запутала. Ты обратил больше внимания на ребенка, чем на нее.
Лидия прошла в комнату, вынесла оттуда тряпичный сверток, похожий на запеленутого ребенка, и бросила на стол передо мной. Я расхохотался вместе с ними.
– Вы все умеете создавать такие обманчивые внешности?
– Нет, только Хосефина. Никто не знает, какая она на самом деле, – ответила Лидия. Хосефина кивнула мне и молча улыбнулась. Она мне страшно понравилась. В ней было что-то простодушное и милое.
– Скажи что-нибудь, Хосефина, – сказал я, взяв ее за запястье.
Она смущенно посмотрела на меня и отпрянула. Я решил, что причинил ей боль. Я отпустил ее. Она выпрямилась, скривила свой маленький ротик и разразилась невероятным ворчанием и визгом. Неожиданно ее черты изменились. Серия безобразных неконтролируемых спазмов исказила лицо, только что бывшее таким спокойным.
Я с ужасом смотрел на нее. Лидия толкнула меня локтем.
– Зачем ты испугал ее, болван? – прошептала она. – Разве ты не знаешь, что она онемела и вообще перестала говорить?
Хосефина, очевидно, поняла ее и, казалось, сала протестовать. Она погрозила Лидии кулаком и вновь разразилась очень громкими и устрашающими воплями, а потом поперхнулась и закашлялась. Роза начала растирать ей спину. Лидия хотела ей помочь, Хосефина чуть не ударила ее по лицу.
Лидия села рядом со мной и беспомощно пожала плечами.
– Вот так, – шепнула она мне. Хосефина повернулась к ней. Ее лицо было искажено безобразной гневной гримасой. Из открытого рта вновь вырвались какие-то устрашающие гортанные звуки.
Лидия соскользнула со скамейки и незаметно покинула кухню. Хосефина, казалось, была олицетворением ярости. За считанные секунды она потеряла всю прелесть и простодушие, так очаровавшие меня. Я не знал, что делать. Я попытался попросить прощения, но нечеловеческие вопли Хосефины заглушили меня. Наконец Роза увела ее в дом.
Лидия вернулась и села напротив меня.
– У нее здесь что-то не в порядке, – сказала она, прикасаясь к голове.
– Когда это случилось?
– Давно. Нагваль, должно быть, что-то сделал с ней, потому что она внезапно перестала говорить.
Лидия казалась опечаленной. Я подумал даже, что ей вовсе не хотелось, чтобы я это заметил, печаль обнаружилась помимо ее воли. Я готов был сказать ей, что не стоит так бороться с собой, пытаясь скрыть свои эмоции.
– Как Хосефина общается с вами? Пишет?
– Прекрати говорить глупости. Она не пишет. Она – не ты. Она с помощью рук и ног говорит нам все, что хочет.
Хосефина и Роза вернулись на кухню и встали возле меня. Я подумал, что Хосефина опять кажется образцом простодушия и доброжелательности. Ее чарующее спокойствие не давало ни малейшего повода считать, что она могла быть такой безобразной и такой жесткой. Глядя на нее, я вдруг понял, что ее невероятные способности к маскировке и жестикуляции вызваны потерей речи. Я подумал, что столь искусным в имитации может быть лишь человек, утративший дар словесного общения.
По словам Розы, Хосефине очень хотелось опять заговорить, так как я ей очень понравился.
– Пока ты не появился, она была счастлива и так, – резко сказала Лидия.
Хосефина кротко кивнула, подтверждая слова Лидии, и издала ряд коротких звуков.
– Мне бы хотелось, чтобы здесь была Ла Горда, – сказала Роза. – Лидия всегда раздражает Хосефину.
– Мне этого совсем не хочется, – запротестовала Лидия.
Хосефина улыбнулась ей и протянула руку, пытаясь коснуться ее. Казалось, она хочет примирения. Лидия резко оттолкнула ее руку.
– Да ну тебя, идиотка, – пробормотала она.
Хосефина не рассердилась. Она казалась глубоко погруженной в себя. В ее глазах было столько печали, что было больно смотреть. Я решил вмешаться и помирить их.
– Ей кажется, что она единственная женщина в мире, у которой есть проблемы, – раздраженно бросила Лидия. – Нагваль велел нам обращаться с ней круто и без снисхождения, пока она не перестанет чувствовать жалость к самой себе.